Неподобающая Мара Дайер

Меня затопило облегчение, когда за стол рядом со мной скользнул Джейми. Пока он был моим единственным другом в Кройдене.
— Как дела? — спросил он, ухмыляясь.
Я улыбнулась в ответ.
— Без носовых кровотечений.
— Пока, — сказал Джейми и подмигнул. — Итак, с кем ты еще познакомилась? С кем-нибудь интересным? Кроме меня, само собой.
Я понизила голос и начертила каракули на своей миллиметровке.
— С интересным? Нет. С придурочным? Да.
Ямочка на щеке Джейми стала глубже.
— Дай угадаю. Некий неряшливый ублюдок с раздевающим взглядом? — Джейми кивнул и продолжил: — Твой румянец говорит, что я попал в точку.
— Может быть, — ответила я небрежно.
— Итак, ты познакомилась с Шоу. Что он сказал?
Интересно, почему Джейми это так интересует?
— Он придурок.
— Да, ты уже упоминала об этом. А ведь если подумать, так говорят все. И все равно этот мальчик утопает в лобк…
— Ладно, ученики, выкиньте из головы свои проблемы, и пусть вашей проблемой станет то, что происходит в классе.
Мистер Уолш встал и написал на доске уравнение.
— Милый образ, — прошептала я Джейми.
Он подмигнул, как раз в тот миг, когда Анна повернулась, чтобы сердито уставиться на меня.
Свой второй день я провела в бесконечной, сводящей с ума рутине. Занятия, домашняя работа, несмешные шутки учителей, домашняя работа, задания в классе, домашняя работа. Когда это кончилось, Даниэль ждал меня на краю кампуса, и я была рада его видеть.
— Привет, — сказал он. — Иди быстрее, чтобы мы могли выбраться отсюда прежде, чем машины забьют выезд.
Я послушалась, и Даниэль спросил:
— Второй день прошел лучше первого?
Я подумала о всем, что случилось вчера, и ответила:
— Чуть получше. Но можно не говорить обо мне? Как прошел твой день?
Он пожал плечами.
— Как обычно. Люди везде одинаковы. Немногие выделяются из толпы.
— Немногие? Так сколько людей действительно выделяются?
Даниэль шутливо возвел глаза к небу.
— Несколько человек.
— Да ладно тебе, Даниэль. Где энтузиазм Кройдена? Выкладывай.
Даниэль послушно описал, на что похожа учеба в его выпускном классе, и мы прибыли домой, когда он как раз добрался до середины своего рассказа о занятиях музыкой. В гостиной ревел телевизор — шли новости, но родителей еще не было дома. Должно быть, там был наш младший брат.
— Джозеф? — прокричал Даниэль сквозь оглушительный шум.
— Даниэль? — откликнулся тот.
— Где мама?
— Она отправилась купить обед, папа сегодня возвращается домой пораньше.
— Ты сделал домашнюю работу?
Даниэль порылся в почте на кухонном столе.
— А ты? — спросил Джозеф, не поднимая глаз.
— Я собираюсь ее сделать, но это ведь не я зарылся по уши в… Что ты там смотришь?
— Си-эн-би-си. [28]
Даниэль помолчал.
— Зачем?
— Они рассказывают о рыночных тенденциях дня, — без колебания заявил Джозеф.
Мы с Даниэлем переглянулись. Потом он взял невероятно толстый конверт без обратного адреса.
— Откуда это пришло?
— Папин новый клиент закинул его за две секунды до вашего приезда.
По лицу Даниэля скользнуло странное выражение…
— Что? — спросила я.
…А потом исчезло.
— Ничего.
Даниэль ушел в свою комнату, а спустя минуту я ушла в свою, оставив Джозефа разбираться с последствиями того, что его поймают за просмотром телевизора с несделанной домашней работой. Его обаяние поможет ему выбраться из этой ситуации секунд за пять.
Некоторое время спустя громкий стук в дверь вырвал меня из глубин учебника испанского. Я решила, что испанский — мой самый нелюбимый предмет, даже хуже математики.
Папа заглянул в щель приоткрытой двери.
— Мара?
— Папа! Привет.
Отец вошел в комнату. Он явно устал, но на костюме его не было ни единой складки, хотя он провел в нем весь день. Папа сел рядом со мной на кровать, на его шелковом галстуке отразился свет.
— Итак, что нового в школе?
— Почему все всегда спрашивают меня про школу? Можно ведь поговорить о других вещах.
Он изобразил недоумение.
— О каких, например?
— Например, о погоде. Или о спорте.
— Ты ненавидишь спорт.
— Но школу я ненавижу еще больше.
— Довод принят, — с улыбкой ответил папа.
Он пустился рассказывать про свою работу, и как раз на середине истории о том, какую выволочку судья устроила секретарше за то, что та надела туфли на высоченных каблуках, мама позвала нас обедать. Когда папа был рядом, было куда легче смеяться, и той ночью я без труда заснула.
Но долго не проспала.
ПРЕЖДЕ
Я открыла один глаз, когда стук в мое окно стал слишком громким, чтобы не обращать на него внимания. Тот, кто виднелся в моем окне, почти прижался лицом к стеклу, вглядываясь в комнату. Я знала, кто там был, и не удивилась. Я зарылась под теплые одеяла, надеясь, что он уйдет.
Он постучал снова. Даже не надейся.
— Я сплю, — пробормотала я под одеялом.
Он постучал по стеклу еще громче, и старое окно в деревянной раме загремело. Или он разобьет окно, или разбудит моих родителей. И то и другое было нежелательно.
Я осторожно подошла к окну и слегка приоткрыла его.
— Меня нет дома, — громко прошептала я.
— Очень смешно.
Джуд открыл окно, и меня обдало шокирующе холодным воздухом.
— Я тут отмораживаю себе задницу.
— Эта проблема имеет простое решение.
Я скрестила руки на груди поверх фуфайки с круглым вырезом.
У Джуда был смущенный вид. Его глаза затенял козырек бейсболки, но было ясно, что он рассматривает мой ночной наряд.
— О господи. Ты даже не одета.
— Я одета. Я одета для постели. Я одета для постели, потому что сейчас два часа ночи.
Он посмотрел на меня широко раскрытыми насмешливыми глазами:
— Ты забыла?
— Да, — солгала я.
Я слегка высунулась из окна и проверила подъездную дорожку.
— Они ждут в машине?
Джуд покачал головой.
— Они уже у психушки. Ждут только нас. Пошли.
  
11
 
Я проснулась посреди ночи. В горле моем застрял вопль, на грудь словно навалился якорь. Я обливалась потом, тонула в ужасе. Я вспомнила. Я вспомнила. Поток осознания был почти физически болезненным. Джуд у моего окна, он явился, чтобы забрать меня и отвезти туда, где ждали Рэчел и Клэр.
Вот как я попала туда той ночью. Воспоминание не было таким уж ужасным, но пугал сам факт, что я вспомнила. А может, не пугал — возбуждал. Всем своим существом я знала: мой спящий рассудок не вообразил это, память была настоящей. Я осторожно проверила, не всплывет ли на краешке сознания еще какой-нибудь кусочек прошлого, но ничего не появилось — ни намека на то, зачем мы отправились в психушку.
Адреналин в крови зашкаливал, и я не смогла заснуть. Сон (воспоминание) повторялся по кругу, беспокоя меня больше, чем следовало. Почему я внезапно вспомнила именно сейчас? Что я могла с этим поделать? Что я должна была с этим поделать? Мне нужно было вспомнить ночь, когда я потеряла Рэчел, — вспомнить ради нее. Ради себя самой.
Хотя мама не согласилась бы с этим — она сказала бы, что мой рассудок защищается от травмы. Насиловать его «нездорово».
После того как на вторую ночь я увидела тот же самый сон, пережила тот же самый ужас, я мысленно начала соглашаться с мамой.
В тот день в школе я просто ни на что не годилась, и на следующий день тоже. Дул горячий бриз Майами, но вместо него я чувствовала на руках холодный декабрьский воздух Новой Англии. Закрывая глаза, я видела возле окна Джуда. Я думала об ожидающих меня Рэчел и Клэр. Ожидающих у психушки.
Психушки.
Но после навалившегося на меня в Кройдене мне больше всего на свете нужно было расслабиться. Поэтому утром пятницы я сосредоточилась на всяких мелких вещах. На столбах кружащих москитов, которыми я почти подавилась, когда вышла из машины Даниэля на парковку. На воздухе, набухшем влагой. На чем угодно, только бы не думать о новом сне, о памяти, обо всем, что стало частью моего ночного репертуара. Я была рада, что нынче утром у Даниэля прием у стоматолога. Мне не хотелось разговаривать.