Уравнение со всеми известными

— Пойдем домой, — хихикнула Зуля.
Его поведение и слова она восприняла как манифест о капитуляции. Капитуляцию следовало подсластить милостью победителя. Милостями одаривали в постели. Костя не смог отказать. Ловушка снова захлопнулась. И он вдруг понял, что это может повториться второй, третий, десятый раз — продолжаться всю жизнь. Его равнодушие, ее истерики — и клацанье капкана.
Нет, уж лучше предстать подлой скотиной. Только подлая скотина может сказать женщине, с которой только что переспал, что он ее не любит. Залить в себя стакан коньяку и долго говорить. Как под наркозом — ни слова потом не мог вспомнить.
Зуля подала на развод, они разошлись.
Теперь в его жизни появилась Вера. “В его жизни появилась” — Костя стал думать любовными штампами. Вот еще — “он никогда не испытывал ничего подобного”. Самое забавное — все правда. Хотя его чувство к Вере было корыстным. Разговаривая с ней, Костя нравился сам себе — становился умнее, остроумнее, поражался вдруг выплескивавшимся из него оригинальным мыслям, каламбурам, красивым оборотам речи. Вспоминая ее лицо, волосы, жесты в одиночестве, он неожиданно придумывал интересный ход, нестандартное решение, связанные с профессиональными проблемами. Она вдохновляла его.
Костя не мог сказать — красива ли была Вера. Он помнил свое первое впечатление — вроде симпатична. Она была абсолютом, к которому неприложимы Понятия красивости или некрасивости, доброты или недоброты, скромности или нескромности. Он уже не думал об утомительности длительной осады. Разговаривать с ней, ухаживать за ней — удовольствие, которое Костя не променял бы на все мирские блага.
Но Вера почему-то не пришла в пятницу. Сегодня был вторник, и снова он не увидел ее на аллее в центре больничного парка. Может быть, она заболела? У Кости не было номера домашнего телефона Крафтов. Но он записан на титульном листе истории болезни Анны Рудольфовны. Не успел Костя подумать о том, что надо отправиться к Галке, как она явилась сама.
Галине очень подходила фамилия, полученная от мужа, — Пчелкина. Невысокого роста, худенькая и юркая, она взбивала редкие, но пушистые волосы, и они светились, как крылышки у пчелки.
— На стульчике качаемся, доктор? — спросила Галка, поздоровавшись.
— Ага. Предаюсь мировой скорби.
— Дамочка твоя не пришла, сегодня не ее день?
Костя с грохотом поставил стул, уперся руками в стол.
— Что ты имеешь в виду?
В ординаторскую вошли несколько врачей, они услышали его вопрос.
— Я имею в виду день рождения моей старшей сестры Зои Павловны, — ответила Галина. — Знаешь, какие она кулебяки печет? Пальчики оближешь. Как верный товарищ говорю — пироги еще остались. Вино выпили, а кулебяки могу по знакомству устроить. Приходи, пока практиканты все не слопали.
Галка захлопнула дверь. Костя перебросился несколькими фразами с коллегами, расписался на приказе об усилении мер пожарной безопасности, который принесла секретарь главного врача, и вышел из кабинета.
Он шел в геронтологическое отделение и думал о том, что мог бы рассказать Галине, надежному и проверенному товарищу, о своих чувствах к Вере. Костю уже давно подмывало поделиться с кем-нибудь своим восторгом. Но было что-то ироничное и презрительное в интонации Галины.
— Сначала будешь пироги есть или разговоры разговаривать? — спросила Галина.
— Оставь пироги практикантам. Что ты хотела до меня донести? Какие сплетни?
— Я? Сплетни? — Галка насмешливо пожала плечами.
— Не крути, сорока, давай строчи.
— Без грубостей попрошу. Женщина, можно сказать, в смущении пребывает, не знает, как начать извержение мудрых мыслей.
Галка кривлялась, но Костя видел, что ей в самом деле неловко.
— Начни с главного, то есть с выводов.
— Вывод, Колесов, такой: ты своими прогулками с дамой голливудской красоты протаптываешь себе дорогу в ад.
— Кому?.. Какое?.. Дело?.. До моих прогулок? — Костя зло отчеканил каждое слово.
— Ну ты даешь, какое дело! У нас больше половины женского персонала либо не замужем, либо разведены. Плюс влюбленные в тебя пациентки. Ты же перспективный мужчина, Колесов. Не женат, не пьешь, хорош собой. Что нормальной бабе еще нужно?
— Всем прекрасно известно: я на работе амурных интрижек не развожу.
— Не разводил до недавнего времени. А сейчас дважды в неделю вся клиника из-за занавесок наблюдает ваши свидания.
Костя представил теток, подглядывающих за ними, вспомнил любопытствующие взгляды тех, кто встречался им во время прогулок.
— Ну и черт с ними! — сказал он вслух. — Было бы из-за чего сплетни разводить.
— А ничего не было? Пока не было? — заинтересованно спросила Галка. — Ладно, не зеленей. Думаешь, мне удовольствие доставляет копаться в твоих интимных делах?
— Доставляет, как и всему остальному контингенту.
— И тебе хочется послать все подальше?
— Что я и делаю.
Костя встал и направился к выходу. Сейчас он выйдет и так хлопнет дверью, что все старухи в отделении подавятся своим обедом.
— Костя, говорят, Мымра принесла из дому бинокль и наблюдает за вами.
В доперестроечные времена Мымра — Наталья Петровна Колобкова, заместитель главного врача — была в силе. Большое начальство привечало ее за покладистость при вынесении липовых диагнозов диссидентствующим противникам режима. Наталью Петровну тогда за глаза звали не Мымрой, а Кремлевской Подстилкой. Но начались разоблачения, появились в печати свидетельства того, что в психушках держали здоровых людей, фамилия Колобковой замелькала в позорных списках. Мымра присмирела и все силы бросила на то, чтобы удержаться в кресле заместителя главного врача. Это ей, матерой интриганке, удалось. Но она по-прежнему не могла жить без стравливания сотрудников, без обласкивания любимчиков-доносчиков и без выдавливания из коллектива строптивых. Естественно, получалось, что строптивыми, неподхалимствующими работниками были, те, кто вкалывал по-настоящему, тратил свое время на пациентов, а не на сплетни в ординаторской.
Главный врач больницы, он же главный специалист Минздрава, член коллегии министерства, депутат Моссовета и прочая, прочая в последнее время активно подвизался на международном поприще. На дела больницы у него времени не оставалось, и руководство клиникой постепенно захватила Колобкова.
Костю она ненавидела ненавистью, близкой к биологической. Ее раздражала независимость Кости, его насмешливость, быстрота мышления, за которой она не поспевала, его профессиональная эрудиция, которая ей и не снилась. Колобкову бесило отсутствие у Кости служебного честолюбия и карьеризма — того крючка, к которому Мымра умела привязать веревочку. Колесову несколько раз предлагали должность заведующего отделением, но он отказывался — не хотел связывать себя административной работой. По служебной линии к нему подкопаться было практически невозможно: последняя санитарка в больнице знала, что Колесов — один из лучших врачей. Он не жалел времени на больных, часто задерживался, выходил внеурочно, медсестры и пациенты его обожали.
И вот теперь появилась великолепная возможность ущипнуть Колесова за аморалку. Хотя уже не было партийной организации, а профсоюзный комитет не разбирал жалоб обиженных жен и мужей, напакостить Мымра могла. Как? Костя не представлял, но Мымра представляла определенно.
— Жирная шлюха, — произнес он вслух конец мысленного послания Колобковой и вернулся к столу Галки.
— Не кипятись, — сказала она. — Кость, я никогда не видела тебя влюбленным. Ты правда втюрился? Надо же! Я думала, с тобой в принципе такого случиться не может. Ты не по этой части.
— С чего ты взяла? — буркнул Костя.
— Ты же никогда не бегал за бабами, а просто выбирал из обширного предложения. Руку протянуть — вся забота. Тебя ведь женщины не интересуют и не привлекают. Нет в твоем мозгу и в сердце места, которое то стынет, то горит любовной страстью.
— Красиво говоришь.
— Правду говорю. Ты женился на Зуле, потому что она атаковала тебя, как пехотинец высотку, самым настырным бойцом была. А тебе справлять нужду в предложенных условиях было выгодно и удобно. Но когда она, кроме этой самой нужды, захотела внимания твоего, душевной близости и прочих высоких материй возжелала, ты ее бросил.