Кровавая весна (СИ)

Именно так мы и развивались в последнее время. Почти однобоко. Ибо я до жути боялся нападений.
Поэтому и старался уничтожить как можно больше близлежащих шурдских поселений, уменьшая поголовье этих темных тварей. Вот уж не думал, что стану детоубийцей. Не думал, что когда-либо буду устраивать геноцид. Это короткое, но страшное слово, всплывшее в моей больной памяти. Геноцид. Врываясь в зловонные шурдские норы, мы не щадили никого. Ни мужчин, ни женщин, ни старух, ни ужасно исковерканных младенцев, завернутых в вонючие сырые шкуры. Война на выживание. Нельзя проявлять жалость. Нельзя щадить врага. Ни настоящего, ни будущего. Я поклялся истребить шурдов. Всех до единого. Этих мерзких уродцев, видящих в нас лишь источник мяса. Проклятых людоедов. Настолько оскверненных изнутри, что даже их дети рождаются со скверной в душе и теле. Изуродованные дети, непрерывно кричащие от боли в искривленных ногах и руках, воющие от давления в сплющенных головах… Я видел, я насмотрелся. И от этого ужасающего зрелища мое решение стало лишь тверже.
Все просто. Все прозрачно. Чем больше мы уничтожим шурдов, тем меньше их пожалует к стенам нашего дома. Тем меньше будет отравленных игл и стрел, пущенных в моих людей. Тем меньше будет смертей в нашем доме. И тем больше у нас будет надежды… Поэтому война на истребление – это мой осознанный выбор. Другие поселения пытались жить тихо и незаметно, ограждали себя артефактами, прятались в глухих лесах. Не помогло. Темные шурды нашли их и уничтожили. Поработили и сожрали.
И всему этому кошмару виной он.
Тарис… Тарис… будь же ты проклят, имперский принц, принесший столько бед!
Окажись я у Ильсеры сейчас, в своем нынешнем обличье, я бы непременно открыл саркофаг, поднял бы тяжелую каменную крышку. Чтобы собственными заледеневшими руками выдавить из Тариса последние капли жизни! Теперь я бы не побоялся встретиться с этим чудовищем – потому как сам превратился в чудовище.
- Углубились еще на пять локтей! – с гордостью произнес Койн, возвращая меня в реальность. – Уже и несколько ступенек видать!
Старший гном указывал на дно ямы, на основание будущей сторожевой башни и одновременно на наш будущий выход на вершину Подковы. Внутри башни будет скрыта верхняя часть широкой вертикальной шахты, в которой разместится лестница и новый подъемник. Тем самым я получу гарантию, что никто не помешает нам свободно перемещаться по своим владениям в случае осады. А это очень и очень немало - подъемник, закрытый со всех сторон, надежно защищенный от непогоды и от атак осаждающих. Внутри нашей невероятно расширившейся жилой пещеры уже выделено место, где будет заканчиваться вертикальный колодец. Но это в далеком будущем. Рабочих рук не хватает.
- А стены? – спросил я, покосившись на не слишком большие достижения в постройке сторожевой башни.
- Все будет, – успокоил меня Койн и тут же развел руками: – Но не быстро.
Кивнув, я сменил тему:
- Внизу у вас все хорошо? Давненько я там не был.
- Все хорошо, – успокоил меня гном. – Потихоньку обживаемся. Пока особо хвалиться нечем, но стараемся!
Хвалиться нечем – ага, как же! Любит Койн прибедняться.
Хоть я сам давно не спускался к подземному озеру, но вот мои люди были там частыми гостями. И каждый раз возвращались с ошарашенными лицами. Потому что на их глазах в сталактитовой пещере рождался город. Маленький, но основательный. Все, как положено. С широкими прямыми улицами, ладными каменными домами, аккуратными дорожками, ведущими в стратегических направлениях: к озеру, к тоннелю в верхнюю пещеру, к грибнице и к Каменной длани - храму гномов. Вернее, алтарю, на котором оставлялись мелкие подарки Отцу. Как говорили видевшие, сначала это был просто здоровенный камень, отколовшийся от потолка, но теперь, стараниями коротышек, он с каждым днем все больше походил на гигантскую каменную ладонь с короткими толстыми пальцами.
Каждодневными стараниями - по кусочку, по щепотке песка…
Большая часть построек была в черновом варианте, но такова уж самая суть гномов. Они предпочитали доделывать на ходу. В буквальном смысле. Не перечесть, сколько раз я видел подобное. Бежит коротышка и, не сбавляя шага, наклоняется за куском камня, лежащим под ногами, либо же тюкает молотком по выступу. А иногда и черкает зубилом обычную черту на стене. Бегущий следом добавляет еще одну черту, затем третий вносит свою лепту, четвертый не забывает добавить штришок - и смотришь, на камне виднеется замысловатая гномья руна. Даже на защитной стене поселения появились подобные руны и рисунки. Как снисходительно заметил Койн: для красоты и исправления огрехов. Братья Древин и Дровин насчет огрехов категорически не согласились, но я бы на их месте спорить с гномами на «каменные» темы не стал. Потому как они знают о камне все.
- Рыба не кончится, – продолжал загибать пальцы Койн, – грибы растут, слава Отцу. Не хиреют. Пока камень крепок и добр, все будет хорошо!
«Камень крепок и добр» - любимая и самая частая поговорка наших гномов. В ней выражается самое главное. Пока окружающий камень крепок и добр, все обязательно будет хорошо, а все невзгоды успешно будут преодолены. Гном без камня не гном - существо без роду и племени, без крова над головой.
За прошедшие недели и месяцы я постепенно начал понимать философию этого работящего народца.
Окинув долгим взглядом заснеженный гранит вокруг, я посмотрел вниз, на оживший двор поселения. Самое мое любимое зрелище. Видеть, как живет основанное тобою поселение, видеть, что жизнь не угасает, что мы продолжаем бороться… Ради этого стоило жить дальше.
- Можно ли уже дойти до конца ущелья? – спросил я у замолкшего гнома.
- Пока нет, – вздохнул Койн. – Но скоро!
Каждый день я задавал этот вопрос, и каждый день получал тот же ответ. Речь шла о парочке гномов-каменотесов, перед которым по моему приказу поставили задачу довести дорожку до самого края скалы – до выхода из ущелья. Чтобы мы могли по вершине скалы, не спускаясь на опасную землю, добраться самого отдаленного от нас участка Подковы. Туда, где я планировал поставить еще одну мощную стену, должную окончательно запереть собой ущелье и тем самым расширить наши владения.
- Правда скоро! – живо добавил Койн, приняв мое молчание за недовольство. – Работают каждый день без отдыха!
- Нет, – тяжело качнул я ледяной головой, – пусть отдыхают! Не надо загонять людей, Койн.
- Гномов, – хитро блеснув глазами, поправил меня тот.
- Я не делаю между вами различий, – хмыкнул я, тяжело разворачиваясь к метателю.
- Знаю, – в спину сказал мне Койн. – И за это тоже ты получил уважение подгорного народа, друг Корис. Ты не смотришь на нас свысока.
- Сегодня ты необычайно льстив, – усмехнулся я, вновь разворачиваясь к собеседнику. – Я уже успел выучить твои привычки, Койн. Если льстишь – значит, тебе что-то надо. Да?
- Ну…
- Говори прямо, – велел я, глядя на покрывший камень снег.
Ноздреватый снег - не плотный, уже без блестящей ледяной корочки… Весна не за горами. Еще совсем немного, и снег с холодом исчезнут надолго. Вместе со сгархами. И вместе со мной… созданиям стужи нечего делать во время жаркого лета.
- Мы замуровали пролом, ведущий в старый оловянный рудник, – после небольшой заминки продолжил Койн.
- Знаю, – кивнул я.
- Но разве это дело?
- Поясни.
- Мы, гномы, народ непоседливый. Вечно что-то достраиваем, переделываем, расширяем… Это касается общих вещей, а не личных, - широко улыбнулся Койн. – Такова уж наша натура. Мы всегда чем-то недовольны. Знаешь, там, где мы жили раньше, существовал определенный знак, выбиваемый на здании, стене, резьбе или даже на полу. Это знак означает запрет на переделывание или дополнение под страхом смерти. Если видишь его, сразу понимаешь - трогать нельзя! И этот знак знают все гномы от мала до велика.
- Вы как каменные термиты, – задумчиво почесал я щеку. – Все сточите до пыли. Если не запретить…
- Верно, – легко согласился Койн. – Так вот, друг Корис. Точно такой же знак я приказал выбить рядом с замурованным проломом. Иначе кладка не простояла бы и дня. Говорю же – мы народ непоседливый.