Ветер с севера
Возле ближней ограды разложил свои товары пришлый коробейник. Деревенские кумушки восхищенно ахали, разглядывая его немудреный товар – медные нашейные гривны, ожерелья из клыков волка, оберегающие от дурного глаза, вырезанные из древесного корня чаши, оловянные фибулы, бусы из синих стекляшек, костяные амулеты, пряжки для сандалий и поясов. Лоточник обменивал свои сокровища на яйца и кровяные колбасы; булавку с блестящим стеклышком променял на новое топорище, а один из воинов Фулька, под дружный хохот, купил для своей милашки за полдинария костяную пряжку для волос. Ги тоже подошел к торговцу. Лоточник глухо и нетерпеливо мычал, на пальцах объясняясь с покупателями, но обычного азарта купца, у которого идет торговля, в нем не чувствовалось. Юноша даже заметил, как одна из деревенских красоток, с заплетенными едва ли не от висков толстыми косами, тайком стащила с лотка медную пряжку. Коробейник, озираясь по сторонам, этого даже не заметил. Не долго разориться, если так обращаться с товаром. Кроме того, в своей лохматой волчьей безрукавке, доходившей до бедер, с голыми, мощными, как столбы, ногами, перевитыми до колен ремнями грубых башмаков, возвышающийся почти на голову над всеми окружающими, этот коробейник больше напоминал лесного грабителя, чем мирного франка-торговца.
Когда Ги стал перебирать товары в коробе, женщины вокруг притихли, глядя на него с насмешливым любопытством. Ги же, выбрав наугад головную повязку из кожи с посеребренными чеканными лилиями из бронзы, спросил:
– Сколько?
Немой торговец молча растопырил ладонь с кривыми грязными пальцами.
– Пять динариев?
Ги решил, что это, пожалуй, слишком дорого для столь суетной вещи, и, хмыкнув, бросил побрякушку обратно.
В тот же миг он увидел, как маленькая белая ручка скользнула из-за его спины в короб. Он вздрогнул. Рядом с ним стояла Эмма, лукаво поглядывая на него и перебирая содержимое короба. Ги видел ее опущенные пушистые ресницы, темные и загнутые на концах, точеный нос, мягкую ямочку улыбки на щеке и снова испытывал странное волнение, словно не будучи в силах сделать вздох из-за пылающего в груди жара.
Девушка какое-то время перебирала товар, а затем взяла в руки браслет из позолоченных навитых спиралью колец, оканчивавшихся змеиными головами со стеклянными бусинками глаз, и посмотрела сквозь него на солнце.
– Дева Мария! Как хорош! И что ты хочешь за него, бродяга?
Хмурый лоточник, тяжело глядя на нее из-под спутанных волос своими желтыми рысьими глазами, растопырил обе ладони, а потом добавил еще пятерню и два пальца.
– Семнадцать? Ты требуешь семнадцать динариев? Да тебя стоит высечь, проклятый разбойник!
В первый миг Ги лишь удивился, что эта девушка так быстро считает, но уже в следующее мгновение, торопясь, словно опасаясь не успеть, принялся отсчитывать деньги. Однако преподнести своей сияющей невесте браслет он не успел. Бог весть откуда взявшийся Вульфрад-кузнец выхватил у девушки сплетенных змей, легко согнул их и переломил пополам, действуя одними огрубевшими пальцами.
– Что ты наделал, медведь! – вскричала девушка.
Вульфрад, не глядя на нее и не сводя с Ги насмешливых глаз, проговорил:
– Ты зря волнуешься, Птичка. Я выкую тебе украшение куда красивее. Эта штука не стоит и ломаного гроша.
У Ги кровь зашумела в ушах.
– Таких псов, как ты, следует подвешивать на дыбе и разводить под ними костер, чтобы хорошенько прокоптить их тупые мозги!
– Уж не ты ли, графский пащенок, святоша, намерен угрожать мне, свободному франку?
Эмма испуганно бросилась между ними. Девушка-воровка со светлыми косами, завидев, что позади Ги выросли грозные силуэты ратников его отца, затараторила:
– Смилуйтесь, благородный господин! Просто Вульфрад с утра выпил. Он зажиточный человек и вернет вам деньги работой или товаром. О, будьте милосердны, молодой сеньор!
Хриплый рев оглушил их, прервав спор. Дородный монах, рядом с которым восторженно прыгали двое белоголовых малышей-близнецов, весь багровый от напряжения, дул в старинную медную трубу, раструб которой являл собой как бы разверстую пасть чудовища. Громогласные звуки этого инструмента должны были послужить сигналом к трапезе. И тотчас успевшие проголодаться люди со всех сторон хлынули к выстроенным у ручья «покоем» столам.
Эмма с трудом стряхнула лапищу подхватившего было ее под локоть Вульфрада и, улыбнувшись Ги, повела его к ручью. Здесь уже действовали сословные разграничения, которые как бы на время стирались во время праздника. Хотел того Вульфрад или нет, но он вынужден был расположиться за одним из боковых столов, где все еще хмурясь и не обращая внимания на щебетание своей светловолосой заступницы, гневно вонзил зубы в свиной бок. Ги и Эмма прошли за верхний стол, где восседали граф, графиня Пипина, настоятель и его ближайшее окружение. Сюда от костров подавались лучшие куски жаркого, им первым подносилось вино. Эмма сидела подле матери, среди державшихся особняком монахинь. Они уже испробовали душистого графского вина (сам Фульк, подшучивая, заставил каждую осушить по доброй чаше), раскраснелись и, оставив обычную чопорность, пересмеивались и болтали. Среди пожилых благочестивых сестер было две-три еще совсем молодых, и дружинники графа оживленно обменивались с ними двусмысленными шутками. Одна графиня Пипина держалась с достоинством дамы, воспитанной при дворе Каролингов. В скорбном и строгом взгляде этой тихой женщины было нечто такое, что внушало невольное уважение и не позволяло лихим воякам развязывать языки за столом. Даже манера есть выдавала истинное благородство графини – она брала пищу самыми кончиками пальцев, жевала медленно, с достоинством, словно такие обильные пиршества приходились ей вовсе не в диковинку. Большинство же присутствующих ели так, словно задались целью продемонстрировать мощь и объем своих желудков. Они хватали мясо руками, разрывая его на куски, шумно чавкали и выплевывали кости, заглатывали огромные куски. Жареную баранину заедали копченым лососем, красную морковь грызли вперемежку с мочеными яблоками, бросив в рот горстку соли, закусывали ее грудкой каплуна, за которым следовали мед в сотах и зелень салата, а также приправленный тмином мягкий сыр. Особенно усердствовали косматые жители лесных деревень. Монахам даже приходилось следить, чтобы они, урча, как звери, не затевали драк из-за всякой луковицы либо куска кровяной колбасы.
Ги медленно очищал скорлупу вареных яиц тонкими пальцами и макал их в солонку, не поднимая глаз. Эмма сидела как раз напротив него, не сводя с его лица открытого и любопытного взгляда. Спустя несколько минут он почувствовал, как легкий башмачок под столом коснулся его колена, и сейчас же закашлялся, глядя на Эмму. Девушка вызывающе улыбнулась, и вновь ямочки на ее щеках привели юношу в неописуемое волнение.
Эмма находила, что ее жених вовсе не дурен собой. У него гладкая смуглая кожа, темные, узкого разреза глаза с мохнатыми ресницами. Она ничего не упустила – ни вьющихся зачесанных назад смоляных кудрей, ни благородной манеры держаться, ни узковатых плеч, ни гордой, как у отца, посадки головы. Проницательным женским взглядом она оценила его черное одеяние из прекрасного мягкого фризского сукна, украшенное вышивкой черным шелком на рукавах. Черное на черном… Привыкнув, что в одежде все должно быть ярким и бьющим в глаза, Эмма нашла в этом новшестве нечто чрезвычайно изысканное. На груди Ги покачивался крест, что придавало ему сходство с монахом, но крест этот был из великолепного светлого серебра с вкраплениями черных агатов. А его чеканный пояс с кинжалом в богатых ножнах был куда изящнее, чем тот, что сковал себе Вульфрад и теперь щеголял в нем перед сельскими красотками. При мысли о Вульфраде она вспомнила сломанный браслет и невольно нахмурилась. Бахвал и невежда! Он просто ревнует ее. «Я выкую тебе украшение куда лучше!» Как бы не так! Ему никогда не сделаться и вполовину таким мастером, как его отец Одо. Сам добрый настоятель Ирминон не раз это говорил. А ведь Ирминон и сам неплохо разбирается в кузнечном искусстве, и Эмма сама не раз видела, как он приходил в кузню Одо и в паре с ним махал молотом так, что искры летели до закопченной кровли. А Вульфрад… Эмма улыбнулась своим мыслям, вспомнив, как сын кузнеца сватался к ней на Рождество, но получил решительный отказ от Пипины. Вот и славно. Будет знать, как задирать нос. Хотя с ним весело, и он такой сильный. Эмме нравится злить его, подчиняя себе его медвежью лесную силу. Девушка глянула туда, где сидел Вульфрад, и, заметив, что молодой кузнец пальцами щелкает орехи для ее белокурой подружки Сизенанды, невольно повела плечом. Впрочем, поймав взгляд Ги, сейчас же успокоилась, отправила в рот пригоршню изюма и с улыбкой взглянула на юношу. Что ни говори, а ее жених истинный красавчик. К тому же его оливково-смуглые щеки так забавно темнеют румянцем, когда он теряется под ее взглядом…