Гражданин О (СИ)

— Пошли отметим?
— У меня денег нет… — почти обрадованно признался Олесь, но не тут-то было.
— Да я сам тебя угощу. Пацана ждете!
Он обнял Олеся за плечи, обдав смрадом потного тела и давно нестиранной майки, и потащил вниз по лестнице.
— Гоша-а… почему нельзя войти? — послышался голос девицы.
— Потому что я работаю, малыш.
— А ты мог бы со мной поработать.
Она соблазнительно выгнулась, прислонившись спиной к дверному косяку.
— Анечка, солнце мое…— начал было Гоша, но Михалыч прервал его, шумно выдохнув:
— Привет!
— О, привет, соседи. Анечка, знакомься, это мои соседи. А это Аня, она уже уходит, — улыбнулся Гоша, пристально глядя на девушку.
— Пфф… Ладно, жду звонка, — она чмокнула Гошу в щеку и, покачивая бедрами, пошла к двери подъезда, сопровождаемая взглядом Михалыча.
— Завидую выдержке, — буркнул тот. — Я бы ее выебал. И не только выебал.
Олесь про себя хмыкнул, едва сдерживаясь, чтобы не начать объяснять Михалычу, почему это только мечты.
— А я вот не хочу, — сказал Георгий ровно, его губы были поджаты, и Олесь решил, что это прямой намек на то, что продолжать тему не стоит.
Однако Михалыч успокаиваться не спешил:
— А где ты таких блядей берешь, а?
Дверь подъезда хлопнула, и Гоша, медленно проследив похотливый взгляд Михалыча, повернул к нему голову.
— Именно потому, что бляди, — на последнем слове он поморщился, — не хочу. Хорошего вечера.
Он попытался закрыть дверь, но Михалыч продолжал тему:
— Чистюля, бля. На него такая девка вешается, а он ведет себя как пидорас.
— Кто? — переспросил Гоша, выходя за порог.
— Педрила, — снисходительно пояснил Михалыч. — Который мужиков в задницы ебет. И не способен красивую девку удовлетворить.
— Педераст — это любитель мальчиков, а не взрослых мужчин, — отозвался Гоша. — И если вы хотите поговорить о моих пристрастиях, то я, скорее, содомит.
Олесь вцепился пальцами в перила и почувствовал, что краснеет.
— Так ты внатуре пидовка? — уточнил Михалыч, и его рот снова, как накануне, превратился в букву "О".
— Обычно пидовками называют тех, кто снизу, — ответил тот спокойно, но было заметно, как напряглись плечи. — А я предпочитаю быть сверху.
— Тьфу, — Михалыч звучно харкнул на пол и повернулся к Олесю: — Пойдем отсюда.
— Что ты на него напал? — сокрушенно качая головой, спросил Олесь по дороге.
— Одни, одни пидорасы вокруг. По ящику — пидорасы, на улицах — пидорасы, в родном подъезде… — Михалыч выругался.
— Да кто тебе сказал?
— Кто? Да сам этот… тьфу, бля, руки хочется вымыть.
Ага, и самому целиком не мешало бы, подумалось в ответ. Вспомнился анекдот про гея и пидора — тот, в котором сантехнику объясняли, что геем ему не быть, — и Олесь тихо заржал.
— Че смеешься? — буркнул Михалыч.
— Да так, вспомнил... Катьку.
— Да, — тот резво хлопнул его по плечу, — отметим!
Вернулся Олесь домой на рогах и заполночь. Единственная мысль, которая его тревожила — это какого хрена было пять лет учиться, чтобы получать копейки, когда Михалыч даже без среднего образования зарабатывает гораздо больше.
***
В субботу Катерина сбежала на свой корпоратив, завоняв квартиру лаком и любимыми духами, а Олесь залег на диван перед телевизором. В голове было пусто, ничего не хотелось, он лениво потягивал пиво, раз за разом прокручивая в памяти тот вечер, парк и последнюю встречу с Георгием. Неужели и правда гей? Олесь впервые в жизни видел живого гея и, конечно, хотел знать, точно ли живой… тьфу, настоящий.
На экране телика мелькали кадры старого фильма, в котором так некстати превозносилась крепкая мужская дружба. В старых фильмах любое слово можно было трактовать по-своему, но тут уровень дружбы явно зашкаливал, и Олесь с омерзением нажал на кнопку пульта. И опять застыл.
Показывали молодежную комедию, и переключилось как раз на том моменте, когда два парня должны были поцеловаться на спор.
Телевизор пришлось вырубить, к горлу подкатывало чувство омерзения, и, когда Олесь сделал глоток пива, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса во рту, его стошнило прямо на любимый Катькин ковер.
Он матерился, пока убирал, потом залез в душ и тер себя жесткой мочалкой, пока не стало больно: хотелось содрать с себя кожу и отмыться от того дерьма, которое лезло в голову. Прав был Михалыч: мужик не может хотеть другого мужика. Гоша — хрен с ним, пусть трахает кого угодно, а Олесь нормальный. Нормальный!
***
Понедельник начался даже хорошо: веселая Катька порхала по квартире, довольная тем, что у них наконец-то получилось забеременеть, планировала купить себе спецодежду, щебетала что-то о подгузниках и о том, что садики в округе забиты, нужно уже сейчас записаться, иначе после декрета придется уволиться и сидеть дома с ребенком, а Олесь смотрел в чашку и думал о том, что если эта мерзость, которая с ним творится, продолжится, то впору повеситься и избавить человечество от своего присутствия. А вдруг действительно мальчик родится? Он скривился, отставил кружку с чаем в сторону и сбежал на работу, снова едва сдерживая тошноту.
Отпустило только в метро, и Олесь старался не смотреть по сторонам: вдруг снова какой подросток на глаза попадется.
В обед оказалось, что у генерального день рождения, нужно сброситься, и пришлось отдать последние деньги. А потом позвонить Катьке и сказать, что задержится.
— Ты только недолго, — разом погрустнела жена, но сам Олесь повесил трубку с явным облегчением.
Хотелось напиться до легкости в голове, чтобы вообще ни о чем не думать.
Вечеринка за какой-то сраный час скатилась до уровня обычной попойки, и генеральный, почти не стесняясь, заигрывал с новенькой из отдела продаж, а та отвечала ему взаимностью. Впрочем, Олесь сам не обратил бы внимания на брачные игры руководства, если бы не Ростислав.
— Смотри, папа нашел мне новую маму, — прошептал он Олесю на ухо, неожиданно подойдя сзади.
— Следуй примеру, — огрызнулся Олесь.
— Так я следую. Я нашел себе красивого мужчину в полном расцвете сил.
— Шел бы ты, малыш…
— Меня устраивают оба варианта: и в жопу, и нахуй, — рассмеялся Ростилав. — Пойдем, потискаемся?
Олесь опрокинул в себя очередной бокал вина залпом, хотя обычно любил смаковать и чувствовать вкус, и свалил на улицу покурить. Коллеги собирались в кучки, все что-то обсуждали, а он чувствовал себя лишним: его тут и за мужика-то не считали. Иногда Олесь сомневался, что люди помнят его имя.
Докурив, он отбросил окурок в сторону и направился в сторону туалета. Там его точно никто не побеспокоит, а через полчасика можно будет свалить домой.
Одна кабинка оказалась занята, он мысленно матюгнулся, умылся холодной водой, дождался, пока дылда-курьер закончит свои дела и свалит из туалета, и зашел в крайнюю, с окном. Стекло было матовым, но по силуэтам во дворе угадывались некоторые сотрудники, и Олесь подумал, как они отреагируют, если он сейчас спустит штаны и прислонится задом к окну — заржут или прибегут, чтобы запинать его ногами.
Расстегнул ширинку, прицелился, и…
— Да, привет… — раздался голос Ростислава.
Следит пацан за ним, что ли?
— Привет. Нет еще. У отца. А какие есть предложения? О-о-о… я согласен, да-да. Сейчас, закончу тут. Давай, ага.
Дверца кабинки дрогнула.
— Эй, кто там ссыт как полковая лошадь? — громко спросил Ростик.
— Блядь, — буркнул Олесь тихо. — Хочешь подержать?
— Олесик? — недоверчиво переспросил он. — Конечно, хочу! Открывай!
— Придурок, — Олесь стряхнул каплю, натянул трусы и брюки, со злостью дернул за ручку слива и, развернувшись, рывком открыл двери. — Что ты, придурок малолетний, от меня хочешь, а?
— Сто раз уже говорил, — ухмыльнулся мальчишка, толкая его обратно в кабинку и прижимаясь к Олесю именно так, как представлялось в извращенных фантазиях.
Ростислав был одного с ним роста, теперь же показался даже выше — он склонил голову и сразу поцеловал Олеся, обдав ароматом мятной резинки с цитрусом.