Невыносимая любовь
Однако, встречаясь с детьми, я испытывал неловкость. Смотря на себя глазами этого ребенка, я вспоминал свое детское отношение к взрослым. Все они казались мне мрачными существами, которые с удовольствием говорят ни о чем и привыкли не видеть в будущем ничего хорошего. Мои родители, их друзья, мои тети и дяди, все они подстраивали свою жизнь под приоритеты других, далеких и более важных людей. Для ребенка, понятное дело, это определялось обстоятельствами. Позднее я обнаружил, что среди взрослых встречаются достойные и яркие личности, а еще позже – что эти качества, по крайней мере первое из них, присутствуют и в моих родителях, и в большинстве людей их круга. Но тогда, будучи энергичным десятилетним мальчишкой с большим самомнением, оказавшись в комнате, полной взрослых, я чувствовал себя виноватым и считал необходимым из вежливости скрывать, что во всех остальных местах мне постоянно весело. Когда кто-нибудь из пожилых гостей – все они казались мне пожилыми – заговаривал со мной, я боялся, что на моем лице отчетливо проступает жалость.
Поэтому, повернувшись на стуле, чтобы встретиться взглядом с детьми Джона Логана, я видел, как трансформируюсь в их глазах, превращаясь в очередного унылого незнакомца. Одного из тех, что в последнее время чередой проходят сквозь их дом, здоровенного мужчину в мятом синем костюме, с круглой лысиной на макушке, которую им прекрасно видно. Явился сюда с непонятной и неважной целью. И кроме того, это еще один мужчина, который не их папа. Девочке было около десяти, мальчику года на два меньше. За ними, почти что за пределами комнаты, стояла их няня, дружелюбного вида молодая женщина в спортивном костюме. Я разглядывал детей, а они – меня, пока их мать грозила смертью. На обоих детях были джинсы, кроссовки и джемперы с героями диснеевских мультфильмов. Была в них какая-то трогательная неряшливость, но не подавленность.
Не отводя от меня глаз, мальчик произнес:
– Убивать людей очень плохо.
Его сестра вежливо улыбнулась, и, поскольку Джин Логан давала няне какие-то распоряжения, я сказал малышу:
– Так только говорится. Так говоришь, когда кого-то очень сильно не любишь.
– Если плохо так делать, – возразил мальчик, – значит плохо и говорить, что собираешься это сделать.
Я спросил:
– А ты слышал, как кто-нибудь говорит: «Я такой голодный, что мог бы съесть лошадь»?
Он честно обдумал мой вопрос и признался:
– Я так говорил.
– Разве хорошо есть лошадей?
– В нашей стране нехорошо, – сказала девочка. – А во Франции хорошо. Они их там каждый день едят.
– Это верно, – согласился я. – Но если уж что-нибудь по-настоящему нехорошо, я не понимаю, почему, переплыв через канал, мы должны считать это нормальным.
Стоя по-прежнему плечом к плечу, дети придвинулись ближе. После произошедшего здесь до этого дискуссия об относительности морали была чистым наслаждением.
Девочка сказала:
– В разных странах у людей разные понятия. В Китае отрыжка после еды считается проявлением вежливости.
– Это правда, – сказал я. – Когда я был в Марокко, меня предупредили, чтобы я ни в коем случае не похлопывал детей по голове.
– Ненавижу людей, которые делают это, – выпалила девочка, а ее брат, возбужденно перебив, заявил:
– Мой папа видел, как в Индии отрезали голову козе.
– И это были священники, – подчеркнула девочка. Упоминание об отце не вызвало никаких особых изменений, никаких сожалений. Он все еще был жив.
– Так что же, – спросил я, – разве не существует правил, с которыми считались бы люди во всем мире?
– Убивать людей нехорошо! – торжествующе воскликнул мальчик.
Я взглянул на девочку, она кивнула, и мы вместе повернулись на звук закрывающейся двери и увидели, что их мать только что завершила разговор с няней.
– Это Рейчел и Лео. А это мистер...
– Джо, – сказал я.
Лео взобрался к матери на колени. Она крепко обняла его. Рейчел подошла к окну и выглянула в сад.
– Наша палатка, – тихо сказала она самой себе.
– Я должна ее найти. – Джин Логан подвела итог, словно на деловой встрече. – Плохо, что вы ее не видели. Но, возможно, вы все же сможете помочь мне. От полиции никакого толку. Кто-нибудь из остальных мог что-то видеть. Сама я не могу встретиться с ними, но если бы вы согласились...
– О чем это ты говоришь, мама? – Рейчел повернулась от окна. В ее неуверенном вопросе я почувствовал тревогу и беспокойство за мать, а вместе с тем и тяжесть свалившегося на нее испытания. Очевидно, она боялась повторения каких-то уже виденных сцен и стремилась их предотвратить.
– Ни о чем, дорогая. Все это тебе неинтересно.
Я мучительно искал предлог для отказа, но не находил. Неужели жизнь моя настолько зависит от одержимости других людей?
– Я знаю телефоны работников с фермы, – сказала она. – Номер молодого человека можно разыскать без проблем. У меня есть его адрес. Его фамилия Перри. Три телефонных звонка – все, о чем я прошу.
Отказаться было неудобно.
– Ладно, – сказал я. – Я займусь этим.
Соглашаясь, я подумал, что смогу корректировать информацию, возможно, избавляя тем самым их семью от новых неприятностей. Согласились ли бы со мной Лео и Рейчел, что в некоторых обстоятельствах лучше соврать? Мальчик соскользнул с материнских колен и подошел к сестре. Джин Логан поблагодарила меня улыбкой, одернула юбку и слегка разгладила ее ладонями – жест, означающий, что теперь она позволяет мне уйти.
– Я напишу вам их номера.
Я кивнул и произнес:
– Послушайте, миссис Логан, ваш муж был чрезвычайно ответственным и смелым человеком. Вы не должны об этом забывать. – Рейчел и Лео дурачились возле окна, и мне пришлось заговорить громче. – Он принял на себя ответственность за спасение ребенка и держался до самого конца. Высоковольтные провода представляли реальную опасность. Мальчик запросто мог погибнуть. Ваш муж просто не смог отпустить веревку, и всем остальным стыдно из-за этого.
– Зато все остальные живы, – проговорила она, потом замолчала и нахмурилась, потому что Лео пронзительно завизжал под длинной шторой. Сестра щекотала его через ткань. Мать хотела было прикрикнуть на них, но передумала. Так же как и я, она лишь заговорила громче. – Не думайте, что я не размышляю об этом. Джон был альпинистом, спелеологом и хорошим моряком. Но он был еще и доктором. Он работал спасателем и был очень и очень осторожным человеком. – На каждом «очень» она крепче стискивала пальцы в кулак. – Он никогда не рассчитывал на случай. Друзья в горах часто подшучивали над ним из-за того, что он просчитывал все варианты, все возможные опасности, которые никому, кроме него, не приходили в голову, – внезапное изменение погоды или неустойчивая скала. В группе он был пессимистом. Кто-то даже считал его занудой. Но ему было наплевать. Он никогда не рисковал понапрасну. Когда родилась Рейчел, он вообще прекратил серьезные восхождения. Именно поэтому произошедшее кажется полнейшей бессмыслицей. – Наполовину повернувшись, она собралась было усмирить детей, расшумевшихся пуще прежнего, но ей хотелось договорить, а сделать это под детские выкрики было даже проще. Она развернулась ко мне. – Вся эта болтовня вокруг висения на веревке... Понимаете, я все обдумала, и я знаю, что его убило...
Наконец-то мы добрались до самого главного. Сейчас на меня обрушатся обвинения, я должен опередить ее. Мне хотелось сначала изложить свою версию. Я увидел перед собой, словно знак одобрения, образ чего-то или кого-то, падающего вниз за мгновение до того, как я выпустил веревку. Но я прекрасно помнил и поучительный афоризм времен моей работы в лаборатории: кто свято верит – ясно видит.
– Не знаю, миссис Логан, – сказал я, – может, вы уже слышали эту историю от остальных, но я честно вам скажу...
Она замотала головой и перебила меня:
– Нет, нет. Выслушайте меня. Вы были там, но я знаю лучше вашего. С Джоном все не так просто. Он всегда хотел быть лучшим, но в какой-то момент уже перестал быть спортсменом-универсалом. Ему было сорок два. Он переживал. Не хотел с этим мириться. А когда у мужчины появляется такое ощущение... Я ничего не знала об этой женщине. Ничего не подозревала, мне и в голову не приходило.