Его высочество господин целитель
— Ничего не понимаю. Должно же работать… а не работает.
Мы оба подошли к дальнографу, еще раз тщательно проверили узор и ничего такого не нашли. Должно работать, но не хочет. Минут десять блок за блоком все перепроверяли — и опять безрезультатно. Вдруг Лабриано хлопнул себя по лбу:
— Милейший! А новый, заряженный источник-накопитель магии мы подсоединили?! Нет! Живо давай сюда кристалл!
Я кинулся к коробке с заготовками, схватил первый попавшийся, кое-как прикрепил его к прибору (надо будет подумать над специальным гнездом для источника) и затем подключил к основному узору. Лабриано вновь отошел в дальний угол, активировал узор и, не дыша, набрал эти бессмертные слова: «Привет, народ!» К нашему восторгу, дальнограф мягко застрекотал, исправно пропечатывая буквы на ленте. Мы, едва не расталкивая друг друга локтями, набросились на несчастный прибор, как голодная собака на мозговую косточку. Удивительно, но убыль магии в накопителе была практически незаметна. По нашим приблизительным подсчетам, одной зарядки должно хватить на печать от восьми до десяти тысяч символов. Естественно, что, забыв обо всем на свете, мы, как дети, стали развлекаться, передавая и передавая тексты с самым хитромудрым содержанием и из самых разных мест госпиталя. Даже на крышу с передатчиком забирались. Дальнограф работал надежно.
— Господин Филлиниан, вас там спрашивают, — прервала наши взрослые игры строгая помощница.
— А? Кто? — раздосадованный тем, что эксперимент прервали, несколько раздраженно спросил я.
— Я! Я спрашиваю! Ты, говорят, в театр со мной и Сеном собирался? — Зеленые молнии любимых глаз, кажется, прошибли мой лоб и совсем выжгли остатки мозгов.
— А… Свента… милая! Я… это… с учителем вот…
— Все, милейший, на сегодня хватит. Завтра идем к генералу — о встрече я договорюсь. Доложим о результатах. А сейчас ступай, драгоценнейший, тебя ждут, — засуетился вдруг учитель, мягко выталкивая меня из кабинета, — я сам еще немного поработаю и закончу. Всего вам… всем… всех… э-э-э… наилучших.
Свента развернулась и решительно пошла к выходу — я за ней.
— Времени мало, поэтому поедешь в чем есть, и пусть тебе будет стыдно. А я объясню собравшимся, что муженек вспоминает о своей жене только тогда, когда ему что-то от нее надо. В том числе может пригласить в театр и не прийти, потому что у него какой-то опыт интересный.
Действительно, времени на переодевание не было совершенно, а я щеголял в своей рабочей мантии — как был в больнице у Греллианы, так и поехал к Лабриано. Теперь вот в театр. А что сделаешь? Не поехать — еще хуже. Свенту пока рановато выводить из… слегка взволнованного состояния, поэтому приходится терпеть. Разумеется, если бы у нас были билеты на обычные, даже самые дешевые места, я бы ни за что не пошел в таком виде, но в ложе примы все было довольно демократично. В ней могли спокойно соседствовать маркиз, студент, офицер, кондитер, лекарь… Всех объединяло одно — дружба с певицей. Билеты для гостей были совершенно бесплатными и всего лишь свидетельствовали о нашем праве находиться в указанном месте. Тем не менее крайне редко, например, офицер мог позволить себе появиться в полевой форме. Разве что в самом крайнем случае.
К театру мы подъехали на грани опоздания, а порядки там были довольно жесткие: опоздал — жди антракта. Стараясь быть маленьким и незаметным, я, прячась за широкой спиной Сена, шустро направился в сторону ложи Вителлины, торопясь занять свое место, пока никто из знакомых не заметил. Это мне удалось, поскольку прозвенел уже третий звонок и опаздывающая публика спешила занять свои места, ни на кого не обращая внимания. С облегчением утонув в своем кресле, я приготовился приобщаться к искусству.
В первом антракте я из ложи не выходил и с интересом смотрел на поведение друга. Стоило прозвучать звонку, Сен заерзал, заозирался, достав гребешок, торопливо привел в порядок прическу, и так, с моей точки зрения, идеальную, и застыл в ожидании. Вителлина, как обычно, зашла в ложу поздороваться с друзьями и подругами, подарив каждому улыбку и пару теплых слов. Однако была несколько рассеянна, и все ее внимание, как я заметил, принадлежало Сену. Взгляд, обращенный на моего друга, был настолько красноречив, что самому невнимательному человеку говорил о ее особом к нему отношении. Я еще никогда не видел, чтобы она ТАК смотрела на мужчину. Сен, в свою очередь, словно подброшенный пружиной, вскочил при появлении певицы и явно мучился, пока она общалась с остальными друзьями. Наконец Вителлина закончила церемонию приветствия, сократив ее до минимума, взяла Сена под руку, и парочка торопливо вышла в холл.
Ну вот. Кажется, у Сена все складывается хорошо. Судя по поведению обоих, инцидент с Весаной прочно забыт или, во всяком случае, не мешает их отношениям.
Сам я из ложи не вылезал, стесняясь своего одеяния. Однако ко второму антракту малая нужда все-таки заставила меня покинуть укрытие, дабы постараться прокрасться в туалетную комнату. Вылазка моя для глазастых сплетниц тайной не осталась.
— Господин лекарь! — встревоженно вскричала одна особа. — Вы не могли бы сказать нам, к кому вы пришли?
Я пробормотал:
— К Вителлине, — и попытался отцепиться от этой дамы, но не получилось.
— Что с ней? Что-то случилось?
— Ничего не случилось, леди. Все в полном порядке.
Сказав это, я скрылся за дверями столь нужных мне апартаментов. Обратный путь проделать было не в пример легче, в том числе и потому, что зрители в холле, организовавшись в группы и группки, что-то живо обсуждали, не обращая на меня ни малейшего внимания. Меня это только порадовало. Я устроился в кресле и уже спокойно стал дожидаться третьего акта. Вдруг в ложу ворвалась Свента — надо сказать, что любимая, когда встревожена, всегда именно врывается, вламывается или штурмует бастионы.
— Филик! Там что-то с Вителлиной! Ты должен посмотреть!
— Что с ней? — забеспокоился я. Только что она вполне живая и здоровая ушла с Сеном прогуляться по холлу. Что с ней могло случиться рядом с таким бойцом и практически готовым лекарем?
Не рассуждая, я побежал за Свентой. Возле гримерной певицы плотная толпа зрителей о чем-то негромко рокотала, как у постели тяжелобольного человека. Передо мной, разглядев мантию, живо расступались, давая дорогу. У самых дверей стояли несколько персон, видимо, и организовавших это нашествие. Пока мы пробирались, я услышал несколько версий случившегося — от предположений о простой потере голоса до высказываний о неизлечимой болезни, которая поразила любимую всеми лицедейку в самом расцвете лет и таланта.
Дверь гримерной открылась, и Вителлина вышла вместе с Сеном.
— Госпожа Вителлина! — торжественно начал один из организаторов. — Мы все любим вас и просим не скрывать от ваших почитателей даже самую страшную правду.
Вителлина растерянно посмотрела на Сена и сказала:
— Господа, неужели я должна докладывать всем о своих интимных делах?
— Что вы! Нам не нужны подробности. Наш долг — помочь вам избавиться от болезни. Для этого мы уже организовали сбор средств.
— Но, — мило покраснела певица, — я понимаю, что некоторые поэты называют это болезнью, однако ни один лекарь не способен от этого излечить.
— Поверьте, милая Вителлина, среди нас, почитателей вашего таланта, есть много влиятельных персон. Мы, смею вас уверить, добьемся даже помощи целителя!
— Но… я не хочу от этого исцеляться, — совсем растерялась Вителлина. Толпа осуждающе загудела. — Постойте, господа, мне кажется, здесь какое-то недоразумение. Почему вы решили, что я больна?
— Так вот же, — вылезла давешняя сплетница и показала на меня, — вот же лекарь приехал к вам. В мантии. Стало быть, на службе. Сказал, что к вам. Значит, у вас что-то случилось, и мы все забеспокоились…
— Да, это мой друг, Филлиниан деи Брасеро. Он студент факультета лекарского дела академии…
— Господа, прошу извинить моего мужа, — вмешалась Свента. — Дело в том, что он просто не успел переодеться после напряженного дежурства в больнице и приехал прямо так.