Крещендо

— Ах ты Боже мой, — сказал викарий, улыбаясь. — Я боюсь, Руффи доберется до меня когда-нибудь.
— Попробуйте взяться рукой за свой воротник, — посоветовал Гедеон.
Викарий немного удивился, но сделал, как ему советовали. Руффи тут же успокоятся и сел на задние лапы, вывесив длинный розовый язык.
— Силы небесные! — воскликнул викарий и улыбнулся. — Спасибо вам, Гедеон, вы хорошо придумали. — Тут он заметил, что они держатся за руки, и взглянул на Марину. — Ты хорошо выглядишь, Марина. Я очень за тебя рад.
Дружески кивнув им, он пошел дальше по тропе, а Марина взглянула на Гедеона в тревоге.
— Откуда он узнал, как тебя зовут?
Он посмотрел на нее совершенно спокойно.
— Может быть, миссис Робинсон? — предположил он.
Она сразу успокоилась.
— Больше, пожалуй, некому, — и они оба рассмеялись.
Когда они шли через деревню, в окошко высунулась миссис Дудек и окликнула Марину.
— Зайди, Марина. Нужно примерить платье. У тебя есть время? Если мы сейчас сделаем примерку, платье к вечеру будет готово.
Гедеон улыбнулся им обеим.
— Я заберу Руффи, а ты примеряй платье.
— А ты найдешь дорогу? — спросила Марина с сомнением.
— Как-нибудь не потеряюсь, — ответил он.
Миссис Дудек рассмеялась:
— Конечно, не потеряется.
Тут она встретила взгляд Гедеона и сразу стала серьезной. Гедеон пошел по дороге в сторону дома, а Руффи смотрел ему вслед, насторожив уши. Гедеон свистнул, Руффи зашевелился, но посмотрел на Марину. «Иди, иди!»— кивнула она, Руффи обрадовался и кинулся вслед Гедеону.
Примерка продолжалась недолго. Миссис Дудек ходила вокруг, набрав полный рот булавок, и даже умудрялась говорить, не проглотив ни одной. Ее крошечная гостиная была набита безделушками. Даже на телевизоре с недовольной физиономией сидел фарфоровый садовый гном.
У миссис Дудек не было сада, был только небольшой двор, вымощенный разноцветной каменной плиткой, который она называла «мой патио». Здесь она любила летом обедать. Этот дворик был причиной ее постоянной войны с соседскими кошками. Стоило ей заметить, что какая-нибудь кошка пересекает ее драгоценный «патио», она туг же выскакивала из дома, крича и размахивая руками.
Ее муж, мистер Дудек, был огромный мужчина, раза в два больше ее, но она держала его в вечном страхе. Несмотря на глубокий грохочущий бас, мистер Дудек был робок как ягненок. Миссис Дудек постоянно наставляла его высоким, пронзительным голосом. У них не было детей, и, возможно, к лучшему, потому что все силы свои жена тратила на воспитание мужа.
— Завтра Дудек привезет тебе платье, — пообещала она Марине, когда та собралась уходить.
Мистер Дудек развозил хлеб по близлежащим деревням в маленьком грузовичке. Он был медлительным тугодумом и любил свою работу за то, что мог много бывать на свежем воздухе вдали от наставлений миссис Дудек. Вид этого огромного, широкоплечего человека в маленькой гостиной, заставленной мебелью, напоминал Марине слона в посудной лавке. Он всегда был скован в движениях, боясь задеть локтем фарфоровую статуэтку или смять огромной ногой маленький половичок. Но когда его жена демонстрировала Марине свое очередное приобретение, он сиял от гордости. Тут они с женой были заодно, оба очень любили маленькие фарфоровые статуэтки, хотя миссис Дудек не разрешала мужу даже пальцем дотронуться ни до одной из них.
Марина подошла к дому короткой дорогой и решила пройти через кухонную дверь. Войдя, она услышала звуки рояля. Это была не пластинка, у Марины был прекрасный слух, и она сразу узнала хорошо знакомый звук своего инструмента.
Она, недоумевая, стояла у дверей музыкальной комнаты. Это был не Гранди, об этом не могло быть и речи. Наверное, когда-то его пальцы могли извлекать из инструмента такие же божественно нежные звуки, но все это давно ушло в прошлое.
Может быть, у нас гость, думала она, вспомнив, что вошла через черный ход и могла не увидеть чужую машину около крыльца. Она перебирала в памяти, кто бы мог так удивительно играть. Наверное, из Лондона приехал один из бывших учеников Гранди. За несколько лет до того, как его руки пришли в полную негодность, Гранди брал учеников, причем выбирал только самых многообещающих. Все они впоследствии стали знаменитостями.
Марина открыла дверь музыкальной комнаты и замерла на пороге. Что-то взорвалось в ее сознании, и все смешалось. В комнате вдруг стало темно, сквозь эту темноту к ней бросились две фигуры. Сама она беззвучно закричала побелевшими губами, и лицо ее исказилось от боли.
 
ГЛАВА ПЯТАЯ
В эти минуты, стоя в дверях, Марина осознала, что спасительный занавес, отделявший ее от прошлого, упал и в глаза ей ударил режущий свет истины.
Восемнадцатилетняя девочка, которой она себя вообразила, растаяла как бледное сновидение. На Гедеона, который подбежал, чтобы обнять ее, смотрела взрослая женщина, и она оттолкнула его.
Марина издавала странные короткие стоны, подобные тем, какие мог бы издавать тонущий, не желающий спасения. Это были крики паники и ужаса, такие крики нельзя унять словами утешения.
Дрожащие струны рояля еще не совсем смолкли. Так вот почему Гедеон не хотел для нее играть, говоря, что ему трудно с ней равняться!
Гранди оттолкнул Гедеона, пытаясь поддержать ее, но ей не нужна была ничья поддержка. Ей казалось, что она разваливается, ее колотила дрожь. Она хотела одного — чтобы ее оставили в покое, чтобы никто ее не трогал.
— Не трогайте меня! — воскликнула она хрипло, повернулась и побежала вверх по ступенькам, вбежала в свою комнату и захлопнула дверь. За спиной она слышала торопливые шаги, бегущие следом.
— Боже мой, я ведь тебя предупреждал, — хриплым голосом произнес Гранди. — Гедеон, я тебя предупреждал. Никогда тебе этого не прощу.
— Марина, милая, впусти меня, — умолял голос Гедеона за дверью. — Мне надо с тобой поговорить, мне просто необходимо тебе все объяснить.
— Уходи, — сказала она не своим, а какимто тонким детским голосом, звучавшим холодно, издалека.
Она села на кровать и стала думать, как же ей пережить все это. За дверью она слышала голоса Гранди и Гедеона. Вдруг Гедеон громко вскрикнул:
— Я сломаю эту проклятую дверь!
Гранди тоже разозлился, но сердился он на Гедеона.
— Это все-таки мой дом. Оставь ее в покое! — Чувствовалось, что он готов на все. — Если бы ты ее с самого начала не трогал, ничего бы не случилось. Как всегда, ты ни о ком, кроме себя, не думаешь!
Марина перестала их слушать. Горькие воспоминания, которые ей удавалось держать под замком так долго, вырвались наружу и едкой кислотой разъедали ей душу. Она скорчилась на кровати и закрыла глаза руками.
Когда ей было восемнадцать, Гранди повез ее в Лондон и она поступила в Королевский музыкальный колледж. Не напрасно столько лет Гранди, не жалея сил и времени, занимался с ней. Во многих отношениях она обогнала других студентов. Но она была робкой, замкнутой девочкой, которая совсем не знала этот новый для нее мир. Первые месяцы в колледже были для нее временем головокружительных перемен. У нее появились новые друзья. Но она все время писала Гранди, и, помимо него, не было у нее ближе друга и наставника.
В самом конце первого семестра Гранди приехал в Лондон, чтобы пойти на концерт одного из своих бывших учеников, знаменитого пианиста. На следующий день они с Мариной собирались вместе вернуться домой. Весь концерт она просидела как завороженная, слушая безупречное исполнение, которое произвело на нее сильное впечатление.
Потом Гранди и ее пригласили на вечер, который давали в честь исполнителя. Прием происходил в длинном бело-золотом зале. Посередине, окруженный толпой возбужденных женщин, стоял виновник торжества. Марина забилась в кресло, потому что ее пугали все эти люди. Лондон был для нее настоящим испытанием. Она ненавидела шум, боялась толпы.
Из своего кресла она наблюдала за движениями черноволосой головы, высокой, худой фигуры. Иногда слышала глубокий низкий голос.