Его высочество господин целитель

— Вот как?! Меня порадовать? А тренироваться начал еще в таверне?! На Кламире и Вителлине?!
Яркой вспышкой высветилась одна из вчерашних сцен в таверне…
После третьего или четвертого бочонка гонмарского крепкого я сижу на лавочке за столом и всем приветливо улыбаюсь. С левого бока пристроилась Вителлина и, положив голову на мое плечо, рассказывает о том, что я славный парень и она хотела бы видеть меня своим мужем, но сердце мое занято и она поняла это еще в Сербано. А теперь ей нравится Сентаррино. Он большой, сильный и добрый. Однако рядом с этим парнем крутится какая-то курица, которая не дает познакомиться с ним поближе. А брачного браслета на нем нет и сердце его свободно — об этом ей говорит женская интуиция, которая, как известно, сильнее мужской логики, во всяком случае, в таких вопросах. Поэтому Вителлина готова отблагодарить своего друга Филлиниана, если он познакомит ее с однокурсником. Помнится, я громко сказал, что непременно познакомлю чудесную девушку Вителлину с прекрасным парнем и своим лучшим другом Сеном. Певица пообещала дать распоряжение пускать Сена в ее личную ложу. Одного. Без курицы. Только в компании меня и Свенты, а лучше без меня и без Свенты. Или можно со мной и Свентой — мы же не будем ходить за ним хвостом.
Вителлина, успокоенная, задремала, а Весана, злобно фыркнув, молнией метнулась к выходу, на ходу крикнув Сену, что если он еще хоть на секунду задержится в этом борделе, то между ними все кончено. Друг тяжело вздохнул и уныло поплелся вслед за своей пассией.
Моя жена куда-то отлучилась, и этим воспользовалась Кламира. Девушка шлепнулась на скамейку рядом со мной, приткнулась головой мне под мышку и слегка заплетающимся языком стала объяснять, что она… ш-ш-ш-ш… никому… Ни. Ко. Му. Про то, что некий Филлиниан — самый настоящий целитель. Вот так! Это ее секрет, и она никому и ни за что… Ее верное сердце никогда не предаст товарища. В доказательство она потребовала приложить руку к ее груди, чтобы я мог почувствовать, как стучит верное сердце, не знающее предательства. Она взяла меня за запястье и с размаху приложила ладонь почему-то сначала к правой стороне своей груди:
— С-стучит?!
— Не-а.
— К-как «не-a»? А, да. — Она переложила мою ладонь на правильную сторону и снова потребовала отчета: — С-стучит?
Я согласился. Стучит!
— В-вот. Теперь ты мне вришь… в-в-веришь?
Я снова согласно кивнул, улыбаясь, словно благостный идиот. Эту сцену и увидела Свента, вернувшись к столу. Будучи, как и все, навеселе, она просто освободила мою руку из плена, решительно сказав:
— Мое! Отдай! — отпихнула Кламиру, которая уже явно забыла, что тут делает, и, присев на ее место, положила голову мне на плечо, где моментально задремала. Со стороны это наверняка смотрелось очень симметрично: в центре улыбаюсь я, а на плечах эполетами лежат две женские головки.
Выходит, утром жена все вспомнила и в полном согласии с типично женской логикой накрутила себя по максимуму, толкуя любые сомнения против меня.
Не буду класть персты в кровоточащие раны, описывая подробности нашего примирения. Кому доводилось просыпаться утром после удавшейся вечеринки, на которой присутствовала жена… или не присутствовала, но нашла следы других женщин в виде волоса, следов помады или туши, тот меня хорошо понимает и, думаю, вспоминает утренние разбирательства не без содрогания. Хорошо, что после получаса уверений в своей любви, убеждений в верности, клятв, целования всего, до чего смог добраться, мне удалось затащить Свенту в постель и на деле доказать ее единственность и неповторимость.
На первую для меня лекцию в новом учебном году пришлось собираться впопыхах. Но я все равно не успел к началу и удостоился гневного взора наставника по практической магии. Высокий худощавый мужчина в мантии с эмблемой лекаря окинул меня тяжелым взглядом и ткнул пальцем в свободное место на первом ряду. Преподаватель был смуглым и немного горбоносым, как типичный житель юга страны, где селились рыбаки, моряки и пираты. Он носил короткую стрижку «ежиком», бородку клинышком и длинные, стрелками, усы. Волосы его были черного цвета и гармонировали с черными же пронзительными глазами. Виррано ано Кордьеро, так звали наставника, хоть и был произведен в дворяне, но дворянских детей, мягко говоря, недолюбливал, считая балластом, недоумками и лентяями, которым от академии ничего, кроме «корочки», совершенно не нужно — папочки и так пристроят на теплые местечки. Свое отношение он не считал нужным скрывать и сразу предупреждал, что на контрольных и лабораторных работах вымотает всю душу. Таким образом, наша с ним «любовь и приязнь» были предопределены заранее. А то, что я появился на занятиях месяц спустя после начала учебного года, только усугубило ситуацию. Наставник ясно дал понять, что следить за моими успехами он будет предельно внимательно.
  
ГЛАВА 3
 
— Если многоуважаемому, знаменитейшему и неподражаемейшему господину целителю, — прямо бездна сарказма и куча ехидства, — так неинтересна наша возня в песочнице с грубыми и примитивными магусами, он может топать на все четыре стороны света одновременно, старательно обходя мою скромную персону, ибо зачета по моему предмету не видать, как собственной задницы без зеркала! — громогласно объявил мне наставник Виррано в ответ на шепотом высказанную просьбу отпустить поприсутствовать на испытании лоперских гостей.
Однокурсники, качественно выдрессированные наставником, не шелохнулись, позволив себе только недоуменно переглянуться, посчитав обращение ко мне как к целителю за обидную кличку, которой наградил новичка Виррано, признанный мастер смешивания богатеньких студентов с грязью. О том, что это правда (то, что я — целитель, а не то, что наставник — мастер издевательств), знала одна Кламира, которая «никому ни-ни», как и обещала. А про наставника ходили слухи, будто год, прожитый без пары-тройки дуэлей со студентами, он считал неурожайным и отчаянно сокрушался о напрасно потерянном времени.
Еще говорили, что Виррано плевать свысока хотел на результаты годовых испытаний, выданных артефактом академии, и допускал до занятий в следующем учебном году только тех, кто получил зачет лично у него. Недопущенные испытывали немалые трудности в овладении аурной диагностикой и практическими навыками по применению лекарских магусов. Им приходилось искать наставника на стороне в частном порядке, и, учитывая загруженность лекарей, это стоило бедолагам немалых нервов и денег. Конечно, обидно вылететь из академии с дипломом ассистента знахаря, когда мог бы стать полноценным лекарем, и все из-за этого… трудно даже сказать куска чего… в общем, продукта переваривания овса ослом.
Впрочем, не очень-то и хотелось. Не продукта переваривания, а идти на испытания лоперцев. Я покорно кивнул и пошел устраиваться на свое место. Честно говоря, лекция наставника меня привлекала больше, чем явно бессмысленное сидение в аудитории, где будут проводиться испытания. Таращиться на застывшие фигуры экзаменуемых? Для этого там будут настоящие целители. Что я могу увидеть такого, чего не увидят эти зубры?
Наставник, одарив меня напоследок презрительным взглядом, повернулся к аудитории и начал лекцию. Что у него не отнимешь, так это умение держать внимание шалопаев-студентов в течение долгого времени. Рассказывал он темпераментно, живо и образно. Приводил массу примеров из практики. Не ленился по два-три раза объяснять особо трудные темы и требовал, чтобы студенты непременно задавали вопросы. Глупые вопросы или полное их отсутствие считал за небрежение и нагружал всю группу дополнительными занятиями. Поэтому работали у него все, причем без халтуры, в поте лица. На первой же лекции в наступившем учебном году я с помощью Виррано избавился от иллюзии, что учиться мне нечему и что я и так на голову выше этого заносчивого лекаришки.
Да, методы целителей куда более тонкие и эффективные, но по затратам времени на одного больного весьма уступают лекарским. Пусть грубо и приблизительно, но наставник в течение пяти минут описал всем студентам группы, у кого какие проблемы со здоровьем были и есть на текущий момент. Мне же, в бытность прохождения практики в различных местах, сначала тыкали пальцем, указывая, что передо мной находится больной, и только после этого я погружался в транс, формировал диагностические узоры или в некоторых случаях использовал полное слияние, чтобы определить, в чем проблема. А если бы ко мне привели целую группу из относительно здоровых (полагаю, идеально здоровыми являются только целители, у остальных что-нибудь да найдется — как говорится, был бы человек) и больных людей? Вместо пяти минут мне бы потребовалась пара часов, чтобы только определить, с кем есть смысл углубленно повозиться, а кого надо гнать в ближайший кабак запивать пивом прожаренный бифштекс.