Исс и Старая Земля
— Вот и бистро у Лены, а там за углом «Мопо», за ним, чуть вверх по Пядогорской аллее — «Ним». Итак, перед вами то, что продромами названо «Созидательным узлом Сферы Гаеан».
— Но площадь что-то подозрительно мала.
Левон посмотрел на нее с укоризной.
— Порой мне кажется, что вы просто смеетесь надо мной!
— Сегодня я могу смеяться над чем угодно, и если вы сочтете это истерикой, то будете не так далеки от истины. И знаете почему? Всего лишь потому, что сегодня днем у мне выпало ужасное переживание.
Левон задумчиво свел черные брови.
— Вы переплатили по ошибке полсола?
— Хуже, и как только я вспомню об этом, меня начинает трясти.
— Еще хуже. Но давайте зайдем, а то народ все прибывает. Вы все расскажете мне за кружкой пива, хорошо?
Левон толкнул высокую узкую дверь, украшенную арабесками кованого железа, и они вошли в небольшой зал, уставленный тяжелыми деревянными столами, скамейками и табуретками. Зал освещали тусклые языки факелов, прикрепленных к стенам по шесть с каждой стороны. Огонь давал мягкий оранжевый свет, и Уэйнесс удивилась только тому, как это заведение еще не сгорело.
— Покупайте билет у кассира, вон там, потом подойдите к факелу и посмотрите картинку — давал наставления Задурый. — Если увидите что-нибудь забавное, опустите билетик в нужную прорезь и вылезет поднос, соответствующий цене билета. Все это очень просто, и можно пообедать весьма разнообразно, от свиной ноги в капустном соусе и селедки до скромного хлеба с сыром.
— Но я хочу попробовать капустные шарики!
— В таком случае ступайте за мной, и я покажу вам, как это сделать.
Вскоре оба поставили на стол поднос с шариками, кашей и пивом.
— Еще слишком рано, — недовольно проворчал Левон. — Никого из наших еще нет и придется есть в одиночестве. Такое ощущение, будто мы украли.
— Я себя так не чувствую, — запротестовала Уэйнесс. — Вы, что, боитесь одиночества?
— Разумеется, нет. Я часто сижу один! Кроме того, я принадлежу к группе, которая называется «Бегущие волки» — каждый год мы устраиваем бега по степи и забегаем в такие места, где нас никто не ждет. На закате мы ужинаем жареным на кострах хлебом и мясом, а потом спим прямо на сырой земле. Засыпая, я всегда смотрю на звезды и думаю о том, что там происходит в иных мирах.
— А почему бы вам не увидеть это однажды собственными глазами? — предложила Уэйнесс. — Вместо того чтобы каждый вечер сидеть здесь, у Лены?
— Каждый вечер я здесь не сижу, — важно ответил Левон. — Я сижу то в «Спазме», то в «Мопо», а порой и во «Вьюнке». Но в любом случае, зачем оправляться еще куда-то, если и так находишься в самом сердце цивилизации?
— Может быть, и так, — согласилась Уэйнесс и принялась за капустные шарики, оказавшиеся вполне приличной едой. Потом она выпила и пинту пива. Начали толпой прибывать завсегдатаи. Некоторые были приятелями Левона и немедленно садились к ним за столик. Уэйнесс представили столько народу, что она даже перестала пытаться запомнить их фамилии. В памяти остались только Федор, который гипнотизировал птиц, сестры Евфросинья и Евдоксия, Большой Уф и Маленький Уф, Гортензия, лившая колокола, Догляд говоривший исключительно об «имманентном» и Мария, сексуальный терапевт, у которой, как утверждал Левон, всегда имелось наготове немало пикантных и развлекательных историй.
— Если у вас есть проблемы с этим, то я попрошу ее сесть рядом, и вы спросите, что хотите.
— Не сейчас, — улыбнулась Уэйнесс. — То, чего я не знаю, есть то, чего я знать не хочу.
— Хм. Вижу, вижу…
Бистро наполнилось до отказу, все столики быстро заполнились людьми.
— Я все слушаю и слушаю, однако, пока никаких разговоров не слышу, если не считать того, что люди говорят о еде, — шепнула Уэйнесс Левону.
— Еще слишком рано. Со временем разговоров будет более чем достаточно. — Он ткнул Уэйнесс локтем. — Например, посмотрите-ка на Алексея, что стоит вон там, неподалеку.
Уэйнесс повернула голову и увидела тучного молодого человека с круглым лицом, соломенными волосами, обрезанными в кружок и почему-то узкой бородкой клинышком.
— Алексей — уникум, — пояснил Левон. — Живет только поэзией, и мыслит в стихах, и грезит в стихах, и сейчас наверняка будет читать стихи. Но вы его не поймете, поскольку поэзия, по его словам, дело настолько интимное, что он употребляет звучания, понятные лишь ему одному.
— Я это уже поняла. Я слышала минутку назад, как он говорит, и не разобрала ни слова.
— Разумеется, вы и не могли ничего разобрать. Алексей создал новый язык из ста двенадцати тысяч слов, поддерживаемых изысканным синтаксисом. Этот язык гибок и чувствителен, прекрасно приспособлен для выражения метафор и аллюзий. Очень жаль, что никто не может разделить радость Алеши, но он все равно отказывается перевести хотя бы один звук в слово.
— Но, возможно, это и к лучшему, а вдруг стихи окажутся плохими? — предположила Уэйнесс.
— Может и так. Его обвиняют и в нарциссизме, и в бахвальстве, но он никогда не обижается. Он настоящий артист, который без ума от рифм, и чье самоуважение покоится исключительно не на лести. Алексей видит себя одиноким творцом, равнодушным и к цензуре и к критике.
— Сейчас он играет на концертине, — изогнула шею Уэйнесс. — И, кажется, танцует джигу в одно и тоже время. Это как надо понимать?
— Так, что у него такое настроение, он в ударе. Но само по себе все это ничего не значит. — Левон перегнулся через стол. — Эй, Ликсман! Где тебя носило?
— Я только что из Суздаля, и, надо сказать, рад, что вернулся.
— О чем разговор! В Суздале в интеллектуальном отношении полный штиль.
— Воистину. У них единственное приличное место — это бистро «Янинка», где мне довелось испытать дивное приключение.
— Так расскажи нам о нем, но сначала кружку пива, а?
— Разумеется.
— Может быть, Уэйнесс проставит нам бутылку?
— Не думаю.
Левон шутливо простонал.
— Придется снова раскошеливаться — может ты проставишься, Ликсман.
— Кажется, выпить предложил ты.
— Увы, да. Так расскажи нам просто о Суздале.
— В этом бистро я познакомился с женщиной, которая сказала мне, что я, оказывается, всюду сопровождаем духом моей бабушки, которая все время хлопочет и печется обо мне. Я в это время играл в кости и тут же решил испытать, правду ли она говорит. Я сразу же попросил: «Хорошо, бабушка, скажи, как мне выиграть эту партию?» И она посоветовала мне поставить на дубль-три. Я тут же поставил на дубль-три и сорвал и весь банк. Тогда я обернулся, чтобы спросить у бабуси еще чего-нибудь, но старая дама вдруг исчезла. Теперь я ужасно нервничаю и не рискую более делать ничего, чего не одобрила бы моя милая старушка.
— Дело странное, — заметил Левон. — Что бы вы посоветовали в такой ситуации, Уэйнесс?
— Я думаю, что если ваша бабушка обладает чувством такта, то она позволит вам время от времени иметь несколько часов приватной жизни, особенно если вы будете обращаться с ней вежливо.
— Лучше и не придумаешь!
— Отлично! Я непременно обдумаю ваш совет, — и Ликсман, понурившись ушел в другой угол.
— Левон поднялся.
— Кажется, мне все-таки придется самому покупать пиво. А вы, Уэйнесс, кружка ваша пуста.
— Вечер кончается, а я хочу уехать из Киева завтра рано утром, — покачала головой Уэйнесс. — Пожалуй, я сама доберусь до гостиницы.
Левон открыл от неожиданности рот, и брови его взлетели. — А как же нужная вам информация? Как же двадцать солов?
Уэйнесс скромно опустила глаза.
— Я уже давно хотела сказать вам нечто, стараясь при этом не употребить слов типа «подонок» или «мошенник». Но теперь мне все равно, поскольку совсем недавно я рассказала, все, что узнала, дяде, а нас подслушал ужасный человек по имени Бохост — и последствия этого могут быть самыми ужасными.
— Ах, теперь я понял! Этот Бохост и есть подонок и мошенник!
— Это точно, хотя слова были первоначально адресованы вам.