В интересах следствия

 
КАЙФ
— Ты не обижайся, мужик. — Очухавшись от жары, от голодного полуобморочного состояния, бомж вновь обрел уверенность. В голосе появились покровительственные нотки. — Мне эти спички дороговато обошлись!
Они сидели на подоконнике, и сквозь давно немытые лестничные окна Фризе был виден пустынный переулок. И огромный домина из розово-белого кирпича, из которого похитили знаменитую коллекцию картин.
Василий, как и первый раз, долго шарил дрожащей рукой во внутреннем кармане генеральского кителя. И наконец достал коробок. Не меньше минуты разглядывал его — словно увидел впервые. На вспухшем лице Генерала отразилась такая мука мученическая, что Фризе живо представил себе, что происходит в душе бомжа. Как борются в нем противоречивые чувства: поделиться с едва знакомым человеком своим сокровищем или поберечь для себя?
Наконец Генерал решился. С трудом открыл коробок, достал из него две спички. Одну протянул Владимиру, другую поспешно сунул в рот, на манер папироски, и блаженно зажмурился.
Единственно, что беспокоило Фризе, так это «дегустация» наркотика на голодный желудок. Может просто стошнить. Привыкнуть к «травке» и порошкам он не опасался — организм их не принимал. Как не принимал опохмелки по утрам. А вот уколоться Владимир не позволил бы себе ни под каким предлогом. Даже в надежде сокрушить всю российскую мафию.
Преодолев брезгливость, он осторожно облизнул головку спички и незаметно сплюнул. Потом, снова зажав ее в зубах, почувствовал легкий кисловатый привкус.
Генерал сидел привалившись спиной к стене. Глаза у него закрылись, лицо расслабилось и от этого приобрело жалкий вид. Стало похоже на лицо ребенка, состарившегося уже к пяти годам.
Фризе сунул руку в карман своего бархатного пиджака. Нащупал коробок спичек. Осторожно открыл. Вытянул одну спичку и зажал между средним и указательным пальцами. Так же осторожно, не сводя взгляда с лица Генерала, закрыл коробок и вынул из кармана руку.
Через секунду генеральская спичка уже лежала у сыщика в кармане, а изо рта торчала, словно карликовая папироска, самая обыкновенная, череповецкая.
«Будет время, отдам экспертам, — подумал он, чувствуя, что даже минутное соприкосновение с наркотой не прошло для него даром. — Что еще за новый финт придумали наркодельцы?»
У подъезда дома напротив остановился фургончик «ГАЗель», и два здоровых парня, сверяясь с бумажкой, выставляли на тротуар секции с большими фирменными бутылями родниковой воды.
«Богатые люди — особые люди», — вспомнил Фризе любимую присказку своего приятеля майора Рамодина. — Пьют только родниковую воду. Хотят жить вечно». Он скользнул глазами по стене дома и увидел то, что и ожидал увидеть: почти у каждого окна красовались приемники мощных кондиционеров.
«Интересно, наркотики эти богатые люди употребляют?» Владимир перевел взгляд на лицо своего нового знакомого, вздохнул и прикрыл глаза.
Минут через десять, а может быть, через пять или через час — он не мог сказать более определенно, потому что время перестало для него существовать, — Фризе почувствовал, как его охватывает сладкое чувство легкости и освобождения от окружающего мира. «Мир — это я. Вот в чем, оказывается, дело», — с удовлетворением подумал он. А другой, пытающийся контролировать первого Фризе — или, наоборот, второго? — подсказал ему: «Старик, а какой бы кайф ты словил, если бы использовал всю дурь, а не прятал ее в карман?»
Этот второй Фризе, никак не желающий забыть, что он сыщик, серьезно подпортил ему эйфорию. Не давал полностью отключиться, оборвать последнюю тоненькую ниточку, соединяющую с окружающим миром.
Сквозь сладкую дрему до Фризе доносились звуки движущегося лифта, стук дверей, шорох автомобильных шин в переулке, завывание внезапно сработавшей автосигнализации. Все эти звуки были по ту сторону его заторможенного сознания — в другом мире. Но ради этого мира он находился здесь. И не давал себе полностью забыться.
— Боже! Опять бомжи! — произнес молодой, но сварливый женский голос. — Неужели ты не можешь их выбросить раз и навсегда?
— Уже выбрасывал. Это — другие.
— Начни отстреливать.
— Патронов не хватит, — равнодушно сказал мужчина и тут же спохватился: — Ты что, дура? Хоть бы на лестнице придержала язык.
В это время пришла кабина лифта. Щелкнула дверь. Когда кабина лифта проходила мимо, до Фризе донеслась раздраженная фраза женщины:
— Если застану их вечером — ошпарю кипятком.
Хлопнула дверь в подъезде, и опять наступило длящееся вечно состояние блаженного покоя. До появления на лестнице новых людей. Они вызывали лифт, шаркали подошвами по ступеням. Увидев бомжей, они отпускали злые реплики. Иногда испуганные. Эти реплики были единственным, что сейчас поддерживало связь Владимира с внешним миром. А в его персональном мире все было ярким и солнечным. Веселым и приветливым. Когда потом, окончательно придя в себя, Фризе пытался вспомнить, воспроизвести в мозгу этот мир, у него ничего не получилось. Осталось только ощущение — мир был копией того, в котором он жил. Но только с точностью до наоборот. Очень ярким, очень добрым. Сочувствующим.
Полубредовое состояние не мешало сыщику время от времени разлеплять веки и проверять, как обстоят дела возле интересующего его дома. Там ничего не происходило. Дом словно вымер. Лишь однажды благообразный старик вывел на прогулку терьера. Имя терьера Фризе вспомнил — Панасоник, а вот имя старика его затуманенное сознание выдавать отказалось.
Сигналом к окончательному пробуждению стали слова, сказанные неприятным, как шорох наждачной бумаги, голосом:
— Чертова мразь! Наркоманы гребаные. Сейчас вызову милицию.
Это были слова из реального мира.
Когда он окончательно пришел в себя, то увидел, что сидит скорчившись на подоконнике. Его новый приятель спал прямо на каменном полу, на кипе рекламных газет «Экстра-М».
За окном уже сгустились сумерки. Фонари еще не зажглись, и переулок показался Фризе неуютным. Даже враждебным. На мгновение Владимира охватила паника: может быть, светлый и солнечный город, из которого он только что вернулся, и есть подлинный? Его постоянная среда обитания. Надо только как следует встряхнуться, чтобы вернуться к действительности?
Фризе вздохнул и почувствовал, как непривычно гулко стучит сердце. Он пошевелил затекшей рукой, побарабанил пальцами по стеклу. Расколотое, плохо закрепленное в раме стекло задребезжало, и Владимир вспомнил, как дребезжало оно в его сне, когда по переулку проносились редкие автомобили. Потом ему вспомнились реплики жильцов, гудение лифта, стук дверей. Все слова, которые он слышал и запомнил, звучали враждебно.
Еще Фризе вспомнил, что какие-то передвижения по лестнице насторожили его, и он приказывал себе не забыть о них.
«Что же это было? Что же? Кто-то стоял рядом. Совсем рядом. Этот кто-то возник словно ниоткуда. Не гудел лифт. Ни разу не хлопнула дверь. Не слышались шаги по ступеням. Только… Запах! Запах кухни: котлет, жареного лука, вареных овощей, хозяйственного мыла».
Фризе взглянул повнимательнее на подоконник. Рядом с ним, прикрытая газетой, стояла железная тарелка. Он сбросил газету. В тарелке лежало несколько картофелин и котлета на куске черного хлеба. Чья-то добрая, не ожесточенная жизнью душа решила подкормить неприкаянных бедолаг. Владимир живо представил себе, как бабуся-пенсионерка спускается по ступенькам в мягких шлепанцах и ставит угощение на подоконник. Не эти ли мягкие шаги он приказывал себе запомнить? Нет. Их он, наверное, и не слышал.
Он приказал себе запомнить другие легкие шаги. Крадущиеся. В обуви на мягкой подошве. Обладатель мягкой обуви приехал на лифте на этаж выше. Потом легко сбежал на лестничный марш ниже. Постоял рядом с бомжами. Владимир вспомнил слабый запах ментола, исходящий от мужчины. Наверное, он жевал ментоловый чуингам. В том, что это был мужчина, Фризе не сомневался. В едва освещенном уголке памяти, куда он приказал себе вернуться, шаги пришельца запечатлелись хоть и мягкими, но по-мужски размашистыми. Уверенными.