5-я волна

Гул исчез на десятый день после Прибытия. Я сидела на третьем уроке и набирала смс-сообщение для Лизбет. Это была моя последняя эсэмэска, я не помню точно, что писала.
Ранняя весна. Одиннадцать часов. Теплый солнечный день. В такой день хочется валять дурака, мечтать, находиться где угодно, только не на уроке математики у миссис Полсон.
Первая волна накатила без предупреждения. Никаких фанфар. Ничего драматичного. Не было ни шока, ни трепета.
Просто выключился свет.
Лампы под потолком в классе погасли.
Экран моего сотового стал черным.
Кто-то на задней парте взвизгнул. Классика жанра. В какое бы время суток это ни происходило, всегда найдется трус и завизжит, будто дом рушится.
Миссис Полсон велела нам оставаться на своих местах. Так всегда поступают взрослые, когда отключается электричество. Они начинают нервничать… Из-за чего? В этом есть что-то противоестественное. Мы настолько привыкли к электричеству, что совершенно теряемся, когда оно пропадает. Поэтому подскакиваем на месте, визжим или несем всякую чушь. Мы паникуем. Как будто нам перекрыли кислород. Хотя надо сказать, что Прибытие усугубило эффект отключения электричества. Когда десять дней сидишь как на иголках и ждешь, что произойдет, а ничего не происходит, у тебя сдают нервы.
Поэтому, когда иные «выдернули вилку из розетки», мы психанули не на шутку.
Разом загомонил весь класс. После того как я объявила, что у меня сдох телефон, выяснилось, что телефоны сдохли у всех. Нил Кроски, который весь урок слушал айпод на задней парте, вытащил наушники из ушей и спросил, куда делась музыка.
Следующее, что делает человек, когда вырубается электричество, – он подбегает к окну. Я не знаю точно почему. Наверное, это такой эмоциональный толчок под названием «надо посмотреть, что происходит». Мир проникает внутрь снаружи. Поэтому, когда отключается свет, мы смотрим наружу.
Миссис Полсон бродила за спинами столпившихся возле окон учеников и взывала:
– Успокойтесь! Вернитесь на свои места. Я уверена, сейчас будет сделано объявление…
И спустя минуту оно было сделано. Только не по системе голосового оповещения и не в исполнении заместителя директора мистера Фолкса. Оно пришло с неба, от иных, и имело форму «Боинга-727». Самолет кувырком полетел к земле с высоты десять тысяч футов, потом исчез за лесом и взорвался. С места падения взмыл похожий на атомный гриб огненный шар.
«Привет, земляне! Вечеринка начинается!»
Вы можете подумать, что после этого «объявления» мы все попрятались под парты, но этого не произошло. Мы сгрудились возле окон, высматривая в небе летающую тарелку, которая сбила самолет. Это ведь должна была сделать летающая тарелка, как же иначе? Мы знали, как проходит вторжение высшего уровня. Летающие тарелки стремительно врываются в атмосферу Земли, эскадрильи F-16 устремляются в небо, локаторы и ракеты «земля – воздух» выползают из своих бункеров. Признаю наш интерес противоестественным и нездоровым, но мы хотели увидеть что-то вроде этого. Тогда все происходящее было бы совершенно нормальным вторжением инопланетян.
Около получаса мы стояли у окон и ждали. Почти никто не разговаривал. Миссис Полсон просила нас рассесться по местам, но мы не обращали на нее внимания. Всего тридцать минут Первой волны, а общественный порядок уже нарушен. Ученики продолжали проверять свои телефоны. Крушение самолета, отключение света, неработающие мобильники, часы на стене с замершими на одиннадцати стрелками – мы не были способны сложить все эти детали в одну картинку.
Потом дверь распахнулась, и мистер Фолкс приказал нам идти в спортзал. Я подумала, что это просто гениальное решение. Собрать всю школу в одном месте, чтобы пришельцы не тратили зря боеприпасы.
Итак, мы все передислоцировались в спортзал и расселись там, почти в полной темноте, на трибунах. Директор ходил туда-сюда с мегафоном в руке, то и дело останавливался и громко призывал подопечных вести себя тихо и ждать, когда нас заберут родители.
А как же старшеклассники, чьи машины припаркованы возле школы? Им можно уйти?
– Ваши машины не заведутся.
Что за черт? Как это понимать – наши машины не заведутся?
Прошел час, второй. Я сидела рядом с Лизбет. Мы почти не разговаривали, а если и говорили, то шепотом. Мы не боялись мегафона, мы прислушивались. Не могу сказать, что именно ожидали услышать. Это было похоже на тишину, которая наступает перед тем, как тучи разойдутся и грянет гром.
– Похоже, дождались, – шепотом сказала Лизбет.
Она нервно терла нос, запускала пальцы с ярким маникюром в крашеные светлые волосы и притоптывала ногой. – Еще Лизбет закрывала глаза и трогала веки – не успела привыкнуть к контактным линзам.
– Что-то случилось, точно, – шепотом согласилась я.
– Не что-то, а самые настоящие кранты.
Лизбет снова и снова вынимала батарейку из своего телефона и вставляла обратно. Думаю, ей надо было чем-то себя занять.
Потом она заплакала. Я отобрала телефон и взяла ее за руку. Огляделась. Плакала не только Лизбет. Некоторые дети молились. Кто-то молился и плакал одновременно. Учителя сгруппировались возле дверей, образовав живой щит на случай, если инопланетяне решат атаковать спортзал.
– Я так много хотела сделать, – лепетала Лизбет. – Я даже никогда… – Тут она снова разревелась. – Ну, ты понимаешь, о чем я.
– У меня такое чувство, что прямо сейчас происходит «ты понимаешь, о чем я», причем массово, – сказала я. – Возможно, даже под этой трибуной.
– Думаешь? – Лизбет вытерла ладонью щеки. – А ты?
– Ты про «ты понимаешь, о чем я»?
Я без проблем говорила о сексе. Проблемы возникали, когда разговор заходил о сексе в моей жизни.
– О, я же знаю, что у тебя не было «ты понимаешь». Господи! Я говорила не об этом.
– А я думала об этом.
– Я говорила о нашей жизни, Кэсси! Приходит конец долбаному миру, и все, о чем ты хочешь говорить, – это секс!
Лизбет вырвала у меня свой телефон и стала открывать и закрывать крышку.
– Поэтому ты должна пойти и во всем ему признаться, – заявила Лизбет и принялась теребить шнурки от капюшона толстовки.
– Кому и в чем признаться?
Я понимала, к чему она клонит; я просто тянула время.
– Бену! Ты должна поговорить с ним напрямик. Расскажи, что ты чувствуешь к нему еще с третьего класса.
– Шутишь? – Я поняла, что у меня загорелись щеки.
– А потом у вас должен быть секс.
– Заткнись, Лизбет.
– Это же правда.
– Я с третьего класса не хочу заниматься сексом с Беном, – шепотом сказала я.
С третьего класса? Я глянула на Лизбет – слушает ли меня. Она явно не слушала.
– На твоем месте я бы сейчас подошла к нему и сказала: «Похоже, это кранты. Это самые настоящие кранты, и я не собираюсь погибать в чертовом спортзале, даже не попробовав секс с тобой». А потом, знаешь, что бы я сделала?
– Что?
Я представила себе лицо Бена в такой ситуации и изо всех сил постаралась не рассмеяться.
– Я бы отвела его в оранжерею и занялась с ним сексом.
– В оранжерее?
– Или в раздевалке. – Лизбет резко взмахнула рукой, как будто хотела очертить этим жестом всю школу или, может быть, весь мир. – Не важно где.
– В раздевалке воняет. – Я посмотрела на великолепный контур головы Бена, сидевшего на два яруса ниже нас, и сказала: – Такое только в кино бывает.
– Ага, абсолютно нереалистично. То, что сейчас происходит, куда реалистичнее.
Лизбет была права. Вторжение инопланетян на Землю и вторжение Бена в меня – оба сценария абсолютно нереалистичны.
– По крайней мере, ты могла бы признаться ему в своих чувствах, – сказала Лизбет, словно прочитав мои мысли.
Могла бы, да. Может быть, когда-нибудь…
Это был последний раз, когда я видела Бена Пэриша – в душном спортзале (дом «Хоксов!») он сидел на два яруса ниже, и видела я только его затылок. Скорее всего, он, как все остальные, погиб во время Третьей волны. Я так и не призналась ему в своих чувствах. А могла бы. Бен знал, кто я, он сидел позади меня на некоторых занятиях.