Без замены штрафом
Пэлем Гринвел Вудхауз
Без замены штрафом
(Дживс и Вустер — 6)
Судья надел пенсне, долго его поправлял, потом посмотрел на нас и сообщил нам дурные новости:
— Подсудимый Вустер, — сказал он (о, кто сможет описать мои ощущения в этот миг!), — приговаривается к уплате штрафа в пять фунтов.
— Великолепно! — воскликнул я. — Я готов хоть сейчас.
Я был очень рад ликвидировать неприятности с правосудием за столь умеренную плату. Я окинул взглядом море голов в судебном зале и, как на островке спасения, остановил свой взгляд на Дживсе.
— Послушайте, Дживс! — крикнул я. — Есть у вас пять фунтов?
— Не переговариваться с публикой! — остановил меня судебный пристав.
— То есть как это? Должен же я достать деньги! Есть пять фунтов, Дживс?
— Есть, сэр.
— Прекрасно.
— Вы что, друг подсудимого? — уставился на него судья.
— Его покорный слуга, ваша милость.
— Тогда внесите штраф клерку.
— Хорошо, ваша милость.
Судья кивнул головой в мою сторону. В средние века после этого жеста с заключенного снимали восемнадцать тонн цепей и испанские сапоги, наскоро вставляли остатки костей и выпускали на свидание с любящей семьей. Увы, теперь это делается гораздо менее торжественно!
Судья опять надел свое пенсне и грозно взглянул на Сиппи.
— Хуже обстоит дело другого подсудимого, — продолжал судья. — Он совершил нападение на полисмена при исполнении им своих служебных обязанностей. Согласно показаниям полисмена, подсудимый нанес ему удар в область желудка и препятствовал ему выполнять свой долг. Я допускаю, что в день гребных состязаний между университетами Кембриджа и Оксфорда позволительно несколько более развязное поведение, чем обычно, но такое вопиющее хулиганство не может быть оправдано ничем. Посему вышеназванный подсудимый приговаривается к лишению свободы на тридцать дней без замены штрафом.
— Нет, позвольте! Я не согласен, — протестовал бедняга Сиппи.
— Молчание! — возгласил судебный пристав.
— Следующее дело! — бесстрастно объявил судья.
Насколько мне не изменяет память, дело было так.
Раз в году я обычно забываю обо всем на свете и вспоминаю дни прошедшей юности. Это бывает в день гонок между Оксфордом и Кембриджем. И вот в такой день я встретился на улице с Сиппи, как раз напротив «Ампира».
Сиппи выглядел почему-то очень мрачно.
— Берти, — говорил он, когда мы с ним шли к Пиккадилли, — моя душа изныла. (Сиппи считает себя писателем, хотя живет на средства старой тетки, и говорит, особенно если выпьет, высоким стилем.) Я не могу преодолеть свою тоску.
— Что с тобой, дружище?
— Завтра я должен ехать и провести три недели с абсолютными идиотами — друзьями моей тетки Веры. Она желает, чтобы я непременно присутствовал.
— Кто же эти друзья тетки? — сочувственно осведомился я.
— Некие Прингли. Я не видел их с десятилетнего возраста, но сохранил о них самые отвратительные воспоминания.
— Дело скверно. Неудивительно, что ты пал духом.
— Весь мир против меня, — жаловался Сиппи. — Что я могу сделать?
Тогда мне в голову пришла гениальная идея.
— Вот что, старина, — сказал я. — Тебе нужно раздобыть полицейский шлем.
— Шлем? Зачем, Берти?
— Я бы на твоем месте не стал терять даром времени, вышел бы на середину улицы и взял бы шлем у полисмена.
— Да, но там внутри голова. Что мне с нею делать?
— Ну так что же?
Сиппи задумался.
— Я думаю, что ты прав, — произнес он, наконец. — Удивительно, как я сам не подумал об этом. Итак, ты мне советуешь взять шлем?
— Советую.
— Хорошо, я так и сделаю, — согласился Сиппи.
Вот почему я вышел из суда свободным человеком, а Оливер Рандольф Сипперлей, юноша двадцати пяти лет, перед которым открывалась блестящая карьера, по моей вине попал в тюрьму. Я счел своим долгом навестить узника. Сиппи сидел, опустив голову, в камере с чисто выбеленными стенами и с деревянной скамьей.
— Ну, как дела, старина? — соболезнующе спросил я.
— Я разорен, — ответил Сиппи жалобно.
— Ерунда, дело не так уж плохо. Ты очень хорошо сделал, что не открыл своего настоящего имени. Твоя фамилия не попадет в газеты.
— Это мне все равно. Меня беспокоит одно: как смогу я провести три недели у Принглей, находясь в тюрьме?
— Но ты же сам говорил, что не хочешь ехать!
— Дело не в моем хотенье, глупая башка! Я должен ехать. Если я не поеду, тетка начнет меня разыскивать и узнает, что меня приговорили на тридцать дней без замены штрафом.
— Н-да, — сказал я, — дело серьезное, и самим нам не найти выхода. Мы должны спросить совета у Дживса.
Я утешил его, как мог, и отправился домой.
— Дживс, — начал я. — Мне надо вам сказать нечто очень важное и существенное. Как вам известно, мистер Сипперлей…
— Да, сэр?
— Сидит.
— Сэр?
— Сидит в тюрьме.
— В самом деле, сэр?
— Сидит благодаря мне. Это я спьяна посоветовал ему снять с полисмена шлем.
— Неужели, сэр?
— У вас однообразные реплики, Дживс. У меня и так голова трещит от всей этой истории. Будьте любезны, кивайте, когда нужно, и только.
Я закрыл глаза и стал излагать ему факты.
— Начать с того, Дживс, что мистер Сипперлей находится в полной материальной зависимости от своей тетки Веры…
— Мисс Сипперлей из Паддока, Беклей-на-Муре, в Йоркшире, сэр?
— Она самая. Вы с ней знакомы?
— Не имею чести, сэр. Но мой кузен, живущий в Паддоке, немного знает ее. Он ее аттестовал как весьма властную и поспешную на решения, сэр… Но прошу прощения, сэр, я должен только кивать головой.
— Правильно, Дживс, но теперь уже поздно.
И я сам кивнул головой. Я не выспался, и на меня по временам нападала летаргия.
— Да, сэр?
— Ах, да, да! — встрепенулся я. — На чем мы остановились?
— На материальной зависимости мистера Сипперлея, сэр, от его тетки.
— Правильно. Вы понимаете, Дживс, что он должен быть почтительным племянником.
Дживс кивнул головой в знак согласия.
— Теперь дальше. Слушайте внимательно. Недавно она предлагала Сиппи выступить в качестве певца на деревенском концерте, и он не мог отказаться. Вы меня понимаете, Дживс?
Дживс кивнул головой.
— Что ему оставалось делать, Дживс? Он написал ей, что рад бы был выступить на ее концерте, но, к несчастью, редактор поручил ему написать серию очерков о Кембридже; он должен уехать не меньше, чем на три недели. Понятно?
Дживс кивнул головой.
— Тогда, Дживс, мисс Сипперлей ответила ему, что она понимает, что сперва долг, а потом уже удовольствие, — причем под удовольствием она подразумевала пение Сиппи. Но в Кембридже пусть он остановится у ее друзей Принглей. Она написала им, чтобы они ждали ее племянника к двадцать восьмому. А теперь мистер Сипперлей в тюрьме. Что делать? Я на вас надеюсь, Дживс.
— Постараюсь оправдать ваше доверие, сэр.
— Постарайтесь, Дживс. Закройте шторы, потушите свет, дайте мне туфли, выдумывайте план, и я буду вас слушать хоть два часа. Если кто-нибудь придет, сообщите, что я умер.
— Умерли, сэр?
— Да, умер.
Я проснулся только вечером. На мой звонок явился Дживс.
— Я заходил дважды, сэр, но вы спали, и я не хотел вас беспокоить.
— И хорошо сделали, Дживс. Ну?
— Я тщательно обдумал все, сэр, и вижу лишь один выход.
— Довольно и одного. Какой же?
— Вы должны ехать в Кембридж вместо мистера Сипперлея, сэр.
Я с изумлением уставился на него.
— Дживс, — сердито сказал я, — вы говорите вздор!
— Я не вижу никакого другого выхода, сэр.
— Подумайте! Даже я, после суда и бессонной ночи, вижу всю непригодность вашего предложения. Как я могу заменить Сиппи? Ведь они меня не знают совсем.