Темнейшее пламя (ЛП)

Князь наверняка находил всю эту ситуацию чрезвычайно забавной. Он наверняка – мысль глубоко укоренилась в ее мозгу, почти парализовав ее. Если она погибнет, он сможет заполучить более, чем оговоренный ними год на земле, выменивая души, создавая несказанную сумятицу. Он сможет получить вечность, если пожелает, и сможет привести с собой своих демонов, чтоб править своими миньонами и людьми.
Он был богом, братом суверена. Не было гарантии, что он будет пойман и отправлен обратно.
Конечно, его предательство зависело от того сможет ли он заставить своих демонов подчиняться ему на воле. Если только…была ли она платой за их сотрудничество?
Если они не знали о ее связи со стеной, Люцифер мог «убить» ее, чтоб предотвратить их преследование. Они были б ему благодарны, что бы стало залогом продления их преданности ему.
Ох, боги. Вероятность этого вызывала у нее тошноту, если это было правдой, то она невольно помогала им на каждом шагу.
Он желал, чтоб стена была защищена, вспомнила она. Впервые заговорил здравый смысл. Это не означает, что он желает этого сейчас.
По причинам не связанным с ее внутренней болью, она не смогла вдохнуть. Какая же я дура? Она была так пристыжена. Так глупа.
«Каденс, говори со мной. Скажи что не так», настаивал Герион. Он подогнул колени, склоняясь вниз, и опустился между ее ног. Одной лапой, нежно, ласково смахнул влажные волосы, приставшие к ее брови.
Ее взгляд поднялся к нему. Видя такую заботу в его прекрасных карих глазах, она не могла сожалеть о сделанном выборе. Не важно, что произойдет, он будет свободен. Этот гордый, сильный мужчина будет наконец-то свободен.
«Я…в…порядке», смогла она выдохнуть. Боги, она чувствовала себя искромсанной внутри, словно ее органы разрывались в клочья.
«Нет, ты не в порядке. Но будешь». Он сгреб ее в объятия и унес в глубину здания. В комнату, которой должно быть пользовался владелец. Он положил ее на тонкий соломенный тюфяк. «Можно?» спросил он, снимая аметист, заключавший его душу.
Она планировала преподнести его, когда их миссия будет завершена, как дар за его помощь, но кивнула. Прямо сейчас была большая вероятность того, что она не завершит ничего.
Медленно, бережно, он убрал камень с ее шеи и положил на свое сердце. Закрыл глаза. Он был не уверен в том, что случиться. Поначалу ничего не произошло. Затем, постепенно, камень начал мерцать. Его губы сжались и он проворчал. «Жжет».
«Я подержу его для т…»
Мерцание взорвалось тысячами лучей света, и он зарычал, громко и протяжно.
Когда смолкло последнее эхо, все стихло. Лучи погасли. Лишь цепочка, на которой висел камень, осталась в его руке.
Его губы расплылись в улыбке, пока открывались его глаза. Но, изучив свои руки и затем тело, он вновь нахмурился, глубже, напряженнее. «Я должен был… Я не… Я надеялся вернуться в свой прежний облик».
«Зачем?» она любила его таким. Рожки, копыта, лапы и прочее. Стоп – любила? Ох, да. Она любила его. Она поняла это ранее, но отвергла такую мысль. Теперь, не могло быть отвержения. Чувство было тут, неопровержимое как смерть, смотрящая ей в лицо.
Ни один мужчина не мог более совершенно подходить ей. Его не отталкивала ее сущность, он наслаждался ею. Он не боялся того, что она могла сотворить, но гордился этим. Он был очарован ею, увлечен, соблазнен.
«Я надеюсь что.. что…». Он сглотнул. «Если ты свяжешься узами с чем-то другим, чем-то помимо стены, возможно, твои оковы ослабеют и твоя сила вернется. Возможно, боль ослабнет».
Чем-то другим? «С тобой?», спросила она, неожиданно задыхаясь по причине отличной от боли.
«Да. Со мной».
17.
Герион взглянул в сторону. «Я знаю, что уродлив. Знаю, что мысль быть со мной в таком смысле ненавистна, но я…»
«Ты не уродлив», прервала его Каденс, «и я не хочу, чтоб ты так думал. Мне не нравиться когда ты так себя унижаешь»
Он взглянул на ее, изумление сияло в выражении его лица.
Она продолжила, «Мысль быть с тобой принята. Я клянусь тебе».
Его рот открылся и закрылся. «Принята».
«Да. Но я не хочу, чтоб ты связывал узами себя со мной лишь, чтоб спасти меня». Однажды она так боялась признаться, что жаждет его тела, что притворилась, будто будет благодарной лишь за поцелуй. Больше не будет притворства. «Я хочу, чтоб ты хотел сделать это. Потому что я… Хочу тебя внутри себя, чтоб ты стал частью меня, более чем хочу еще одного завтра. Хочу быть твоей женщиной, сейчас и навсегда».
Прежде чем он смог ответить, боль вновь скользнула внутри нее, разливаясь ядовитым градом и сгибая ее в клубок. Новая трещина только что проломила стену; она мысленно видела ее.
«Герион?» тяжело дыша, произнесла она.
Его взгляд прогрузился в нее. «Однажды я поклялся, что удайся мне вернуть мою душу, я ни за что и никогда ее не променяю опять. Я только что понял, что радостно променяю ее для тебя, Каденс. Так что да, я хочу сделать это».
Герион медленно лишил Каденс ее хитона, бережно чтоб не поранить ее своими острыми как лезвия ногтями. Она уже терпела боль, и он был неуверен, что она сможет вынести больше. Прекрасная, драгоценная женщина. Она заслуживала лишь наслаждения.
По какой-то причине, она жалела его. Желала навсегда, вместе. Она отдала ему вещь, которую он думал, что ценил наиболее – его душу – но он не ведал, пока не увидел ее, сворачивающуюся клубком, что ее он ценил больше. Он стремился взять ее боль на себя. Для нее что угодно. Ее не заботило, что он был чудовищем. Она увидела его сердцем, и это понравилось ей.
Когда она осталась обнаженной, он упивался нею. Алебастровая кожа с легким напылением роз. Полная грудь, изгиб талии, пупок – его рот увлажнился, желая отведать все это. Длинные ноги. Он склонился и лизнул один из ее сосков, обводя языком вокруг нежного кончика, его руки скользили по всему ее телу.
Чем ближе его пальцы приближались к ее сердцевине, тем глубже она урчала от наслаждения, ее боль, казалось, таяла. «Наслаждение, оно вытесняет боль», произнесла он, подтверждая его мысли.
Благодарение богам. Он обратил свое внимание на ее другой сосок, всасывая, позволяя кончику клыка задеть его очень нежно. «По-прежнему помогает?» Все это время его пальцы подразнивали ее как раз над клитором, но не касаясь, лишь дразня.
«По-прежнему помогает. Но я хочу увидеть тебя», сказала она, вперившись взглядом в определенную точку на его доспехе.
Он поднял голову и всмотрелся в нее. «Ты уверенна? Я могу взять тебя, не снимая ни кусочка доспехов».
«Я хочу всего тебя, Герион». Черты ее лица излучали свет. «Целиком».
«Все чего не пожелаешь, ты получишь». Он только надеялся, что она не изменит мнения, увидев его.
«Не бойся моей реакции. Для меня ты – прекрасен».
Такие сладкие слова. Но… он жил со своими сомнениями так долго, что они были частью него.
«Как я могу? Посмотри на меня. Я чудовище. Монстр. Нечто, заслуживающее страха и порицания».
«Я смотрю на тебя, и для меня ты заслуживаешь восхваления. Возможно, ты не выглядишь как человек, но у тебя есть сила и смелость. Кроме того», добавила она, облизывая губы, «звериный магнетизм очень неплохая штука».
Он медленно ухмыльнулся. «Хорошо. Я покажу тебе остального себя».
18.
Герион снял свою нагрудную пластину и отбросил ее в сторону, показалась его грудь со шрамами от пережатия доспехами, шерстью и крупными костьми. Его руки вздрогнули, когда он развязывал кожу, обернутую вокруг его талии, медленно открывая свою затвердевшую плоть, его покрытые рубцами и шерстью бедра. Он напрягся, ожидая неизбежный вздох ужаса, несмотря на ее заверения в его «зверином магнетизме».
«Прекрасен», почтительно произнесла он. «Истинный воин. Мой воин». Она подняла руку и запустила пальцы в его шерсть. «Мягкая».
Дыхание вырвалось из его приоткрытых губ, дыхание, что он неосознанно задерживал до теперь.
«Каденс. Сладкая Каденс», прохрипел он. Что же он совершил, чтоб заслужить это? Если он до сих пор не влюбился в нее, то сделает это теперь. Пока самое горячее звучание страсти, что он когда-либо изведал, прокатывалось сквозь него, он целовал низ ее живота, останавливаясь, чтоб погрузить язык в ее пупок. Она дрожала. Достигнув ложбинки меж ее бедер, он преклонялся пред ней, и ее дрожь переросла в судорожные извивания.