Нищий

— А вы где учились? Почему вас маги не взяли в академию?
— Да слабый у меня дар… может, не заметили, пропустили, а потом уже поздно было. Сейчас бы все по-другому сложилось. Пошли за мной.
Я стал подниматься по лесенке на второй этаж, помогая себе руками, перебирая ими по деревянным перилам, она виновато оглянулась:
— Комнатка на втором этаже, в мансарде, ты сможешь туда подниматься?
— Матушка, я еще не совсем доходяга, — усмехнулся я, — хоть и инвалид. Главное, что стоить это будет? У меня на первое время есть деньжонки, но надо подумать, как жить дальше. Я работу ищу.
— Ну сейчас посмотришь комнатку, и мы с тобой поговорим дальше.
Комната мне понравилась: довольно большая, со светлым окном, оплетенным по ставням виноградом. Оно выходило в палисадник, засаженный георгинами, астрами и какими-то еще цветами, издающими сладкий запах, будивший во мне воспоминания о покойной бабушке и ее домике в деревне, где я отдыхал летом.
— Ну вот такая комната! Особых изысков нет, но есть кровать, шкаф, стол, стулья. Кровать большая — вдруг ты надумаешь девушку привести. Ладно, ладно, не стесняйся — дело-то молодое. Ты мужчина в расцвете сил, несмотря на то что инвалид. Многие бы из девушек загляделись на тебя.
— Я как-то об этом не задумывался, матушка Мараса… все проблемы и проблемы, а девушкам нужен здоровый, богатый мужчина — кому нужен бедный инвалид? — Я с горечью опустил глаза, рассмотрел свои ногти, требовавшие стрижки, и спросил: — Ну так сколько вы за комнату хотите?
Она помолчала, подумала.
— Десять серебряников. — И тотчас спохватилась: — Ты не думай, это недорого! В гостинице берут серебряник за ночь, а то и пять! А если еще добавишь пять серебряников, я буду тебя обедом кормить. В огороде душ есть, сынок делал, сейчас тепло, лето, можно до поздней осени купаться, у нас вода из колодца — туда только надо натаскать воды, и под лучами она согреется. А зимой купаемся или в банях, или в корыте, а воду нагреваем на печке. Ну что, как ты?
— Хорошо. Если за пятнадцать серебряников еще и подкармливать будете, я согласен. Только я много лопаю! — усмехнулся я и положил свои котомки на пол, потом достал из пояса золотой и отдал его матушке Марасе: — Возьмите вот в счет оплаты за месяц. А на сдачу купите мне мыла, бритву, расческу — хотя и расчесывать пока нечего, — провел я ладонью по голове, — ну все равно. Зеркальце бы еще, если есть.
Женщина довольно кивнула:
— Располагайся, отдыхай. Сейчас я что-нибудь на стол соберу. Белье я меняю раз в десять дней, если хочешь, чтобы почаще, скажи.
Я лежал на широкой кровати, раскинув ноги, и смотрел в потолок — впервые за много дней мне было как-то спокойно на душе. Я знал свою цель, знал, что мне делать, и на ближайшие месяцы распланировал все шаги. Сейчас нужно найти работу — самое главное. А затем… затем то, что я задумал. Незаметно для себя я задремал и сквозь сон вдруг услышал, что кто-то меня зовет. Я вздрогнул — показалось, что это моя мама.
— Спускайся! Иди похлебай супчику, я утром варила!
Я очнулся, это была матушка Мараса.
Через пятнадцать минут мы сидели с ней за столом в кухне — я уплетал суп, а она, подперев голову рукой, смотрела, как я ем. Потом спохватилась, отвернулась от меня и вынула соринку из глаза — а может, это была и не соринка…
— А где думаешь устроиться работать? Ты что умеешь делать?
— Матушка, все, что я умею, это убивать, — с горечью сказал я. — Не научили меня ничему больше. Еще, как обнаружил на днях, немножко я умею заниматься волшбой. Уж не знаю насколько — тоже не учили, но лампу зажечь могу. Учил меня один друг, бывший боевой маг. Но опять же — те заклинания только для боя, так что лечить я не могу — только калечить. Да и калечить не смогу устроиться, с моей-то ногой.
Я отложил кусок лепешки — он в горло не лез, опустил руки на стол и, наклонившись, стал рассматривать изрезанную ножом толстую деревянную доску.
— Мне хотя бы серебряник в день — на прокорм, за квартиру…
— Ну, серебряник в день это немало… если ты ничего не можешь делать, кроме как… кроме чего? Ты вот что, мести двор умеешь? Полы мыть? Паутину сметать и ремонтировать дверцы шкафов?
Я помолчал и посмотрел в хитрое лицо Марасы:
— А что, есть что-нибудь на примете?
— Есть! — торжествующе заявила она, подбоченясь. — Вот и от матушки Марасы прок! Есть такая работа!
— Ну так и какая работа? Платным танцором? Пажом у прекрасной дамы?
Мараса засмеялась:
— Ну, шутник! А что, ежели бы не твоя нога… Ладно, смотри какая вещь, вчера я шла в лавку, и встретилась мне соседка Сарана, она тут живет неподалеку. У нее еще сын с моим дружил, а сама она кухарка. Так вот, иду я в лавку — смотрю, она разговаривает с каким-то мужчиной, такой серьезный мужчина — не такой высокий, как ты, но крепенький, с мечом на поясе. И чего-то они разговаривали, разговаривали, а она и пошла дальше, за мной то есть — я мимо прошла…
— Тетушка, а можно к делу ближе, — взмолился я, — у меня от этих Саран уже голова кругом!
— Так я и к делу! Так вот: ищут они человека, чтобы убирался, ремонтировал шкафчики и стулья, подметал и вообще прибирался. И платят — внимание! — по серебрянику в день, как ты и хотел!
— Да кто они-то? — уже рассмеялся я. — Император и его супруга?
— Какой император? При чем император? А, опять шутишь! — улыбнулась она. — Я разве не сказала? Там школа какая-то, где молодые богачи скачут с железками, а хозяину школы потребовался уборщик и в его же лице мастер по ремонту мебели. Сможешь? Я за тебя поручусь, если что, меня люди знают!
— Богачи скачут с железками… а что, это интересно, — задумчиво протянул я. — Когда можно туда пойти?
— Да завтра с утра и пойдем! Позавтракаем и пойдем! Я сейчас в лавку сбегаю — куплю тебе то, что ты просил, а ты отдыхай, скоро работать будешь в поте лица. Накушался?
— Да, все, спасибо. Пойду отдохну.
Я забрался наверх, улегся на кровать и стал думать.
Похоже, это какая-то фехтовальная школа — мне вообще-то повезло. Фехтовать я умею, но только ножами.
Достав свою трость, выдернул из нее клинок со следами крови — его мне подарили ребята, с которыми служил. Говорили, что один из полевых командиров чеченцев после ранения с ней ходил, ему сделали по спецзаказу, а когда мы его ликвидировали, кто-то из ребят и прихватил ее. Вообще в Чечне всегда можно было разжиться. Или редким барахлом типа кинжалов или старинных карамультуков (они все свои музеи после начала войны разграбили), или иностранным оружием вроде беретт или глоков, или просто деньгами — почти у каждого убитого боевика в карманах лежали пачки долларов, которыми им платили за убийство наших солдат. Я на войне много чего насмотрелся. Люди там и богатели — один мой знакомый летеха взял с трупа сто тысяч долларов, настоящих, — и опускались до полного скотства, как охранники в фильтрационных лагерях, но даже среди них мы славились беспощадностью и зверством — все человеческое из нас сознательно вытравлялось еще на этапе обучения. Если нужно было достичь результата, вырезали всех, кто мог видеть, слышать, находиться под подозрением. Может, на тот момент это и было оправдано, но те, кто отдавал приказы, сидели очень далеко от нас, и руки в крови по локоть были не у них.
Скоро вернулась Мараса, покричала мне снизу и, поднявшись по лестнице, отдала бритвенные принадлежности и мыло. Дело было к вечеру. Подумав, я решил навестить некий трактир — посидеть, выпить пива. Взяв с собой золотой и несколько серебряников, я отправился в порт. В трактире «Парусник» бурлила вечерняя жизнь — он был почти до отказа полон, но я все-таки сумел найти столик, правда, в неудобном месте, возле прохода, через который бегали официантки, разнося заказы клиентам. Заказав пива и соленого сыра, я стал наблюдать за залом. В дальнем углу, напротив выхода, компания наемников, бурно выражая свои эмоции, играла в карты. Поодаль сидела разношерстная группа — то ли пираты, то ли просто корабельщики — в цветастых одеждах, шароварах и косынках на голове.