Предел

В ситуации, когда почти каждый арголандец всю свою жизнь не вылезал за пределы агломерации, поглощенный легальным либо нелегальным приумножением пунктов, трудно было удивляться такому положению. Проблемы созидания благ могли интересовать самое большее каких-нибудь наимудрейших нулевиков — тех, что напридумывали все эти смешные машины, отлучающие человека от земли и фабрики. Важнее было то, что за свои пункты каждый мог получить все, что ему необходимо, да еще и оставалось на экспорт в другие агломерации, откуда взамен поступали разные импортные деликатесы и предметы роскоши, доступные за желтые тем, кто умел их добывать.
Шоссе и железные дороги служили исключительно подвозу товаров в город и вывозу скапливающихся в нем отходов для переработки или уничтожения на предприятиях, производящих энергию. Агломерация была огромным живым организмом, полипом, развалившимся среди гигантского простора и высасывающим из него все, что удавалось. Где-то далеко, разбросанные по большому континенту, существовали подобные. Столь подобные, что ни у кого, собственно, не было достаточно серьезных поводов наведываться туда. Тем более что это обошлось бы в головокружительную сумму пунктов.
Давние исторические причины миграции населения — желание обрести более легкую жизнь, высокие заработки — перестали действовать с момента повсеместной унификации принципов хозяйствования и введения единой интеллектуальной разрядизации. Теоретически можно было зарегистрироваться в любой агломерации, но связанные с этим формальности и расходы оказывались эффективной преградой против перемещения людей. Мировая хозяйственная система выровняла уровень жизни обитателей планеты столь тщательно и результативно, что граждане одного и того же разряда чувствовали себя одинаково в любой точке земного шара.
С того момента, когда промышленность и сельское хозяйство подверглись полной механизации, исчезли мелкие центры — города, села, поселки вокруг больших промышленных предприятий. За пределами агломерации люди оказались совершенно излишними, площади были необходимы под поля. Бывшие жители небольших населенных пунктов были поглощены огромными агломерациями, увеличив тем самым массу «резервных», которым не находилось занятий в городах. Но здесь можно было жить, даже не работая. Здесь же находились автоматы, склады, культурно-увеселительные заведения, жилища.
Для некоторых неработающих — таких, например, как Снеер, — агломерация была благодатным полем для развития в нелегальной, но прибыльной деятельности по оказанию услуг, умножающих сравнительно скромные доходы из фонда общественных дотаций. Но чтобы получить такие дополнительные доходы, надо было иметь соответствующий разряд. Не на Ключе, а в голове, как говаривал Снеер. Большинство неработающих с разрядом от четвертого до шестого, а также некоторые трояки, обладающие не слишком потребными профессиями, без протеста принимали материальный статус, следующий из их положения на интеллектуальной лестнице. Одинаковое для всех разрядов количество красных пунктов гарантировало удовлетворение ежедневных потребностей, а определенное количество давало возможность пользоваться дополнительными утехами, представляемыми городом.
Таким образом, каждый был не только материально обеспечен, но и имел возможность улучшить свое положение путем совершенствования собственного интеллекта. Это давало каждому столь потребную в жизни надежду на «нечто лучшее».
Надежда эта была — откровенно говоря — достаточно иллюзорной, однако понимали это только те, кто взобрался немного выше других, получив средний разряд. Уровень требований, которые ставились перед кандидатами на работу, убегал от людей быстрее, чем они были в состоянии поднимать свой интеллектуальный разряд. Большинство всю жизнь буксовало на месте, столкнувшись с непреодолимым пределом собственных возможностей. Иные — для которых даже стена официальной этики не была преградой — преодолевали барьер возможностей с помощью спецов, подобных Снееру.
Было трудно разобраться, то ли степень сложности технических комплексов и общественных проблем возрастала так резко, что все меньше людей удовлетворяли требованиям, предъявляемым к управлению и контролю, то ли слишком быстро понижался интеллектуальный уровень всего общества, и власти ради поддержания хорошего тонуса вынуждены были втихую занижать разрядификационный барьер, вследствие чего теперешний трояк или двояк был уже не столь интеллектуален, как прежний.
В принципе все в этой системе действовало в согласии с первоначальными замыслами: автоматизация производственных процессов и торговых операций для того и была осуществлена, чтобы освободить людей от физических и умственных усилий и тем самым обеспечить им нормальный быт и блага. Стало быть, пределом такого процесса было бы состояние, при котором никто не работает, но все получают продукты автоматизированных процессов по потребностям. Первоначально считалось, что сей предел будет достигнут в некоем невообразимо далеком будущем. Урбанизацию восприняли как неотъемлемый побочный продукт проводимой программы. Проблему занятости предполагали разрешить путем постепенного сокращения времени ежедневной работы и повышения сменности.
Однако очень скоро выяснилось, что это не более чем утопия. В теоретических выкладках перепутали реальность с благими пожеланиями: слишком прямолинейно трактовали аксиому о равенстве всех людей. Ибо что означает фраза: один человек равен другому? Человек — можно сказать — существо многомерное, так которое же из его свойств следует признать наиболее представительным для целей сравнения? В конце концов ни возможности, ни потребности людей не унифицированы и унификации не поддаются.
Введение всеобщего высшего образования, имеющего целью сравнять возможности, обнажило лишь неоспоримую разницу умственных уровней и способностей. Система разрядизации стала необходимой для определения, кто и в какой степени способен выполнять требования, предъявляемые сложной системой. Заполнение должностей людьми с низкими способностями было бы абсурдом. Гораздо проще и дешевле обеспечить им жизнь без работы, нежели создавать фиктивные рабочие места!
В ходе введения повой экономической системы пали многие неточные либо вообще ошибочные понятия, издавна бытовавшие в человеческом каноне социальных воззрений. Оказалось, например, что вопреки убеждению, имевшему хождение со времен раннего капитализма, люди вовсе не жаждут работы ради нее самой. «Работа» всегда была неким лозунгом, условным символом, означавшим по существу то же, что и другой условный символ — «деньги». Оба эти понятия обозначали одно и то же: объем благ, которые работник ожидает получить в свое распоряжение. Требуя работы, работник намерен получить — что вполне понятно — оплату. В те времена, когда подавляющие массы в основном честных и осознающих свои общественные обязанности людей не имели иных путей для получения денег, то есть в конечном счете благ, оторванные от жизни теоретики создали доктрину, согласно которой работающий люд нуждается только в работе, ибо жить без нее не может.
Но по сути дела, каждый человек в определенной степени — более или менее — ленив, так же как каждый бывает лучше или хуже, глупее или умнее других; это его естественное человеческое состояние, свидетельствующее о его принадлежности к роду людскому. Можно даже — как хотят некоторые — приписать лени творческую роль в формировании человеческой цивилизации. Ибо, говорят они, если б не лень наших предков, стремившихся достичь того же результата меньшими усилиями, сегодня у нас не было б даже простых машин.
В долгой истории человечества можно отыскать упоминания об экспериментах различных реформаторов, направленных на то, чтобы обеспечить людям работу, минуя оплату. Однако такие опыты в принципе оканчивались плачевно, причем обычно становилось ясно, что работающий человек не считает достаточным вознаграждением то, что использует для простого воспроизводства собственных физических сил, расходует на жилище, одежду и другие потребности своего «единоличного предприятия».