Симода

На этот раз никто не засмеялся.
– Слушаюсь, Евфимий Васильевич, – покорно ответил Сибирцев.
– А теперь, господа, на осмотр места для площадки! Живо! Эгава-чин... Ябадоо-сан... пожалуйте с нами. Лодки чтобы были. Алексей Николаевич, оставьте за себя Карандашова, вы мне будете нужны...
– А как же обед, Евфимий Васильевич? – спросил осмелевший Витул, давно дожидавшийся в дверях.
– Да, пожалуй, надо пообедать... В три часа сбор на пристани, господа.
Евфимий Васильевич просил Эгава остаться, но японец поблагодарил, сказал, что срочные дела постарается исполнить к трем часам, надо все приготовить. Японские подрядчики, старосты, десятники ждут. Ждут полицейские и чиновники. Масса дел. Можно задохнуться. Эгава-чин ушел с хвостом своих подручных, в том числе и шпионивших за ним.
Он чувствовал, что невероятные доносы уже пишутся. Чего только не наплетут! Самые страшные обвинения без подписей подкинуты будут и в замок князя Мито! Говорят, что секта Ничирен из храма Сиба в столице хочет послать своих монахов на дороги, ведущие в Хэда. Странное намерение! Очень опасно. Храм Сиба – пристанище шарлатанов, вымогателей. Туда богатые люди сбывают опостылевших жен под видом сошедших с ума, как бы для излечения. Монахи, считающиеся врачами, содержат женщин в клетках, избивают их и губят. Такие сведения о происках секты Ничирен доставил Танака, назначенный одним из старших мецке при постройке корабля, которая еще не начиналась и площадки для которой еще пет, но штаты полиции уже полные.
Ябадоо сидел у дайкана, который квартировал в храме за рекой. Сжавшись от душевного и физического напряжения, самурай излагал свой взгляд на происходящее. Посол Путятин недоволен, он не согласен строить корабль на предложенном вчера месте и грозится жаловаться японскому правительству. При таких обстоятельствах неизвестно, что произойдет. Подрядчик Ота желал бы производить постройку корабля на своей земле, но это, как полагал Ябадоо, очень неудобно. Возможно, что ужасная смута сеется подрядчиком Ота. Вполне достаточно, если чертежная находится в его доме, гнездо для корабля должно находиться на другом месте и на земле совершенно другого хозяина. Такое основание – принцип справедливости.
Как всегда, Ябадоо нрав, но бессилен. Где этот другой участок?
– Около моего дома, где принимали лес. Я согласен снести амбар и сад. И даже дом! Уйти жить с семьей в лес для славы и процветания Японии.
Это ярко и пышно сказано!
Участок из-под дома совершенно не подойдет. Нужен участок у воды, а не у горы.
Дайкан послал на пристань Ябадоо проверить, приготовлены ли лодки, чтобы везти посла на Усигахора, и все ли там прилично. Самурай вышел быстрым ходом в сопровождении полицейских. Ноги плохо слушались, что-то ступать больно...
...Дайкан сегодня утром писал под дождь. Он сообщал в город Симода, уполномоченным бакуфу, о переговорах с Россией. Послам поручено сверху наблюдать за постройкой корабля. Поручено это лично Кавадзи Тасиокира, награжденному еще и почетным именем Саэмон. Он является бугё финансов Японии. Это равно министру в Европе. Одно время оп был министром береговой охраны. Кавадзи – душа делегации. Старик Тсутсуй старше. Оп настоящий князь. А Кавадзи-чин из мелких самураев, но теперь высочайший чин, любому ками [20] призанять у него ума! Тсутсуй назначен в должность высшего цензора Японии для придания веса главе делегации. Но Тсутсуй понимает, что в свои восемьдесят лет он не может тягаться с Саэмоном. По сути, Кавадзи глава. А Тсутсуй старший по положению и по возрасту, самый опытный из всех наблюдающих за стройкой корабля.
В письме сообщались сведения о здоровье посла, о доставке к его столу яиц и мяса, чашек, одеял и разных вещей. Сообщалось также о подготовке к делу. Так Эгава писал ежедневно.
Уполномоченные в Симода живут не зря. В этом разрушенном землетрясением и цунами городе они терпеливо ждут посла России, чтобы он оправился после гибели корабля. Пора начинать окончательные и решительные переговоры об установлении торговых и дипломатических отношений. Но зачем посол Путятин медлит! Простой народ видел теперь русских, шедших по нашей стране. Никто не испугался. Но с каждым днем правительство сильнее колеблется.
Кавадзи и Тсутсую все труднее дать русским те права, которые обещаны Путятину в Нагасаки. Япония накануне гражданской войны. Так тайно говорит Накахама Мандзиро. Он, конечно, преувеличивает. Зачем, зачем посол медлит! А тут еще эта секта Ничирен! И шпионы, доносы, укрепляющие силу ничтожеств. Эгава теперь должен ждать указаний от высших чиновников государства, временно проживающих в Симода.
Сегодня прибыл рис для адмирала – жалованье от японского правительства. Это будет включено в общий государственный долг России, который посол обещает выплатить золотом. Японцы носят на плечах доски. Как в Эдо, в деревне суета и суматоха. Торговцы появились из других мест, несмотря на запрет въезда сюда. Купцы процветают, стараются получить позволение торговать во всех концах деревни.
В лагере с утра полно японцев. Русские и японские плотники делают топорами лекала. Носильщики идут с мешками угля. Везут рис, тащат вязанки дров. В порт без спроса идут все мимо караульных. Рабочие несут на плечах шесты с кадушками вареного риса.
В обед жены понесли рабочим ящички с едой прямо в лагерь. Морские солдаты пекут лепешки и варят суп. Рядом стоят матросы в очередях за рисовой кашей. Варить рис не умеют совершенно.
На женщин, как и сказал сегодня Путятин, никто даже внимания не обращает... Адмирал был в лагере утром и опять молился. Странно, когда шестьсот человек пели молитву. Путятин объяснял Эгава, что он всегда замечал в простом русском народе чистоту в отношениях к женщинам.
– Смотрят чисто и на японок, никогда не обидят. Матрос на женщину смотрит без тайной мысли, как на человека прежде всего. Нечистым взором не обежит ее с головы до ног.
– Очень похвально! – соглашался Эгава.
В лагерь пришел мальчишка из семьи Пьющих Воду вместе с матерью. Он ел из матросской мутовки рисовую кашу-размазню. Путятин не разрешил его прогнать.
Это чудесно, что посол честный. Но понимает ли посол, что при современном положении Японии он должен помочь нашей стране, а не требовать с нее? Иногда кажется, что посол это понимает. Взор его повернут внутрь себя, а не как у всех людей. Поэтому он пленяет собеседников. И он, наверное, думает не так, как все остальные люди.
Сибирцев пришел из Хосенди в дом Ота. Хозяин уселся за обед с ним вдвоем. Подавала мисс Ота.
Отец сегодня все время на нее поглядывал.
После креветок Ота спросил у Сибирцева, правда ли, что молодой, самый младший офицер Сюрюкети-сан, который сегодня чертил со всеми, приходится... Ота-сан заволновался, но потом докончил твердо: приходится родственником великому императору России и поэтому служит у посла?
Кто-то пустил такой слух. Кажется, это Константин Николаевич Посьет, еще когда стояли в Симода. Но здесь помянул об этом Шиллинг: желая набить цену себе и посольству, он рассказал переводчикам, что юнкер князь Урусов, красивый юноша, еще почти мальчик, с черными глазами, жгучий брюнет, с бровями как смоль, стройный, чуть выше среднего роста, похожий на японца, приходится родственником царствующей фамилии. Японцы не могут выговорить «Урусов» и называют «Сюрюкети-сан».
– Да, это правда, – сказал Сибирцев, – Урусовы родственники царствующего дома. – Он не стал объяснять подробностей. Но это правда. Урусовы – родня князей Юсуповых, а Юсуповы родня Романовым. Дальняя родня, но по-японски, кажется, ближняя, и вообще японцам дела пет и не будет, дальняя он или ближняя родня. Они в восторге и с трепетом смотрят на Урусова. Его желание для них – как повеление ками. В деревне Хэда родные русского императора! Самодержца империи громадных размеров, от вечных льдов до жарких стран юга! Это чудесно!
Ота знал, что деревня Хэда не раз была одарена вниманием императоров. Однажды, еще давно, император Японии подарил деревне Хэда рыболовецкое судно. И при судне императором подарена патриотическая песня. Она начинается словами: «Счастливо при императоре, счастливо!»