Весы

– Конечно! – воскликнула она и покраснела еще сильнее.
Магда села в машину рядом со мной, сложив коленях тонкие и чистые девичьи руки. В эту мину мне очень захотелось взять ту из них, что поближе мне, левую, и поцеловать нежные пальчики. Было ужасно жаль ее, эту малышку, которая появлялась в мо палате будто светлый луч. А сейчас казалась такой поблекшей, такой беспомощной, такой… никакой. Пусть бы и она, и другие так и жили там, в больнице, зачем пускают ходить по этим некрасивым улицам, в этой ничтожной одежде…
– Какая у вас красивая машина, – сказала она, – вас все красивое. И жена у вас красавица. Говорят, она – одна из самых элегантных женщин в Софии. Как прошла мимо меня, даже не взглянула.
– Это очень плохо.
– Нет-нет, я ничего плохого не хотела сказать. Си не знаю, зачем брякнула такую глупость.
– Магда, будь ты моей женой, что бы ты делала? – Что бы я делала? – она взглянула на меня, на миг в ее глазах вспыхнула искорка безумной надежды, – бы на вас стирала, гладила, я бы для вас готовила по два, нет, по три раза в день…
– Целовала бы…
– И целовала бы, – отважно повторила она, – пока у меня голова не закружится… Пока у вас голова закружится…
– Магда, Магда, – с горечью сказал я, – для чего мы живем, если наши лучшие надежды никогда сбываются…
– Никогда, – подтвердила она. – Вот и обманы ешь себя, как можешь…
Мы подъехали к дому. Я поставил машину на тротуар, мы вышли, и на прощанье я на самом деле поцелвал ее тоненькие пальчики. Она поспешно отвернулась и как слепая пошла по серому некрасивому тротуару. Сам того не желая, я немного подождал, обернется или нет, но она, слава богу, не обернулась. Я поднялся к себе. Лидия сидела у телевизора как загипнотизированная и смотрела фильм. Молодая девушка в белой блузке стояла у окна со старинным переплетом; за окном хлестал дождь, крупные капли стекали по мутному стеклу. Должно быть, какой-то гений намекал, что это не дождь идет, а плачет ее душа, раненная каким-нибудь проходимцем вроде меня. Я виновато помолчал, потом сказал:
– Лидия, я задыхаюсь в этом городе. Давай поедем завтра куда-нибудь.
– Куда? – спросила она, быстро глянув на меня. Я вздрогнул. Такой же взгляд, с той же искоркой безумной надежды.
– Да куда угодно, лишь бы за город. Только тут она оторвалась от экрана.
– Тогда давай съездим в Боровец, ты любишь там бывать. Или хотя бы на Аистово гнездо.
Я даже не спросил, что это за гнездо, оно меня не интересовало. Я был слишком удивлен самим собой. Впервые с тех пор как открыл глаза, как почувствовал самого себя, я увидел кончик своего пальца, пальца моей настоящей человеческой руки.
Чем дальше оставался город, тем яснее и чище становился воздух. Дома и деревья казались близкими и удивительно зримыми. Глаза мои стремились поглотить и навсегда удержать в памяти все вокруг, во мне была совершенная уверенность, что я – единственный человек на планете, который знакомится с ней таким невероятным образом. Оно и понятно. Кто, кроме меня, увидел ее впервые в сорок шесть лет? Я вел машину не торопясь, медленно, стараясь ничего не упустить. Лидия молча сидела рядом, смотрела перед собой и, наверное, ничего не замечала. На этот раз я ее очень хорошо понимал: замечать было нечего. Таков человек и такова любая жизнь: быстро привыкает, легко насыщается и замыкается в себе. Кто знает, может быть, именно поэтому природе пришлось изобрести смерть. У жизни не хватает сил быть вечной – по крайней мере, у этой жизни, на планете, где мы живем.
Наконец, мы выбрались на высокое плато. Всего один-единственный просвет открывался отсюда к озеру, но мне и этого было достаточно. Я смотрел, затаив дыхание, почти без чувств. Сердце мое готово было взорваться, но я держал себя в руках. Оно бы наверняка разорвалось и разлетелось, как новая вселенная, если бы не мои усилия. Как знать, может быть, вселенная так и родилась – из живого сердца, на берегу какого-нибудь залива.
– Почему ты остановился? – спросила Лидия.
– Просто так! Решил передохнуть!
Я снова тронул машину, все так же медленно.
– Лидия, знаешь, как произошла вселенная? Из обыкновенного человеческого сердца, которое разорвалось от любви. Или от досады, все равно… Смотри, смотри, кто это? На асфальте сидели какие-то птицы. Очень красивые птицы, почти как голуби, с желтыми и голубыми полосками на крыльях.
– Не знаю. Может быть, удоды.
– Какие там удоды! Удод весь желтый, с хохолком на голове.
А это я откуда взял? Даже представить себе не могу. Может быть, память начала просачиваться сквозь какие-то трещинки… Из-за поворота вышла машина, птицы взлетели – все сразу, как одна.
– Лидия, – снова начал я, – уже столько дней я дома, и никто ни разу не зашел меня навестить. Неужели у меня нет ни близких, ни друзей на этом свете?
Она явно смутилась.
– У тебя есть друг, – не глядя на меня, объяснила Лидия, – но он сейчас за границей.
– А кто это?
– Я тебе говорила… Христофор… но ты не обратил внимания.
Некое странное чувство овладело мной.
– Христофор?
– Да, твой заместитель. Но и он вряд ли может назвать себя твоим другом. Скорее, он твой раб. Или твое второе «я», если тебе так больше нравится.
– Но это немало! – удивился я.
– Совсем немало. Особенно для него. Он обязан тебе всем. Ты его открыл, ты его утвердил, ты его продвигал. Ты даже сделал его своим заместителем, хотя к этому было много препятствий. Ты прямо заявил своему министру, что если он не подпишет назначение, ты уйдешь из управления. И ты бы это сделал, глазом не моргнув.
– А кто он по специальности?
– Тоже архитектор, но по интерьеру. Кажется, способный человек, хотя есть люди способнее него, по крайней мере, так говорят. У него премии со многих конкурсов, его ценят, часто приглашают обставить дачу или квартиру. Правда, он немного ленив, как все скептики и резонеры, но помеха была не в этом. Сколько бездарных людей неудержимо продвигается наверх, и никто не обращает на это внимания… Дело в том, что Христофор – из старой буржуазной семьи. Хотя это не совсем точное определение, просто у нас принято так говорить. В общем, это люди из высшего государственного аппарата, – дипломаты и прочее. Защищать такого человека – бросить тень недоверия на самого себя. Но ты это сделал. По-моему, он тебе нужен.
– Для чего?
– Не знаю, для чего! – неохотно отозвалась она. – Ты человек суровый, принципиальный, ради дела готов передвигать людей как шахматные фигуры… По-видимому, он тебе действительно нужен, раз ты так за него держишься… Тебя ведь в первую очередь интересует работа, так что не удивляйся, что друзей у тебя немного. Никто не любит людей принципиальных, даже те, кто стоит наверху. Всем нужны люди преданные.
Я слушал ее с интересом, не только из-за себя самого, но и из-за нее. Мне казалось, что она рассуждает совсем по-мужски, это были размышления человека с характером и собственными позициями, на которого нелегко повлиять.
– Как ты считаешь, он мне предан?
– Этого я не сказала, – сухо ответила Лидия. – В конце концов каждому умному человеку нужно зеркало, в котором он мог бы видеть себя… Христофор интеллигентен…
– А где он сейчас?
– В Тунисе. Или в Риме, не знаю точно. Я только слышала, что у вашего управления какие-то неприятности в Тунисе.
– А он знает, что со мной случилось?
– Наверное, знает. Христофор постоянно держит связь с Софией, советуется…
Я замолчал. По моей простой и непредубежденной логике, какой ее считал и доктор Топалов, во всей этой истории было нечто странное или неправильное. Мой раб, или, как выразилась Лидия, моя тень, – и до сих пор не проявил интереса к моей судьбе! Это казалось мне непонятным. Он должен был по меньшей мере написать мне, поздравить со счастливым исходом. Мог бы даже сократить командировку и приехать пораньше, чтобы повидаться со мной. А так – что мне думать? Или Лидия ошибается в своих оценках, или он потерял интерес к моей особе, потому что я уже вряд ли вернусь на свой пост…