Новый Орлеан

— Да нет, так прямо — ни слова… — улыбнулся в ответ Эмбер. — Но дал понять, что не исключены… несчастные случаи.
— Вот черт! Дался нам этот свинячий легавый, Эбон.
Кончить его, и все дела. Может, мне заняться, а?
— Никто никого кончать не будет, Грин, пока я не распоряжусь. Ты меня хорошо понял?
— Ах черт! Да нет, понял я, Эбон, все понял, — поспешно заверил его Грин, весь вдруг съежившийся и сникший. — Ляпнул так просто, не подумавши.
— Джим Боб Форбс, может, и вправду свинья: он считает, что всех нас, черномазых, надо вернуть назад на плантации или в Африку, но он лучше всех остальных свиней, с которыми нам здесь приходится иметь дело. Во всяком случае, он по-своему честен.
И не тупица. А уберем его, и вдруг вместо него окажется какой-нибудь остолоп упертый? Ну, допустим, побьет он кого-нибудь из наших на демонстрации…
Так мне нужно, чтобы черепа трещали, понятно? — Эбон подался вперед. — Мне требуются разбитые головы. Нужно, чтобы на улицах пролилась кровь наших братьев. Для этого все и затеяно!
— Но они-то этого не знают, — возразил Эмбер, неизменно осторожный и осмотрительный Эмбер. — Ведь я им сказал, что никаких неприятностей не будет… Пошумим, покричим маленько, и все. Ты ведь сам велел так сказать. Разве честно подставлять людей, когда они ничего не подозревают?
— Да все они знают и понимают, — убежденно заявил Эбон. — Когда это было, чтобы мы становились поперек пути белым — и без кровопролития?
— Да пошли бы они куда подальше, рожи бледные! — опять взорвался Грин. — Пусть башку мне расколют хоть надвое! Испугался я их, как же!
— Хочешь сказать, что это я струсил? — вспыхнул Эмбер. — Нас-то там не будет; мы ведь останемся за их спинами. Как большие начальники. В каком это бою хоть одного начальника когда-нибудь подстрелили?
Грин, ощетинившись, мерил его злобным взглядом.
— А это не я придумал держаться подальше от заварухи, браток! Сам-то я куда угодно готов с остальными!
— Ну ладно, хватит. Прекратили быстро! — резко приказал Эбон. — Ввязываться запрещаю обоим.
Кому-то ведь надо присматривать за делами. И если кто из вас сунет туда нос, действительно пожалеете, что вам башку не оторвали! Понятно?
И как всегда бывало в таких случаях, они пошли на попятную, покорно бормоча, что все поняли.
— Вот и хорошо. Теперь давайте-ка опять все обсудим.
— Господи, Эбон, — взмолился Эмбер, — тысячу раз уже обсуждали!
— И еще раз обсудим. Прямо сейчас. А вдруг мы до парада больше не встретимся.
Когда Эбон закончил инструктаж, уже стемнело.
В какой-то момент Грин машинально вытянул из кармана помятый металлический портсигар и зажал в губах неряшливо свернутую самокрутку. Он уже собирался чиркнуть спичкой, но Эбон, потянувшись через стол, отвесил ему оплеуху тыльной стороной ладони.
— Боже ты мой, за что, Эбон?
— Сколько раз тебе говорить? Не смей при мне даже закуривать эту дрянь! Хочешь травиться травкой, твое личное дело, я не вмешиваюсь, хотя и не одобряю. Но не при мне!
— Забыл совсем, Эбон, — выдавил из себя Грин.
Он провел рукой по губам и посмотрел на оставшиеся на ней мазки крови. — Теперь запомню.
Эбон невозмутимо продолжал инструктаж. Наконец, устало откинувшись на спинку стула, кивком отпустил обоих.
Уже на пороге в спальню Эмбер обернулся:
— Совсем из головы вон, Эбон. Принесли сегодня в контору.
Он протянул Эбону незапечатанный конверт, на котором размашистым почерком было написано два слова: «Линкольн Карверо. Эбон понял, от кого послание, даже не достав еще прямоугольник тисненой бумаги с прикрепленной к нему визитной карточкой „Мартин Сент-Клауд, сенатор США“. Мартин был единственным, кто называл Эбона настоящим именем. Тисненый же прямоугольник оказался приглашением на бал Рексфорда Фейна. Эбон повернул визитку обратной стороной и пробежал глазами написанные там от руки слова: „Это приглашение нелегко было достать, Линкольн. Тем более что времени оставалось совсем мало. Просто подумал, что тебя это может заинтересовать“. — Эбон фыркнул и утробно захохотал. Он швырнул конверт и приглашение в мусорную корзину.
Он мог себе представить, сколько рук пришлось выкрутить Мартину, чтобы добиться приглашения на бал Фейна для самого черного, самого неукротимого смутьяна во всем Новом Орлеане!
Заслышав какие-то звуки из спальни, он поднял глаза. На пороге, потягиваясь и протяжно зевая, стояла Сисси. Сейчас на ней не было даже куцей ночнушки.
— Ну так как, Эбон? — жалобно спросила она.
— Ладно, Сисси. Сейчас.
Он встал и подошел к ней, потянув вниз резинку своих трусов, и его восставший член выпрыгнул подобно лезвию пружинного стилета. Сонливое выражение с лица Сисси как рукой сняло. Глаза ее расширились; часто дыша, она пятилась в спальню, пока под колени ей не уперся край кровати. Сисси упала поперек нее, развалившись в бесстыдной позе.
Не утруждая себя раздеванием, Эбон, как был в тренировочном костюме, забрался на кровать и улегся между ее раздвинутыми ногами. Навалившись всем весом своего тела, он вошел в нее одним беспощадным толчком. Сисси откликнулась хриплым вскриком.
А мысли Эбона вдруг вернулись к приглашению…
И тут он понял, что не станет его игнорировать; он-таки пойдет на бал Фейна. Губы скривила сардоническая улыбка — ему пришло в голову, что именно он наденет. Бал же костюмированный, так? Вот он им и покажет костюмчик!
Прижатая к кровати Сисси воспользовалась тем, что он на какое-то время отвлекся, и протестующе дернулась. Губы ее яростно выдохнули: «Будешь ты меня трахать, в конце-то концов?..»
Тряхнув головой, Эбон заставил себя вернуться к начатому делу и принялся размеренно двигать задом.
Менее чем в миле от места встречи Эбона с его помощниками в это же время происходила еще одна встреча.
Капитан Джим Боб Форбс недолюбливал Джеральда Лофтина, считая, что от него одни только неприятности. Но Рексфорд Фейн перед предстоящим парадом отрядил Лофтина на связь с полицией, а Фейн в Новом Орлеане был слишком влиятельным лицом, чтобы его игнорировать — во всяком случае, без достаточно веских на то оснований. А в связи с приближающимся парадом. Бог свидетель, у них основания для беспокойства были более чем веские.
Джим Боб с неистощимым терпением продолжал объяснять Лофтину:
— Карманники на масленицу собираются в Новом Орлеане сотнями. Работают в толпе, когда шарить по карманам легче некуда. Мы с этой проблемой сталкиваемся каждый год. Но в нынешнем году еще и эти гадские хиппи грозят демонстрацией. В знак протеста против того, что такие деньги транжирятся на парады, когда их можно пустить на более полезные вещи. — Джим Боб раздраженно крякнул. — И вдобавок ко всему нас ждет лежачая демонстрация.
— Лежачая демонстрация? — изумился Лофтин. — Это еще что за чертовщина?
— Есть тут у нас одна организация черномазых… чернокожих то есть, называет себя Лигой за что-то там такое… Мне донесли, что они хотят улечься перед платформами, чтобы они либо остановились, либо их переехали.
— Господи, да зачем?
Джим Боб пожал плечами:
— Сегодня в каждом крупном городе есть свои негритянские группы, которые выражают протест либо мирным путем, либо прибегая к насилию. Наши же собираются провести демонстрацию с целью, я цитирую, «привлечь внимание всего мира к их бесправному положению». Другими словами, они будут играть на телекамеры. — В голосе Джима Боба зазвучали резкие нотки. — Думается, не появись телевидения, у нас всех этих неприятностей с черномазыми и в помине не было бы.
— Но такая выходка может вообще сорвать весь парад к чертовой матери! — Лофтин нервно заерзал на стуле. — А что скажет мистер Фейн… Слушайте, а нельзя ли им помешать?
— Как? Ничего противозаконного они не совершили… пока. Вот когда они лягут перед платформами, Тогда у нас появится возможность их арестовать. Чего они и добиваются, — с горечью добавил Джим Боб.
— А до этого их никак нельзя арестовать? По крайней мере заводил? Это ведь должно их остановить, а?