Юлианна, или Игра в киднеппинг

– Откуда ты знаешь? Может, бандиты тут постоянно держат запасы для пленников? Может, эта еда тут уже месяц лежит на полу, а под полом – крысы!
– Сейчас проверим. На йогурте всегда стоит дата выпуска и срок годности. Так, йогурт не просрочен – значит, продукты куплены недавно.
– Дай взглянуть!
Юлька немного смутилась: на упаковке йогурта стояла вчерашняя дата. Но оказалось, что Аню волновала вовсе не дата.
– Черничный. Мой любимый йогурт.
– Ну так и съешь!
– Не хочу. Я открою стаканчик, а крысы учуют запах и набегут. Хотя нет, сейчас они не прибегут: крысы выходят на охоту ночью.
– Сейчас ночи светлые, и крысы не охотятся, а сидят по норам круглосуточно. Никто никогда в нашем городе в белые ночи крыс не видал! – сочинила на ходу Юлька. – А йогурт давай сюда: мы должны экономить еду, мы ведь не знаем, сколько нас тут продержат.
– Надеюсь, не до середины августа, а то мне к бабушке пора будет ехать.
«Раньше укатишь к своей бабушке, не волнуйся!» – подумала Юлька, а вслух сказала совсем о другом:
– Слушай, Ань, а почему ты не хочешь остричь волосы покороче? С короткими гораздо удобнее, да и современней.
– Я не хочу бабушку огорчать. Она любит, когда девочки ходят с косами.
– Провинция! Вы такие отсталые обе, и ты, и твоя бабушка, что просто жуть берет.
– Юля! – Аня вдруг выпрямилась, сдвинула брови и погрозила сестре пальцем. – Про меня можешь говорить что хочешь, но запомни: про бабушку Настю – ни слова, ни полслова, ни запятой в неуважительном тоне!
– Да ладно тебе! Между прочим, она и моя бабушка. Она тебя балует?
– Да вроде не очень. А вот любит – страшно сказать как. И я ее очень, очень люблю…
– Странно: любит и не балует, – задумчиво произнесла Юлька. Но потом опять повернула на свое: – Ань, а тебе никогда не хотелось сделать макияж?
– Что сделать?
– Накраситься.
– Конечно, нет! Я же не дикарка, чтобы раскрашивать лицо. А вот ты сама, Юль, не боишься, что это опасно – мазать кожу всякой разной химией? Мне кажется, так можно на всю жизнь лицо испортить.
– Теперь каждая уважающая себя девочка красится.
– Уважающая себя? А это еще зачем – самим себя уважать? Это все равно что утром просыпаться и самой себе доброго утра желать, а вечером – спокойной ночи. Дурацкое, по-моему, занятие.
– Каждый уважающий себя человек сам себя уважает… Тьфу, запуталась я с тобой!
– Конечно, запуталась! – кивнула Аня. – Пусть нас с тобой, Юленька, другие уважают, если мы этого заслуживаем.
– Ха! Вот если я осенью в классе появлюсь с ненакрашенными ресницами и бровями, вот меня как раз и перестанут уважать. Не хватало мне ходить, как Гуля, с белыми бровями и ресницами!
– Они у тебя от природы не белые, а светло-русые. Ведь это их естественный цвет, Юля.
– Да кому он нужен – естественный? Меня никто не узнает, если я в класс явлюсь с этими «светло-русыми» бровями и ресницами! Такое давно никто не носит!
– Меня бы тоже никто не узнал, если бы я перекрасила волосы в рыжий, а брови с ресницами в черный цвет.
– Тебя здесь и так никто не знает.
– Как это – никто? А ты? А папа? А мой Ангел Хранитель? Мне бы стыдно было перед моим Ангелом такой маскарад устраивать. Ты уж меня прости, Юленька.
– Так и быть, прощаю. А знаешь, честно говоря, когда я на тебя смотрю, мне даже нравится мое лицо без макияжа.
– Ну вот видишь!
– А когда я дома гляжу в зеркало, так и тянет что-нибудь подправить!
– Это потому, что ты не веришь в свою природную красоту.
– А она у нас с тобой есть, эта природная красота?
– Конечно, есть. Мы созданы по образу и подобию Божьему, а Бог – это и есть красота. Чем ближе мы к Нему, тем красивее.
– Ух ты, как это у тебя важно звучит! Надо запомнить, чтобы блеснуть при случае. Ты у меня сестричка-философичка!
– А ты у меня сеструшка-болтушка!
– Анька! Я тебя, кажется, и вправду любить начинаю!
– А я тебя успела уже очень полюбить, Юленька ты моя дорогая, сестричка моя единственная. Вот мы попали сюда, и я узнала, какая ты храбрая и какое у тебя доброе сердце. Я реву, а ты меня всякими глупостями отвлекаешь, не даешь мне как следует испугаться. Ну как тебя не любить за это?
От этих Аниных излияний Юльке на мгновение стало ужасно стыдно. Но она взяла себя в руки и от стыда отмахнулась: завтра их «освободят», Аня уедет, и они с друзьями будут весело вспоминать этот замечательный киднеппинг и потешаться над ее незадачливой сестрицей… И чтобы окончательно избавиться от угрызений совести, Юлька решила поесть.
– Послушай, Ань! Ты знаешь, что уже скоро двенадцать?
– Надо же, как быстро летит время в неволе!
– Это ты очень точно заметила. Слушай, а ты не проголодалась?
Услышав эти слова, Михрютка, доселе тихо сидевший в самом темном углу под потолком, вздрогнул и начал внимательно слушать, пошевеливая острыми жвалами.
– Странно, но есть почему-то хочется, – сказала Аня. – В последний раз я такая же голодная была, когда мы с папой ехали из Пскова.
– Он тебя что, совсем не кормил в дороге? – с интересом спросила Юлька.
– Мы с ним останавливались, ужинали в какой-то шашлычной. Но день был постный, так что я только салатик съела – больше в меню ничего для меня не оказалось.
– Винни пух с голоду, но держал пост! А ты папе об этом сказала? – спросила Юля, выкладывая на спальный мешок еду из сумки.
– Нет.
– А почему?
– Постеснялась.
– Ну и напрасно: он бы их заставил шашлык из осетрины или из креветок для тебя приготовить.
– А если бы у них не нашлось ни осетрины, ни креветок?
– Для папы – не нашлось?! Ну, не знаю… Для папы как-то всегда все и везде находится.
– Ты знаешь, а ведь это правда, – задумчиво сказала Аня. – Мы заехали с ним в Пскове на телефонную станцию. Папа сказал, что зайдет на минутку к директору и попросит поставить телефон нашей бабушке. Он вышел через пять минут и сказал, что все в порядке и телефон будет поставлен на следующей неделе. Наверное, наш папа какой-то особенный…
– А я тебе про что говорю? Так что зря ты не попросила осетрины. Ох, я бы сейчас съела кусочек! Ну, а ты чего бы сейчас хотела?
– Жареной картошки с луком.
– Тоже неплохо. Но у нас только пирожные, яблоки, йогурт, шоколад и пепси. Сразу видно, что нас похитил мастер своего дела!
– Почему мастер?
– По детскому киднеппингу. Понимает, что детям в первую очередь полезно.
– Йогурт и яблоки?
– Шоколад и пепси. Прямо пикник!
«Сейчас я вам наплюю в йогурт, вот тогда и будет у вас пикничок», – злобно подумал Михрютка и начал высасывать яд из желез, чтобы побольше ядовитой слюны заплюнуть девочкам в йогурт: это была самая важная часть плана Жанны! Михрютка очень гордился тем, что именно ему доверили отравление сестер.
– Ну, давай есть!
– Нет, давай сначала помолимся.
– Ох, какая же ты неугомонно-богомольная, Ань! Ведь ты утром уже молилась, зачем еще и перед едой молитвы читать? От этого что, еда вкуснее становится?
– Будет вам сейчас вкусненько! – пробурчал Михрютка, теперь уже висевший прямо над расстеленным для еды спальником и ожидавший лишь момента, когда девочки откроют стаканчики с йогуртом.
– Может, и не вкуснее, но здоровее – это уж точно. Если не молиться перед едой и не крестить ее, то можно и заболеть.
– То-то у меня иногда живот болит, особенно если много шоколада съем! Шутка. Ладно, молись. Только недолго.
Аня склонила голову и начала читать молитву:
– Очи всех на Тя, Господи, уповают…
Михрютка на потолке съежился в комочек и задрожал: ему показалось, что Аннушка прямо под ним разожгла костер, от которого к нему летят раскаленные искры молитвенных слов.
– И Ты даеши им пищу во благовремении, – продолжала Аня, – отверзаеши Ты щедрую руку Свою и исполняеши всякое животное благоволение». А ты, Юля, скажи «Аминь».
– Это еще зачем?
– Ну, ты же слушала молитву, а когда ты говоришь «Аминь», это значит, что ты с нею согласна. «Аминь» значит «истинно, верно».