Юрьевская прорубь
Николка остолбенел. Такого оборота дела он не ожидал. Прежде он всегда ликовал, когда оставшихся голубей отпускали наконец домой, но сейчас… Если голуби сейчас улетят, всё пропало: как тогда предупредишь псковичей о грозящей беде? Ведь осенью ни туда, ни оттуда никакой оказии не бывает.
— Ты что, язык проглотил? — весело сказал отец. — Отворяй отсадок! Выпускай пленников на волю! — И он шагнул к отсадку.
— Погоди! — чужим хриплым голосом крикнул Николка и бросился к отсадку, опережая отца.
Варфоломей Платонов с изумлением уставился на сына.
— Что с тобой нынче стряслось? Ты не захворал, случаем? Николка, запинаясь, промямлил:
— Это… как его… надо покормить их перед дорогой…
— Да эва у них пшеницы-то в отсадке! — сказал отец. — Они ходят по зерну!
— То есть… это… я хотел сказать: напоить… — пробормотал Николка.
— И воды в плошке полно! — возразил отец.
— Надо свежей, — сказал Николка. — Я сейчас переменю и толчёной соли щепотку подсыплю, чтоб напились как следует и по дороге пить не захотели.
— Добро! — согласился отец.
Насыпав в медную ступку крупной соли, Николка взял пестик и начал её толочь, а отцу сказал:
— Идите с Саввушкой во двор: со двора лучше смотреть, как полетят! Я сейчас к вам спущусь!
— И то, — ответил отец.
Когда отец и Саввушка ушли, Николка поспешно переменил воду в плошке, бросил в неё щепотку толчёной соли, размешал, и все голуби разом опустили клювы с большими нарослями в воду и несколько мгновений пили, не отрываясь. Николка ловко ухватил обеими руками самого крупного, так что тот даже не трепыхнулся, и пересадил его в малый отсадок, стоявший в углу. На отсадок этот он накидал сена из охапки, на которой всегда сидел Мартин, и, оставив отворенной дверцу большого отсадка, бросился вниз по лестнице во двор.
Некоторое время Трифоновых гонцов не было видно, только свои голуби перепархивали с крыши на перекладину, с перекладины на приполок и обратно. Но вот из окошка стремительно вылетел большой сизый голубь, горбоносый, с длинной шеей. А через мгновенье один за другим выскочили ещё четыре таких же. Они сразу сошлись в стаю и, сделав круг над Русским концом, понеслись в сторону Пскова.
— А почему их только пять? — спросил отец. — Их же было шесть! Может, один замешкался там, в отсадке? Надо его выгнать — пусть своих догоняет.
— Это самое… — забормотал Николка, — шестой… он тово…
— Что «тово»? — спросил отец.
— Я их кормил намедни да и упустил одного ненароком…
— Что ты мелешь! — воскликнул отец. — Я только что своими глазами видел в отсадке шесть голубей!
— Тебе… тово… побластилось…
— Это тебе бластится! — сердито сказал отец и снова ступил на лестницу, ведущую в голубятню.
У Николки так колотилось сердце, когда поднимался вслед за отцом, что он даже боялся, как бы тот не услыхал этого стука.
Увидев пустой отсадок и окинув взглядом голубятню, отец покачал головой и сказал:
— И верно, побластилось. Праздничный хмель, верно, надо мной подшутил.
А Мартин в тот день так и не пришёл. Не пришёл он и на другой, и на третий день…
Глава одиннадцатая. ТАЙНА КОЖАНОГО МЕШКА
Старший приказчик Георга Фекингузена доложил своему хозяину, что недосчитался в лавке одного нового кожаного мешка. Он сообщил также, что подозревает в краже младшего приказчика. Младший приказчик играет в кости, а игроки — самый ненадёжный народ. Проигрывая, они хотят во что бы то ни стало отыграться, и чем больше проигрывают, тем сильнее у них это желание. Продувшийся игрок отца с матерью за два гульдена продаст, лишь бы было что поставить на кон. По мнению старшего приказчика, были основания предполагать, что мешок пропал из лавки не пустым: вряд ли кто-нибудь станет красть мешок ради самого мешка, в особенности, если на нём оттиснут торговый знак всем известного купца.
Решено было поручить Мартину следить за младшим приказчиком под видом помощи в лавке.
Никогда ещё жизнь у дедушки не казалась Мартину столь невыносимой. С утра до вечера он торчал в лавке, помогая младшему приказчику и заменяя его в случае нужды. В остальное время он, как и прежде, должен был заниматься науками. А между тем теперь, когда их с Николкой связывала страшная тайна, ему ещё труднее стало переносить одиночество. К тому же он мучился угрызениями совести, что по его вине на честного человека пало подозрение в воровстве.
Раза два в отворенную дверь лавки Мартин видел на улице Николку. Тот расхаживал перед их домом, скользя по окнам безразличным взглядом. Мартин сразу понял, что зачем-то нужен Николке. К сожалению, оба раза младший приказчик был в лавке, а при нём Мартин не решился выйти на улицу к приятелю.
Дедушка говорил, что это очень хорошо, если купец с детства приучается к торговле, и особенно хорошо, если он, как сейчас Мартин, начинает постижение торгового дела со службы в лавке, ведущей розничную торговлю: здесь он научится ценить каждый пфенниг. Со временем Мартин унаследует всю обширную торговлю Фекингузенов, имеющую отделения во многих городах. Но он всегда с благодарностью будет вспоминать то время, когда у него появилась привычка уважать пфенниг, ибо без этого уважения не может быть настоящего купца.
Мартин прятал глаза — боялся, что дедушка прочтёт в них, сколь занимают его и лавка, и пфенниги, и вся обширная торговля Фекингузенов, которую он со временем унаследует, Он был поглощён одной мыслью: как ему вырваться из лавки и увидеться с Николкой, который, конечно, неспроста появлялся возле их дома.
В конце концов Мартин рассудил, что ему ничего не остаётся, как отправиться ночью к собору и попытаться найти мешок. Если мешок снова окажется на месте, дедушка убедится в честности младшего приказчика и освободит Мартина от обязанности томиться в лавке.
И вот ночью он в одних чулках спустился своим бесшумным способом по лестнице, осторожно отодвинул засов и прошмыгнул мимо нижнего окна — здесь, рядом с лавкой, была комнатка старшего приказчика. Лишь отойдя подальше от дома, Мартин сел и обулся.
Он сто раз чуть не умер от страха, пока шёл к собору, но не отказался от своей затеи.
Мешок нашёлся в шиповнике — там, где мальчики ждали появления Домской девы и невольно подслушали разговор слуги епископа с соборным сторожем. Утром мешок уже лежал на том месте, откуда Мартин взял его накануне русского Нового года.
И действительно, на другой день дедушка сказал, что Мартину уже нет нужды находиться в лавке, что, пожалуй, будет лучше, если он сможет больше времени уделять Священному Писанию и прочим наукам, дабы как следует подготовиться к поступлению в духовный коллегиум.
Мартин чувствовал себя победителем. Он победил самого себя — преодолел страх, от которого пересыхает в глотке, а руки и ноги делаются бессильными, словно тряпичные. Он заставил себя сделать то, что считал нужным, невзирая ни на какие препятствия. Он был радостен и горд. Даже тревога, поселившаяся в нём с тех пор, как он стал невольным обладателем чужой опасной тайны, за одно только знание которой могут повесить, ослабела, спряталась, и ему с лёгким сердцем мечталось о предстоящей встрече с Николкой.
Он не мог знать о разговоре, происшедшем между дедушкой и старшим приказчиком вечером того дня, когда старший приказчик обнаружил злополучный мешок на том самом месте, где тот лежал до исчезновения. Старший приказчик сказал хозяину, что у него язык не поворачивается сообщить о своих новых подозрениях, но и молчать ему не позволяет долг старого верного слуги, который всем обязан своему благодетелю.
Хозяин изъявил желание выслушать его, и приказчик поведал следующее. Страдая, как известно хозяину бессонницей, он по ночам от скуки иногда глядит в окно. Так было и в ночь накануне того дня, когда обнаружилась пропажа мешка. Как раз наступило полнолуние, и на улице было довольно светло. Вдруг под окном прошмыгнул — кто бы вы думали? — Мартин! Невероятно, но это был он. Мальчик возвращался откуда-то в три часа пополуночи! Старший приказчик был так ошарашен, что не поверил своим глазам. Он решил, что ему померещилось — чего не бывает от бессонницы! Поэтому в тот раз ничего не сказал своему хозяину. Но с тех пор каждую ночь сидит у окна. И вот нынешней ночью он снова видел Мартина. Мальчик вышел из дому, а примерно через час вернулся. И, представьте себе, наутро пропавший мешок оказался на прежнем месте!