Час ворона

Мент прокричал эту байку наперекор рокочущему мотоциклетному мотору, и мне пришлось вежливо посмеяться, дослушав историю про быка-однолюба до конца. В другое время, уверен, я бы смеялся искренне, но сейчас собственные невеселые проблемы занимали меня целиком...
... Я произнес слово «сейчас». Как интересно, рассказываю обо всем, что со мной произошло, уже произошло, и говорю – «сейчас». И будто заново переживаю былое... как интересно... Наверное, когда говорят о последней предсмертной минуте, за которую мозг успевает прокрутить кинопленкой прожитую жизнь, имеют в виду нечто похожее. Все уже было, и все повторяется заново, в последний раз, прежде чем сотрется навсегда волною времени, и некому будет еще раз писать мемуары на мокром песке...
...Мотоцикл притормозил, взобравшись на засеянный картофелем пригорок.
– Вылезайте! – Мент, пользуясь остановкой, закурил. – Вылазьте из люльки и идите прямо, через поле, а мне налево дальше ехать. Три километра еще до Степашкина. Вам поближе идти. Вон там, видите? Лесочек видите?
Я кивнул взлохмаченной головой. На линии горизонта картофельного поля виднелся лес, темно-синее пятнышко на границе земли и неба.
– Этот лесочек и есть кондратьевское кладбище, – объяснил мент Кеша. – Вы кладбище-то само лучше стороной обойдите, советую. Там, на кладбище, повадились наркоманы собираться...
– Из Москвы сюда колоться ездят? – не поверил я.
– Да какое из Москвы, вы чего? Своих наркоманов хватает с избытком. В Кондратьеве еще с этим делом туда-сюда, а бывает, целые деревни на игле сидят. На что дозы покупают, сам не знаю. Колются, мешая всякую гадость пополам с подслащенной водой. В толк не возьму, на хер колются, коль самогонка и дешевая, и полезней... Ну, чего? Пока, что ли?
– Пока. – Я пожал крепкую милицейскую руку. – Спасибо, что подвезли.
– Спасибом сыт не будешь.
– Извини, командир, но денег у меня с собой нету. Ни копейки. Хочешь, возьми кроссовки за проезд. Остальное все рваное.
– Ты чего, мужик, охерел? Пошутил я! Какой-то ты не юморной, велосипедист. Покеда, поехал я...
«Юморной» милиционер Иннокентий погнал мотоцикл под горку навстречу горизонту, там ждет его невеста и самогонка в поселке Степашкино. А меня в Кондратьеве вряд ли ждут.
Я пошел напрямик через поле и углубился в размышления о превратностях судьбы, о таких категориях, как удача и неудача, стечение обстоятельств и случайностей. Я пытался объяснить словами поступок старика. Я его напугал едва ли не до смерти, а он поверил мне и простил. Внутренне я понимал, почему старик отпустил меня с миром (с миром на войну?), но выразить свое понимание словами кратко и ясно никак не удавалось... А ведь человек со шрамом ошибается, когда говорит, что все люди предсказуемы! Старик оказался непредсказуемым, и я опять сам себе удивляюсь. Думаю о старичке, о последних событиях, и что-то меня терзает, а вспомнив о том, как жестоко обошелся с охранником возле калитки, не чувствую никаких угрызений совести. И по отношению к хозяйке коттеджа, к которой спешу званым, но нежданным гостем, у меня в голове выстраиваются очень и очень цинично-прагматичные планы, а совесть молчит.
Честно говоря, я начал не на шутку побаиваться собственных планов. Я сочинял планы по рецептам кинодраматургии, как будто сценарий боевика выдумывал, и уже успел нарваться на грубую правду реальной жизни. Однако по-другому я мыслить не умею. Прожекты относительно богатой бабенки, имевшей несчастье подобрать меня, седовласого красавца, на обочине шоссе, снова сильно смахивают на авантюрный киносценарий жесткого порно с элементами мелодрамы.
Горизонт, помеченный пятнышком леса, приближался. Да и темное пятнышко успело приобрести более четкие очертания с отчетливо различимыми отдельными деревьями. Я упорно шагал, обливаясь потом и стараясь дышать ровно. Вечерело, но вечера летом теплые. Солнце даст отдохнуть лишь часов через пять, когда закатится за горизонт. Знать бы, что за горизонт будет перед моими глазами в час заката. Хочется надеяться – закат я увижу в компании капитана Верховского.
Под сень деревьев на кладбище я ступил изрядно уставший и разбитый. Одно лишь отрадно – еще теплое солнце окончательно высушило промокшие после прыжка в бассейн одежды. Жаль только, грязь никуда не делась, присохла к джинсам, испоганила футболку. Если раньше держался на нервах, то, перейдя поле спеющей картошки и чуть-чуть успокоившись от равномерного движения, в полной мере ощутил дрожь в уставших мышцах и ломоту в травмированных когда-то суставах. Хорошо еще, что через два дня на третий, но все же не пренебрегал физкультурой, после того как бросил серьезно заниматься спортом.
Кладбище оказалось безлюдным, если так вообще можно говорить о кладбище, наверное, нельзя. Скажу по-другому: никого из живых на кладбище не было. И, к сожалению, не было на кладбище наркоманов, вопреки пророчеству мента Кеши. Что еще, кроме стычки с наркоманами, сможет оправдать мой грязный, истерзанный вид? Ничего! Придется врать госпоже из коттеджа, вешать лапшу на уши, дескать, стычка имела место. А как было бы славно подбежать к ограде вокруг коттеджа с криком «Помогите!» и, чтоб по пятам гналась банда одуревших от наркотиков подростков!
Попетляв по тропинкам меж поросших травой могил с покосившимися крестами, я вышел на окраину поселка Кондратьево. Коттедж шапочно знакомой мадам я узнал по автомобилю «Вольво» во дворе. Сквозь прутья металлического забора разглядел пожилого крепкого мужчину, занятого мытьем машины. Неужели муж! Нет. Мужа не бывает по выходным, мадам предупреждала. Как говорят японские женщины: идеальный муж тот, который много зарабатывает и редко бывает дома. Мужчина-мойщик, должно быть, в услужении у обремененной коттеджем и иномаркой четы. Сторожит дом, смотрит за двором, следит за машиной. По виду – местный крестьянин, подрабатывающий на пришлых дачниках. Коттедж, кстати, поскромнее будет, чем тот, где меня хотели убить с помощью китайца-кунфуиста, но тоже ничего домик, тысяч на сто долларов (вместе с обширным участком) потянет легко.
– Можно вас? – окликнул я мойщика машины, просунув голову в промежуток меж прутьями ограды.
– Чего надо? – Пожилой крестьянин без всякого энтузиазма отозвался на мой клич, не прекращая драить тряпочкой блестящий капот.
– Хозяйку позови, – попросил я.
– А ты кто таков? – Крестьянин плюнул на ветровое стекло «Вольво» и принялся тереть его тряпкой.
– Гость твоей хозяйки, чувырло! – прикрикнул я строго.
– Сам чувырло! – Мужчина наконец переключил свое внимание с автомобиля на меня. – Ходи отсюда, оборвыш. Нету хозяйки.
– Врешь, морда! – Я начал злиться. Еще не хватало терять время на препирательство со слугами! – Врешь, батрак! Зови срочно хозяйку, кому сказал?!
– Ходи отсюда, оборвыш! Сказано – нету хозяйки! Уехала.
– На чем уехала-то?! Чего ты врешь? А то я ее машину не узнал.
– На мужниной машине и уехала. Ходи отсюда, наркотик проклятый, житья от вас нету...
Все ясно – меня перепутали с подростком-наркоманом, завсегдатаем кладбища. Местные мужчины моего возраста не носят длинных крашеных волос и одеваются по стандартам, отличным от моих грязных одежд, и вообще другие. Полагаю, и деревенские подростки-наркоманы совсем на меня не похожи, однако пожилой крестьянин не затруднил себя непривычной умственной работой. От владельцев коттеджей и их гостей я, должно быть, тоже отличаюсь, а к тому же приковылял прямо с кладбища, вывод однозначен – я наркоман, явился попрошайничать. Думаю, соседство с местом тусовки наркоманов доставляет немало хлопот московским обеспеченным дачникам, и основная обязанность крестьянина-батрака отнюдь не мытье машины, а охрана покоя и собственности владельцев коттеджа от больных наркотической зависимостью.
– Батя, послушай, – заговорил я примирительным тоном. – Ошибся ты, батя, я не наркоман. Меня самого только что наркоманы проклятые побили и ограбили, а я к хозяйке твоей шел в гости.