Сладкая, как мед
— Между прочим, я имею право потребовать вознаграждения за свою уступчивость, — напомнил он с потемневшим от страсти взором.
Сара растерялась лишь на миг — ей достаточно было посмотреть на его лицо, чтобы все понять и ответить на его игру.
— Неужели ты станешь меня шантажировать? — прошептала она с напускным отчаянием.
— Да! — злорадно отвечал он. — Именно этим я и займусь!
— Ах, что же мне делать? Придется уступить грубой силе! — Сара не выдержала и улыбнулась, отчего у нее на щечке появилась милая лукавая ямочка.
— Мудрое решение. — И Энтони, не тратя больше слов, улегся рядом с ней.
***Он снова участвовал в осаде Бадахоса и стоял напротив того места, где армия Веллингтона пробила в крепостной стене первую брешь. Перед ним безобразной кучей громоздилось то, что осталось от пятнадцатитысячной британской армии, — жуткое месиво из трупов и изувеченных, но еще живых солдат. Здесь были и те, кого опалило и разорвало на куски в момент прямого попадания вражеской бомбы, и те, кого изувечило картечью и мушкетными выстрелами. Неприбранные тела коченели прямо на глазах, являя собой омерзительную картину кровавой бойни. Над полем сгустилась тошнотворная вонь обгорелой плоти.
Он различил, как над кучей трупов дернулась чья-то рука. Кто-то был еще жив. Скрипя зубами от натуги, он принялся растаскивать окровавленные трупы.
— Энтони! Энтони, очнись!
Он из последних сил уцепился мыслями за этот голос — единственный способ вырваться из цепких объятий кошмара.
Кто-то тряс его за плечи.
Он невнятно выругался по-испански, открыл глаза и увидел встревоженное лицо своей жены. Ему потребовалось еще мгновение, чтобы осознать, где он находится, и понять, что он больше не стоит по колено в крови среди мертвых тел.
Его грудь тяжело вздымалась от судорожных вздохов, сердце билось гулко и неровно, а тело покрывал холодный пот. Ничтожный, жалкий трус — вот кто он есть на самом деле!
— Ну, теперь ты не будешь утверждать, что я тебя не беспокоил, — с горечью промолвил он.
— Напротив, я рада, что оказалась здесь, с тобой. — Она наклонилась и ласково поцеловала его в висок. — Тебя непременно следовало разбудить, чтобы остановить кошмар.
Ему пришлось зажмуриться, чтобы не видеть в ее глазах унизительной жалости. Почему он поддался на уговоры и остался здесь, а не прислал горничную спать в ее гардеробной?
Но как бы крепко он ни зажмуривался ее взгляд обжигал Энтони непрошеным сочувствием. Он сурово поджал губы.
— Я отлично понимаю, как мучают тебя эти кошмары, — рассудительно продолжала она, — Но я не могу понять одного: почему ты считаешь их унизительными для себя?
Он распахнул глаза и уставился на складки балдахина над кроватью, стараясь не выдать внезапную вспышку гнева. Конечно, где ей понять такие тонкости? Для этого нужно иметь хотя бы половину той родословной, которая есть у него!
— Это не самая приятная из человеческих слабостей, — холодно процедил он.
— Но все равно это не причина для самобичевания, Энтони! — с возраставшей тревогой возразила она. — Я ведь уже говорила тебе, что готова поспорить на что угодно: ты не один из всей армии мучаешься во сне страшной памятью о войне.
«Зато Селбурн — один на всю Англию!»
— Безусловно, ты права, — как можно равнодушнее отвечал он, стараясь не выдать своих истинных чувств и заслоняясь рукой от ее проницательного взгляда.
Они надолго замолчали. Энтони уже собирался сказать, что ему пора спускаться к себе в спальню, когда она ошеломила его новым вопросом:
— Как по-твоему, тот Селбурн, что сражался под Азенкуром, спустя много лет не мучился от кошмаров?
— Конечно, нет, — удивленно уставился на нее Энтони.
Сара изящно повела своим нежным обнаженным плечиком и заметила:
— Битва при Азенкуре может показаться волнующей и захватывающей, когда читаешь о ней у Шекспира, но ведь на самом деле она шла под дождем, в грязи и лужах, и стоила жизни многим тысячам солдат. Я просто не представляю себе, чтобы нормальный человек пережил ее и не мучился бы потом от кошмара всего пережитого.
От возмущения у Энтони даже не нашлось слов. Да как она посмела очернить память его достойных предков, покрывших себя неувядаемой славой и явивших миру чудеса доблести и отваги? Как она посмела приписать им какую-то детскую слабость, ночные кошмары? Герцог сердито затряс головой.
— Ну, значит, ты неверно о них судишь, — как ни в чем не бывало заявила его жена. — И те, кто сражался под Креси, и под Флодденом, и во всех остальных известных тебе битвах, несомненно, видели потом сны, полные боли и смертей. — Она наклонилась, не давая ему отвести взгляд, и горячо спросила:
— Энтони, а ты сам расскажешь своему сыну о своих кошмарах?
— Ни за что! — Он посмотрел на нее, как на сумасшедшую.
— А тебе никогда не приходило в голову, что и твои предки могли поступать точно так же, умалчивая о своих ночных кошмарах?
Они умолкли, глядя друг другу в глаза. И все же герцог упрямо буркнул:
— Ерунда!
Однако ее слова не могли не заронить в его разум зерно сомнения.
— Ну тогда вспомни, как описано состояние Макбета после убийства Дункана! — воскликнула Сара с нетерпеливым жестом. — Я никогда не поверю, что нормальный человек, способный видеть и чувствовать, не станет страдать от воспоминаний о виденных им жестокостях!
Невольно в памяти герцога всплыла строка из пьесы: «Макбету приснился жуткий сон…»
А Сара продолжала:
— Неужели тебе мало той боли, что причиняют кошмары сами по себе? Зачем ты еще винишь в них себя? Это не укладывается у меня в голове! — Она наклонилась к нему совсем близко со словами:
— Энтони, ты нормальный, здоровый человек, и только непомерное честолюбие заставляет тебя считать, что ты чем-то отличаешься от остальных людей.
— Ладно, ладно, Сара! — Она с такой горячностью завершила свою речь, что ему стало смешно. — Считай, что ты меня убедила.
— Энтони, я уверена, что рано или поздно это пройдет. — Стараясь успокоиться, она ласково отвела с его лба влажные пряди волос. — Время — лучший из лекарей.
— По крайней мере так говорят.
Ему нравилось осторожное легкое касание ее рук. Он не хотел, чтобы эта ласка прервалась.
— Да, так говорят, потому что так оно и есть! — отрезала она. Ее рука продолжала гладить его по голове. — А пока нам не следует разлучаться на ночь, чтобы я всегда могла разбудить тебя, если ты начнешь метаться в кошмарах. Зачем тебе лишний раз мучиться, если этого можно избежать?
Он открыл было рот, собираясь возразить, но Сара прижала пальчик к его губам:
— Только не надо говорить, что ты не хочешь меня тревожить. Я легко засыпаю снова, даже если что-то разбудит меня среди ночи. Мне достаточно представить себе какой-нибудь любимый пейзаж — и все, я сплю.
— Ну хорошо. — Его губы шевельнулись под ее пальцем. — Докажи это на деле. Покажи мне, как ты сейчас заснешь!
Она убрала руку, нерешительно закусила губу и заглянула ему в лицо:
— А ты… ты не удерешь, когда я засну?
— Нет, обещаю тебе этого не делать!
— Тогда ладно!
Он с любопытством следил, как Сара свернулась у него под боком, словно ласковый котенок. Не прошло и минуты, как ее глаза сонно закрылись.
В комнате было довольно прохладно, и он постарался тщательно укрыть ее плечи.
Она довольно улыбнулась, не открывая глаз.
Он терпеливо ждал. Минут через десять Сара и правда заснула.
Ей удалось облегчить груз его стыда из-за недостойных мужчины кошмаров. Конечно, она не сняла его груз полностью, но все же ему стало намного легче. Больше того — он даже стал допускать мысль о том, что и среди его славных предков были люди, подверженные подобной слабости. Разумеется, далеко не все, но кое-кто действительно мог бы просыпаться по ночам в холодном поту. И несмотря на это, по праву считаться примером доблести и отваги, достойными сынами своего отечества.