Сладкая, как мед
— Да, — выдохнула Сара, любуясь внутренним убранством церкви.
— Где это ты вычитал, Энтони? — Звонкий голосок Оливии разрушил хрупкую тишину. Они с мистером Паттерсоном подошли поближе, чтобы послушать, что говорит герцог.
— У Беды Достопочтенного. В его «Церковной истории народа англов».
— Ну и мрачная же это книга, коли он больше ничего не смог сказать о нашей жизни! — загрохотал под древними сводами самоуверенный бас мистера Паттерсона.
— Понятия не имею, мрачная она или нет, — беззаботно отвечала Оливия.
— Я все равно ее не читала.
— А церквушка-то довольно тесная и запущенная, верно? — заметил мистер Паттерсон. — Ни тебе цветных витражей, ни росписи на стенах.
— Дедушка, это же саксонская церковь! — робко возразила Сара. — Они всегда стремились к простоте.
— Ну а что до меня, то я по своей воле не стал бы тащиться в такую даль, чтобы любоваться этим убожеством, — отрезал мистер Паттерсон.
Сара успела заметить, какими взглядами обменялись герцог и Оливия, и покраснела от стыда.
— Возможно, вам больше по вкусу готическая архитектура, мистер Паттерсон, — с невозмутимой учтивостью заметил Чевиот.
— Мне по вкусу все, что выглядит большим и нарядным, — отвечал торговец. — Если это готическая архитектура — стало быть, так оно и есть. Не то чтобы я был большим знатоком старых храмов, — с грубоватым смешком добавил мистер Паттерсон. — Вот старые банки — это по моей части!
— Банки в нашей жизни не менее важны, чем церкви, — все так же учтиво откликнулся Чевиот.
***Лежа в своей необъятной постели, стоявшей в куда более роскошной и просторной спальне, чем та, где она ночевала в первый раз, Сара вновь и вновь повторяла себе, что ее дедушка не виноват в своей неуклюжести и отсутствии вкуса. Ведь герцога с самого детства окружали красивые, изящные веши. А сочинения Беды Достопочтенного он наверняка изучал в школе. Тогда как у дедушки не было такой возможности.
И все же Сара не могла забыть ту неловкость, которую причиняло ей откровенное невежество мистера Паттерсона во всем, что касалось искусства. Ведь одно дело не разбираться в том, что по-настоящему красиво, и совсем иное — презирать других людей за их любовь к прекрасному. Так, например, как дед презирает ее. Да он презирает ее всю жизнь!
Вот почему даже самые строгие порядки в закрытой женской школе мисс Бейтс казались Саре избавлением от насмешек деда. Хотя мистер Паттерсон отправлял ее в школу единственно с той целью, чтобы девочка освоилась в обществе настоящих аристократок и научилась тому, что принято именовать светскими манерами.
Она выполнила эту задачу, но вдобавок получила превосходное образование. Трудолюбие, сообразительность и тяга к знаниям сделали Сару любимой ученицей у всех без исключения преподавательниц.
Именно в школе она познала, что такое искусство.
И именно ради искусства Сара единственный раз в жизни осмелилась перечить своему деду. Мистер Паттерсон был против частных уроков у Джона Блейка. Но Сара стояла на своем. По ее просьбе школьная преподавательница живописи написала торговцу, рекомендуя ему развивать природный дар его внучки. Когда и это не помогло, Сара упросила написать письмо саму мисс Бейтс.
Строгая наставница согласилась, что само по себе говорило о том, какое уважение вызвала в ней целеустремленность талантливой ученицы.
Мистер Паттерсон рвал и метал. Ему казалось, что на него оказывают давление, а ведь до сих пор Уильям Паттерсон не склонялся ни перед чьей волей. Он не поленился лично явиться в Бат, чтобы сорвать на Саре свою ярость. К его удивлению, девчонка и не думала пугаться.
— Дедушка, мне непременно нужно брать эти уроки. Я готова выполнить все ваши требования, но я непременно буду заниматься у Джона Блейка! В противном случае я сама стану платить ему за уроки!
— Из каких же это денег ты собираешься ему платить? — язвительно поинтересовался дед. — Все, что у тебя имеется, — это мои деньги на карманные расходы!
— Я найду способ их раздобыть, — твердо заявила Сара. — И во что бы то ни стало заплачу за уроки.
Так или иначе, но мистер Паттерсон сдался и стал платить сам. Правда, он без конца ворчал, что выбросил деньги на ветер, но платил исправно.
Сара всегда старалась думать о нем почтительно и с благодарностью, но когда снова оказалась под одной крышей с дедом, вынуждена была признать, что в Бате выполнить это было значительно легче.
А с другой стороны, ей больше некуда было деваться. Она знала, что дед прочит ей в женихи Невилла Харви, но ведь Невилл мог похвастаться лишь юными годами, тогда как во всем прочем являлся точной копией Уильяма Паттерсона. Невиллу не дано понять ее тяги к живописи.
Сара улеглась на спину, рассеянно глядя на розовый балдахин над кроватью.
А вот герцог понял ее с первой минуты!
И она снова невольно вспомнила его лицо.
«Вы — настоящая художница. А художнице полагается писать».
Он, конечно, высокородный герцог и красив как бог, но все равно он очень добрый и отзывчивый человек.
И Сара чувствовала себя в его обществе гораздо свободнее и увереннее, чем с теми людьми, которых знала всю свою жизнь — хотя, конечно, это было довольно странно.
Только тут она осознала, какой опасный поворот принимают ее мысли, и сердито нахмурилась.
«Не будь идиоткой, Сара! — одернула она себя. — Он герцог Чевиот! И просто старался быть любезным! Нечего раздувать из мухи слона!»
И все же она бы не отказалась воспользоваться приглашением посмотреть на его картины.
Глава 7
Герцог вернулся в Лондон куда в более приподнятом настроении, нежели перед поездкой в Кент.
— Мисс Паттерсон очаровательна, — сообщил он своему секретарю утром после возвращения, когда они встретились в библиотеке, чтобы просмотреть новую пачку предъявленных к оплате счетов.
— Очаровательна? — переспросил Макс, не в силах скрыть свое удивление. — Ты не шутишь, Энтони?
— Нисколько. — И герцог добавил с лукавой усмешкой:
— Теперь я не боюсь признаться тебе, Макс, что меня до смерти пугало это знакомство. Особенно после того, как мне представили дедулю. Но ее манеры оказались безупречны — ни дать ни взять истинная леди! А ведь все могло обернуться гораздо, гораздо хуже.
Темные глаза Макса смягчились, наконец он видел спокойное, привычно уверенное лицо своего друга. Герцог впервые так улыбался после их возвращения в Англию.
— Я рад, Энтони, — сказал он. — Благовоспитанная девушка должна понимать, что ваш брак — неслыханная честь для нее. А поскольку ей предстоит стать одной из самых знатных особ в Англии, это тем более важно.
— Если уж быть честным до конца, я вовсе не уверен, что ее волнует мой титул, — признался герцог в замешательстве. — Она мечтает стать художницей, а не герцогиней.
— Художницей…
Герцог кивнул, и солнце, проникавшее в библиотеку через огромные витражи, радугой прошло по его шевелюре.
«Он носит корону от рождения!» — с болезненной ревностью подумал Макс.
— Между прочим, она действительно талантливая художница, — продолжал Энтони. — Я сам видел сделанный ею в Хартфорде набросок, он оказался на диво хорош.
— Боже милостивый! — вырвалось у Макса.
— Макс, — беззаботно рассмеялся Чевиот, — да пусть себе рисует хоть сутки напролет — лишь бы ее дед не пожалел четыре миллиона фунтов приданого! Конечно, будь моя воля, я бы выбрал девушку из своего круга, которая понимала бы ответственность, которую налагает мой титул. Но у меня, как известно, выбора нет. А эта девушка по крайней мере достаточно умна. И вполне способна научиться всему, что ей потребуется.
— Поздравляю тебя, Энтони. — Макс, натянуто улыбаясь, пожал другу руку. — Похоже, тебе все-таки улыбнулась удача!
— Надеюсь, что ты прав! — Герцог неохотно ответил на пожатие и поспешил отнять руку, опустив ее на подлокотник кресла. — Однако остается одна маленькая неувязка.