Дрянь такая!

– Гости ушли? – спросила я.
– Только что, – сообщила она и поинтересовалась: – Ты где?
– Только что сопроводила своего муженька до выезда из города, – сказала я, – а сейчас возвращаюсь домой.
– Не поняла? – Римма явно встревожилась. – Он разве не улетел?
– Кажется, он взял билеты на утренний рейс, – я старалась, чтобы мой голос звучал бодро, – но мне пришлось поколесить по городу, чтобы узнать некоторые интимные подробности.
– Надеюсь, он тебя не заметил?
– Я тоже надеюсь, но ему было не до того, он полностью был поглощен встречей с некой молодой дамой.
– Все-таки правда? – голос Риммы дрогнул.
– Да, причем с такими подробностями, о которых мы не подозревали. Кстати, я открыла шкатулку. Ты не ошиблась, я там нашла письма.
– Все, ладно! Отключайся, а то влетишь куда-нибудь. Я обязательно тебя дождусь! Все обсудим, но будь осторожна, не лихачь! – И она отключилась.
Меня вдруг замутило, и я поняла: от голода. Я открыла бардачок в надежде обнаружить там что-нибудь съедобное, но нашла только чупа-чупс, тайный Танькин запас. Я запрещаю ей подобные лакомства, чтобы не портила зубы, но сейчас это было значительно лучше, чем вовсе ничего. Я с трудом освободила леденец от обертки и затолкала его в рот. И подумала, что отсутствие мужчины не слишком благотворно влияет на организм женщины. Придется садиться на диету. И, кажется, сегодня я уже сделала первый шаг. Итак, диета Одинокой Женщины: ни жира, ни соли, ни сахара, ни денег, ни мужика. Жуть! И... будь все проклято!
Я встряхнулась. В глазах несколько просветлело. Взглянула в зеркальце: одна щека раздута, палочка леденца торчит изо рта... Да, видок! Детство сплошное! Дорога впереди была пуста. До поворота на шоссе, ведущего к поселку, осталось чуть больше километра. Но сзади меня нагоняла какая-то машина. Я прибавила скорость, но не так, чтобы слишком. Я не люблю, чтобы какая-то колымага сидела у меня на хвосте.
Показался поворот, я глянула в зеркальце заднего обзора, там, стремительно увеличиваясь в размерах, появился старинный бежевый «Москвич». Я сбавила ход на повороте, и его водитель притормозил буквально в последнюю секунду, едва не поддав под зад моему автомобилю. «Москвич», похоже, был древнее лодки Харона, но скорее принадлежал к тем временам, когда Клим Ворошилов гонял на своей «Яве», дико воющей и окутанной клубами синеватого дыма. Он снимал с мотоцикла глушитель и носился по ночным улицам, а милицейская «синеглазка» с сиреной – за ним.
Это были дни его самой большой, но – увы! – былой славы. Я вспомнила, каким он был тогда – дерзким, полным нервной энергии, – и мне хоть на секунду захотелось вернуться в те времена, когда я еще не натворила непоправимых ошибок, когда еще могла предпочесть Клима Сергею. Да, он был грубым и невоспитанным, но он, похоже, очень любил меня. И та сцена в гостинице была всего лишь взрывом отчаяния, эмоциональным срывом, у него отказали тормоза в ответ на мой отказ выйти за него замуж. Но, выйди я за него замуж, где гарантия, что эти тормоза не стали бы слетать регулярно? Вдобавок у меня не появилась бы Татьяна, а дочь перевешивала здесь любые соображения. Я постаралась выбросить из головы Клима и прочие воспоминания. Мой автомобиль продолжал катить к поселку, к дому, где ждали моего возвращения дорогие мне люди.
Впереди сквозь густые кроны деревьев показались огни поселка. Я никогда, ни разу за последние восемь-девять лет не возвращалась так поздно домой одна. Обычно мы задерживались вместе с Сережей, и в таких случаях за рулем находился он сам или водитель. А я сладко подремывала на крепком плече мужа, представляя, как скоро мы окажемся в мягкой теплой постели и он никогда не позволит мне заснуть, прежде чем не докажет свою любовь.
И тут я вспомнила, по какой причине возвращаюсь домой поздней ночью и одна! Ну, сукин сын, Сережа! Рыбка, солнышко, Нюша! Как ловко ты умеешь расположить к себе женщину! Интересно, эту девку ты тоже называешь рыбкой и солнышком?
Я скрипнула зубами, и мой зубовный скрежет совпал с яростным скрежетом тормозов. Оказывается, этот бежевый хлам снова нагнал меня, опять лишь чудом успел затормозить и едва не разнес мне багажник.
– Что ты делаешь, черт побери? – воскликнула я, глядя в зеркальце. «Москвич» сначала отвалил в сторону, а потом и вовсе обогнал меня. Он прямо-таки подпрыгивал от удовольствия, что утер нос японскому внедорожнику. Всегда найдется такой вот любитель продемонстрировать презрение к чьей-либо медленной езде. Но разве кому-нибудь захочется мчаться во весь опор навстречу катастрофе, особенно если дома тебя дожидается ребенок, мчаться даже на такой навороченной тачке, как «Ниссан» моего мужа. Пока моего мужа! Тем более дорога была пуста, и только эта ржавая колымага не дает мне покоя. Я глубоко вздохнула, впереди меня ждали еще более суровые испытания, и это было хуже всего. Я никогда не прощу Сереже ту боль, которую он причинит дочери. Таня так его любит, и, чтобы она не сломалась, я должна отодвинуть свой личные страсти-мордасти в сторону.
Я прибавила скорость. «Ниссан», мягко шурша шинами по асфальту, летел сквозь ночную темноту к скоплению огней, которые становились все ярче, ярче. Я была уже в пяти минутах езды от шлагбаума, еще один поворот, и я дома. По радио тихо и задушевно пела по чьей-то заявке Валентина Толкунова. Старая песня, чудесная певица... Луч света от фар вдруг выхватил метнувшуюся чуть ли не под колеса лохматую собаку. Я затормозила, обозвав беспечную псину не слишком хорошими словами. Собака спокойно убежала в лесополосу. Я снова включила скорость и тут увидела тот же дряхлый «Москвич», который, точно карающая десница, все время висел над задницей моего автомобиля. Сейчас он шел по встречной полосе и вдруг внезапно вильнул в мою сторону.
Я до отказа вывернула руль, пытаясь избежать столкновения, выругалась, но мой голос перекрыли визг шин, скрежет тормозов и душераздирающий стон мнущегося металла. Что-то толкнуло меня в спину, затем голова метнулась вперед, а сиденье – назад, радиоприемник икнул и заголосил еще громче, а мой затылок словно треснул и вдавился в подголовник.
Пришла я в себя оттого, что шея у меня мучительно болела. Я осторожно ощупала голову, лицо. Вроде все цело, никаких повреждений. «Ниссан» стоял, но стоял как-то странно, кормой вверх, сильно наклонившись вперед. Я пригляделась и чуть не вскрикнула от отчаяния. Оказывается, мы залетели в арык – бетонный желоб, по которому подается вода на поля из оросительного канала. Передние колеса застряли в желобе, и это не позволило «Ниссану» завалиться набок.
Я с усилием вытолкнула дверцу, и что-то при этом посыпалось, кажется, обломки стекла. Заднее стекло было разбито, от осколков меня спасла спинка сиденья. А вот лобовое, к счастью, не пострадало, иначе мое лицо смахивало бы сейчас на мясной фарш. Чувствуя головокружение, я вылезла из машины. Фары светили как ни в чем не бывало и освещали темную воду на дне арыка. Я тотчас провалилась в нее по колено. Это чуть-чуть прочистило мне мозги, но все вокруг казалось нечетким, вроде как смазанным, расплывающимся и дрожащим, как марево над болотом.
Ухватившись за бетонные края, я с трудом, но вылезла из арыка. «Москвича» и след простыл. Но ему, видно, тоже хорошо досталось. Под ногами хрустели осколки стекла, а чуть в стороне я подняла бежевое, все в ржавчине крыло, которое слетело при ударе о мою машину. Что ж, это неплохая примета для милиции. Я подняла крыло и огляделась по сторонам. На шоссе ни одной машины, кругом – кромешная темнота, огни поселка из канавы были не видны, и лишь световое пятно на дне арыка подтверждало, что я и «Ниссан» пока живы. Радиоприемник кричал что-то грубое и неприличное, и я пожалела, что не могу ответить тем же. Малейшее усилие отзывалось нестерпимой болью во всем теле.
Я пошарила по карманам и вспомнила, что оставила мобильник на сиденье. Гарантии, что он остался там же после того, как «Ниссан» спикировал в арык, не было никакой. К тому же я не представляла, как снова спущусь в канаву. Съезжать на заднице в холодную грязную воду тоже как-то не хотелось, и я осталась ждать на шоссе, почти не надеясь на помощь. Вернее, я села прямо на обочину и обхватила голову руками. Боже! Когда все это закончится?