Гибкий график катастроф
— Не совсем, — прохрипел Шурик. — Приходи быстрее. Я тебе на месте все объясню.
Черт, какие мы скрытные…
Я покосилась на класс. Впереди маячила вторая пара алгебры. Вряд ли я не вернусь до следующей перемены. Значит, сумку можно было не брать. А Егор Петрович… думаю, он даже не заметит мое отсутствие. Мы все знали, что он сейчас выбирает новую машину (Alfa Romeo, кажется) и активно сканирует рынок на счет новостей, отзывов, цен и другой важной информации. Короче, ему есть чем заняться, кроме как отслеживать мои перемещения.
Душ в нашей школе располагался в подвале: ближе к лестнице — женский, чуть дальше, через двустворчатую белую дверь входа в бассейн — мужской. Кстати, зимой почему-то бассейн не работал, а на двери висела цепь размером с якорную и большой навесной замок. Как будто сторож не внутрь учеников не пускал, а не давал чему-то стремному выбраться наружу. Водяные у них там завелись, что ли? Хотя это могло объяснить, почему занятия плаванием убрали из расписания.
Сейчас, кстати, в подвале не было ни души. Ну то есть это мне так показалось. Единственная лампочка светила неярким дневным светом, мраморные полы резонировали звук от шагов, и спускаться вниз было реально страшно. Я успела дойти до двери в бассейн, в очередной раз нервно оглянуться и пролепетать:
— Алекс… — когда меня внезапно подхватил смерч, протащил по коридору и зашвырнул в одну из кабинок мужского душа. Там было сухо и прохладно, пластмассовая перегородка, к которой меня прислонили, не холодила спину, как если бы я оперлась о кафельную стену. Но все это я заметила только потом. А сейчас весь мир застилали они: потемневшие глаза Шурика с каким-то странным, почти безумным блеском в глубине.
— Ведьма! — прохрипел он, наклоняясь так низко, что я почувствовала его дыхание у себя на лице. — Признавайся, что ты добавила мне в чай?!
— Н-ничего… — пробормотала я, опасливо вжимая голову в плечи.
Шурик ступил еще ближе:
— Не ври мне!
— Я н-не… то есть, мне кажется… у меня было… это все Полина придумала! — выпалила наконец, зажмурив глаза. — Но она сказала, что все будет хорошо!
— Правда?! — усмехнулся Алекс, на миг становясь похожим на вампира. И поверьте, это был не тот красавец с блестками по всему телу, которого придумала Стефани Майер для своих «Сумерек», а суровый такой кровопийца с перекошенным лицом, напряженной челюстью и пламенем преисподней в глазах. Я почти видела, как он поднимает руки, нежно касается моего горла своими тонкими длинными пальцами, обхватывает его и начинает душить. Я даже приготовилась хрипеть и отбиваться, но «вампир» вдруг сощурился и, повторил:
— Все будет хорошо, говоришь?!
И указал вниз. Я послушно опустила глаза, и они мгновенно стали круглыми, как грецкие орехи.
— Вау!
— С-спасибо! — по-змеиному прошипел Алекс. А я нервно хихикнула, не смея отвести взгляд от того, что мне так любезно демонстрировали. Внезапно, как по волшебству, мои неуверенность, страх и неловкость куда-то исчезли, а их место заняло совсем другое чувство. Оно заставило сердце биться так громко и сильно, что я слышала гул в ушах, в животе появилось сладостное томление, в желудок словно кто-то пустил стайку крошечных кузнечиков, тут же фейерверком разлетевшихся во все стороны. Мысли в голове заходили ходуном, но одна красной строкой выделялась среди остальных:
«А вот если бы вместо семейников на нем были плавки, оно бы все так же стояло?!»
— Любуешься?! — по-своему поняв мое затянувшееся молчание, процедил Шурик.
Я покачала головой.
— Теперь понятно, почему я должна была мстить вечером, — сказала едва слышно. И добавила: — Поля обещала, что мне понравится…
— На хрена Полина дала тебе виагру?! — рявкнул он, и я встрепенулась от возмущения:
— Нет! Это совершенно точно не виагра! Поля терпеть не может химию. Скорее всего это какой-то природный афродизиак. Возможно, толченые устрицы, но я не уверена, что в таком виде их принимают для…
У Шурика дернулся кадык, словно он только что попытался проглотить скорпиона.
— «Возможно»?! — уточнил он таким же тоном, каким час назад я задавала этот вопрос Полине. — «Возможно, это — толченые устрицы?!»
Я аж слегка присела — до того у него был страшный вид.
— Прости, но к порошку не прилагался вкладыш с инструкцией…
— То есть ты не знаешь, сколько это будет длиться?!
Я застыла, напряженно пытаясь вспомнить, что еще готесса рассказала о порошке, кроме того, что он принесет мне удовлетворение (раньше, правда, я думала, что она имеет в виду удовлетворение местью, то сейчас почему-то начала сомневаться). К сожалению, единственное, что пришло на ум, это:
— От него точно не будет побочных эффектов…
И тут он улыбнулся. Честно скажу: от этой улыбки меня чуть не контузило. Ему как будто губы в одном месте степлером закололи.
— Да нет: они будут! — прорычал, внезапно касаясь губами моей ключицы. Я ахнула и схватилась за его плечи, когда он провел губами к уху и обхватил языком мочку.
— Какие, например? — выдохнула, чувствуя, как начинает кружиться голова и все тело трепещет, отдаваясь его ласке. Алекс притянул меня к себе за талию и, подхватив ногу, забросил ее себе на бедро.
— А какие они бывают от трения? — ответил между поцелуями так, что я едва разобрала слова. Но когда все же разобрала.
— Мы в школе! — попыталась отпрянуть.
Но Шурик держал крепко.
— Здесь нас никто не найдет!
— Ты уверен?
— Да!
— А если?..
Он резко отстранился и уставился на меня своими змеиными глазами. Вообще-то я понятия не имела, какие у змей глаза, но в тот момент казалось, что, если бы меня хотел проглотить удав, он бы смотрел так же.
— Ты не хочешь? — спросил вкрадчивым голосом.
На один короткий миг мне захотелось кивнуть, одернуть свитер, подкрасить губы, чтобы была не так заметна припухлость, и с высоко поднятой головой вернуться в класс. Я ведь, в конце концов, не та девочка, что позволяет себе курить под школьной лестницей, прогуливать уроки и целоваться с мальчиками на задних сиденьях авто?! И уж точно не та, кто занимается сексом в кабинке школьного душа!
Или все же та?
Выдохнув с толикой обреченности, присущей человеку, который только что попрощался со своими моральными принципами, я подалась вперед, обхватила его за шею и потянула на себя. Что было дальше — помню смутно. Его губы, ладони, живот, все его тело: оно было единственным, что я слышала, видела и чувствовала. Оно заменило собой целый мир, и я утонула в этом мире, растворилась в нем, отдаваясь всецело, до последнего вздоха и позволяя в ответ тонуть в себе. Это было как взрыв, цунами, извержение вулкана: нечто великое, могущественное и совершенно необыкновенное. В боковых кабинках с полок падали шампуни и мыло, наш душ с такой силой ударился о кафельную стенку, что расколол плитку, но мне было все равно. Черт, мне было бы все равно! Последнее, что еще промелькнуло у меня в голове перед тем, как все, кроме «здесь» и «сейчас», перестало иметь значение, это мысль:
«Только бы Ядвига сейчас не постучала в дверь!»
Я чувствовала себя морской звездой, которую штормом выбросило на берег. Да и выглядела наверняка так же: раскинутые в сторону конечности, лицо, уткнувшееся в подушку, тихое, едва слышимое сопение. Если считать, что движение — это жизнь, то моя жизнь в тот момент находилась на последнем издыхании. Мышцы ныли, словно их выворачивало наизнанку, в голове было так пусто, что казалось вот-вот от одного уха к другому, подхватываемый ветром, пронесется куст перекати-поля. И вообще, я чувствовала ужасную слабость, но не как при болезни, а словно только что проскакала пятьдесят километров на Нимфе.
— Нет, подруга, — вздохнула Поля, втирая мне в плечи какой-то на редкость вонючий препарат. — Сколько тебя ни тренируй, а олимпийцем ты не станешь.
Я протестующе взвизгнула в такт ее движениям (от могучих стараний готессы подо мной шаталась кровать, постепенно отъезжая по паркету от стены) и, тщательно выговаривая слова, послала ее в баню. «Никудышный олимпиец» — ага, как же! Да у меня подготовка, как у Рокки — можно против Мухаммеда Али выставлять. Раунда три точно продержусь. Уж порхать как бабочка меня Полина научила. Про осу, правда, ничего не знаю, но случайно, может, куда и попаду. А то, что последняя тренировка далась тяжеловато, — так в этом моей вины нет. Просто тренажер попался очень уж… активный. Настолько, что мне пришлось пропустить не только алгебру, но и пару по литературе. Спасибо догадливому Ждану, прихватившему сумку: хоть какая-то польза от надоедливой тени. К занятиям я вернулась только в конце учебного дня. И лучше бы, наверное, вообще этого не делала. Раиса Акимовна, учительница английского языка неопределенного возраста, сначала пару раз на меня косилась, потом раза четыре пыталась отправить в медпункт, а под конец заявила, что наркотики — зло, и всучила телефон доверия. Ей, видите ли, не понравился мой отрешенный взгляд. А как, скажите, пожалуйста, я еще могла смотреть, если Алекс превратил мой мозг в желе?!