Ловушка для личного секретаря
– Это ты меня прости, – мгновенно огорчился Кандирд, – я тебя расстроил. Но иногда мне кажется, что я никогда не дождусь этого дня.
«Я жду его уже несколько лет и верю, что он наступит, и все для этого делаю», – хотелось сказать сеньорите, а еще ей хотелось сказать, что это будет день их прощания. Она уже со всей очевидностью понимала, что его высочество только и ждет этого момента, чтоб обрушить на нее весь арсенал своей любви и настойчивости. Да он и сейчас, под бременем данного ей обещания, еле сдерживается и все чаще задерживает ее пальчики в своих ладонях, а ее саму – в объятиях, когда снимает после прогулки с лошади. И стоит вспомнить, как ей самой приятны такие знаки внимания, как в душе вспыхивает четкое понимание – очень скоро ей придется бежать.
Иллира уже начинала задумываться, каким образом ей сделать так, чтоб он не искал и не волновался. И с каждым днем убеждалась, что единственный способ, который сработает в этой ситуации надежнее других, будет самым болезненным для нее самой. Но она может и потерпеть… она выносливая.
К Ольшанам отряд подъехал поздно вечером. Его высочество предпочитал останавливаться на ночлег именно тут, в большом зажиточном селе, славящемся медами и копченой гусятиной, а также перинами и пуховыми одеялами – вовсе не из-за любви к мягким постелям. На одном из окружавших село холмов расположилось небольшое поместье, из которого он когда-то выбил самого наглого главаря бандитской шайки, открыто жившего в надежном доме с башнями под видом добродетельного сеньора.
Вот там его высочество чувствовал себя как дома, потому что это поместье с тех пор принадлежало ему и в нем постоянно проживали несколько слуг и воинов из небольшого Ольшанского гарнизона, держащего свои дозоры в двух заставах, охраняющих проходящие через село дороги.
Этот день принес Илли с утра неожиданный подарок. Когда она осторожно завела с травницей, которую позвала после завтрака в свою карету, разговор про зеркало, та неожиданно смутилась:
– Подарок это… одна старушка отдала, у которой мы с Трошем некоторое время жили, когда на восток переезжали. Сказала, за лечение. Я брать не хотела, старое оно и тяжелое, а у нас кобылка была старенькая, да и тележка маловата. Но она уломала, говорила, ценное оно именно тем, что старое. Я бы ей не поверила, да вспомнила – мамушка точно так говорила. Вот в память о матери и взяла… из родного дома мы мало что унесли. Всех денег и ценностей и хватило купить на ярмарке ту кобылку. А тележку в придачу дали, кроме меня, ее никто покупать не хотел. Но я подлечила… и еще два года ездила.
– Бертина… у моей матери было такое зеркало… но дом сгорел, а я была маленькая… не знаю, куда что делось, землю тетушка продала, пока я в приюте жила. Если ты мне его продашь, я дам любую цену… мне очень хочется такое иметь. Но если не хочешь, настаивать не буду, поищу в лавках старьевщиков в Бредвиле, думаю, найду похожее.
– Я вам его так дарю, – тихо сказала травница. – Не такой вы, сеньорита, человек, чтоб я вам что-то продавала. У меня ведь рядом с вами надежда на будущее появилась… а это для нас с Трошем важнее всего.
– Спасибо, – отказываться Илли и не подумала, точно зная, что постарается возместить этот подарок с процентами.
И когда на фоне вечернего неба четко проступили силуэты башен и флюгер дома, назначенного в эту ночь стать их ночлегом, мечтала только об одном – поставить зеркало в своей комнате и проверить все сильнее мучившие ее подозрения, что ее уже зовут.
Но выходя на ступени крыльца, начала догадываться, что этим мечтам, скорее всего, сегодня сбыться не удастся. И нужно будет поставить букеты всем пресветлым духам, если только сегодня.
На крыльце, сохраняя на лице непроницаемое выражение главного королевского прокурора, стоял собственной персоной его высочество Бенгальд. И это было если не знаком того, что что-то случилось, то гарантией того, что обязательно случится.
– Бенг? – первым оказался около брата младший принц. – Что случилось?
– Вообще-то положено говорить «добрый вечер» и «как я рад тебя видеть», – строго сообщил его третье высочество, обвел прибывших взглядом и добавил: – Рад видеть всех вас в полном здравии и невредимости. После ужина жду в кабинете.
Развернулся и ушел, вышагивая независимо, как на светском приеме или балу. Однако у Илли осталось твердое впечатление, что все это показное: и строгость, и походка, и даже гордо вздернутая голова. Что-то сквозило за этим подчеркнутым спокойствием и невозмутимостью: то ли усталость, то ли желание показать, что все обыденно и спокойно и столкнулись они тут, в восточной части земель Кандирда, абсолютно случайно. Что-то зацепилось в мозгу Иллиры за это рассуждение, потянуло вдаль, как ниточка из клубка, помогая почувствовать сердцем то, что не смог понять разум. Не бросают на полдороге свои важные дела и не мчатся с такой скоростью столь занятые, как Бенгальд, люди, чтобы догнать брата, с которым только что расстался, если разговор не идет о жизни и смерти.
Точнее, угрозы смерти. И тут уж ясно, как медный трехгрошовик, что ничья жизнь, кроме как жизнь младшего высочества, не могла быть оценена их величествами и Бенгальдом так дорого. И, стало быть, откопали работники его ведомства нечто, так сильно встревожившее и даже испугавшее их, что их величествами решено было пренебречь чувствами Кандирда, раздавить их, как ядовитую змею, пока не поздно.
Вот и подошло расставание, намного быстрее и неожиданнее, чем она ожидала и рассчитывала. И можно больше не строить планов, а потом играть и притворяться, достаточно всего несколько часов потерпеть, стиснув зубы, а потом будет намного легче и проще… если когда-нибудь будет.
– Не распаковывай пока мои вещи, – бросила Илли служанке, проходя в умывальню, – достань только одно платье… простое, дорожное.
Млата побледнела, видимо девушка тоже как-то связала приезд Бенгальда и свою хозяйку, но Иллира ничего объяснять не стала, незачем. Сначала нужно все выяснить, а только затем прощаться. Как смешно… три дня назад она решала судьбы других людей, а вот сейчас решат ее собственную. Вернее, просто объявят ей решение – ведь не может же быть, что кто-то до сих пор в чем-то сомневается?!
В столовой ее уже ждали Кандирд и баронет, и едва Иллира вошла, принц ринулся к ней. Твердо взял под руку, отвел к окну и заявил непререкаемым тоном:
– Потом ты сможешь думать сколько хочешь… хоть год, хоть два… я понимаю, что не так просто поменять свои убеждения такому целеустремленному человеку, как ты, Илли. Но сейчас не спорь… очень прошу, не спорь и не отказывайся. Возьми вот это.
Илли обмерла, рассматривая лежавший на ладони принца предмет, – да он что, с ума сошел? Да ее завтра же выкрадут, вывезут и запрут в монастыре сестер ночи под чужим именем. Она в панике оглянулась на баронета и обнаружила, что он стоит возле двери, намертво заклинив ножкой дубового стула ручку.
«Все ясно, сговорились. Пресветлые духи, ну и что же ей теперь делать? Ну ладно бы Кандирд сам до такого додумался, он, несмотря на все свое умение колоть и вешать бандитов, человек неискушенный в таких сложных политических интригах, – но этот-то пройдоха чем думал, когда соглашался ему помогать? Почему не отговорил? Не придумал другой выход, не посоветовал отложить решение на завтра? Не сказал нечто, типа, утро вечера мудренее?!»
Ингирд поймал ее взгляд, ободряюще улыбнулся и вдруг сделал рукой быстрое движение, на которое никто другой и внимания бы не обратил, но не Илли. И не только обратила – как можно не заметить такой знакомый жест, – но и возмутилась: что значит «поторопись»?! Он хоть понимает, на что они ее толкают?! А вдруг под влиянием этого браслета ее аура начнет быстрее изменяться – что там Бертина говорила про силу светлых духов?!
– Илли… – свободная рука принца взяла левое запястье сеньориты и притянула к своей груди, – позволь мне его тебе надеть. Я клянусь ни к чему тебя не подталкивать и не принуждать. Это просто мера защиты… я хочу иметь право тебя защищать… прошу, поверь. Когда я уверюсь, что опасность миновала… или пойму, что ты ко мне относишься совершенно равнодушно, я его сниму, даю слово принца. Неужели ты настолько мне не доверяешь?