О дивный новый мир

– Затем устроили Мор книгочеев: переморили горчичным газом в читальне Британского музея две тысячи человек.
Бело-зеленый жокейский картузик с затеняющим глаза козырьком. Туфли на Ленайне ярко зеленые, отлакированные.
– В конце концов, – продолжал Мустафа Монд, – Главноуправители поняли, что насилием немногого добьешься. Хоть и медленней, но несравнимо верней другой способ – способ эктогенеза, формирования рефлексов и гипнопедии.
А вокруг талии – широкий, из зеленого искусственного сафьяна, отделанный серебром пояс патронташ, набитый уставным комплектом противозачаточных средств (ибо Ленайна не была неплодой).
– Применили, наконец, открытия Пфицнера и Кавагучи. Широко развернута была агитация против живородящего размножения.
– Прелестно, – воскликнула Фанни в восторге, она не умела долго противиться чарам Ленайны – А какой дивный мальтузианский [24] пояс!
– И одновременно начат поход против Прошлого, закрыты музеи, взорваны исторические памятники (большинство из них, слава Форду, и без того уже сравняла с землей Девятилетняя война), изъяты книги, выпущенные до 150-го года э. Ф.
– Обязательно и себе такой достану, – сказала Фанни.
– Были, например, сооружения, именовавшиеся пирамидами.
– Мой старый чернолаковый наплечный патронташ…
– И был некто, именовавшийся Шекспиром. Вас, конечно, не обременяли всеми этими наименованиями.
– Просто стыдно надевать мой чернолаковый.
– Таковы преимущества подлинно научного образования.
– Овчинки не стоят починки, овчинки не стоят…
– Дату выпуска первой модели «Т» господом нашим Фордом…
– Я уже чуть не три месяца его ношу.
– …избрали начальной датой Новой эры.
– Чем старое чинить, лучше новое купить, чем старое…
– Как я уже упоминал, было тогда нечто, именовавшееся христианством.
– Лучше новое купить.
– Мораль и философия недопотребления…
– Люблю новое носить, люблю новое носить, люблю…
– …была существенно необходима во времена недопроизводства, но в век машин, в эпоху, когда люди научились связывать свободный азот воздуха, недопотребление стало прямым преступлением против общества.
– Мне его Генри Фостер подарил.
– У всех крестов спилили верх – преобразовали в знаки Т. Было тогда некое понятие, именовавшееся Богом.
– Это настоящий искусственный сафьян.
– Теперь у нас Мировое Государство. И мы ежегодно празднуем День Форда, мы устраиваем вечера песнословия и сходки единения.
«Господи Форде, как я их ненавижу», – думал Бернард.
– Было нечто, именовавшееся Небесами; но, тем не менее, спиртное пили в огромном количестве.
«Как бифштекс, как кусок мяса».
– Было некое понятие – душа, и некое понятие – бессмертие.
– Пожалуйста, узнай у Генри, где он его достал.
– Но, тем не менее, употребляли морфий и кокаин.
«А хуже всего то, что она и сама думает о себе, как о куске мяса».
– В 178-м году э. Ф. были соединены усилия и финансированы изыскания двух тысяч фармакологов и биохимиков.
– А хмурый у малого вид, – сказал помощник Предопределителя, кивнув на Бернарда.
– Через шесть лет был налажен уже широкий выпуск. Наркотик получился идеальный.
– Давай-ка подразним его.
– Успокаивает, дает радостный настрой, вызывает приятные галлюцинации.
– Хмуримся, Бернард, хмуримся. – От хлопка по плечу Бернард вздрогнул, поднял глаза: это Генри Фостер, скотина отъявленная. – Грамм сомы принять надо.
– Все плюсы христианства и алкоголя – и ни единого их минуса.
«Убил бы скотину».
Но вслух он сказал только: – Спасибо, не надо, – и отстранил протянутые таблетки.
– Захотелось, и тут же устраиваешь себе сомоотдых – отдых от реальности, и голова с похмелья не болит потом, и не засорена никакой мифологией.
– Да бери ты, – не отставал Генри Фостер, – бери.
– Это практически обеспечило стабильность.
– «Сомы грамм – и нету драм», – черпнул помощник Предопределителя из кладезя гипнопедической мудрости.
– Оставалось лишь победить старческую немощь.
– Катитесь вы от меня! – взорвался Бернард.
– Скажи пожалуйста, какие мы горячие.
– Половые гормоны, соли магния, вливание молодой крови…
– К чему весь тарарам, прими-ка сомы грамм. – И, посмеиваясь, они вышли из раздевальной.
– Все телесные недуги старости были устранены. А вместе с ними, конечно…
– Так не забудь, спроси у него насчет пояса, – сказала Фанни.
– А с ними исчезли и все старческие особенности психики. Характер теперь остается на протяжении жизни неизменным.
– …до темноты успеть сыграть два тура гольфа с препятствиями. Надо лететь.
– Работа, игры – в шестьдесят лет наши силы и склонности те же, что были в семнадцать. В недобрые прежние времена старики отрекались от жизни, уходили от мира в религию, проводили время в чтении, в раздумье – сидели и думали!
«Идиоты, свиньи!» – повторял про себя Бернард, идя по коридору к лифту.
– Теперь же настолько шагнул прогресс – старые люди работают, совокупляются, беспрестанно развлекаются; сидеть и думать им некогда и недосуг, а если уж не повезет и в сплошной череде развлечений обнаружится разрыв, расселина, то ведь всегда есть сома, сладчайшая сома: принял полграмма – и получай небольшой сомоотдых; принял грамм – нырнул в сомоотдых вдвое глубже; два грамма унесут тебя в грезу роскошного Востока, а три умчат к луне на блаженную темную вечность. А возвратясь, окажешься уже на той стороне расселины, и снова ты на твердой и надежной почве ежедневных трудов и утех, снова резво порхаешь от ощущалки к ощущалке, от одной упругой девушки к другой, от электромагнитного гольфа к…
– Уходи, девочка! – прикрикнул Директор сердито. – Уходи, мальчик! Не видите разве, что мешаете Его Фордейшеству? Найдите себе другое место для эротических игр.
– Пустите детей приходить ко мне [25], – произнес Главноуправитель.