Любовь шевалье

Королева бросилась к окну, однако разглядела в ночном мраке лишь неясные очертания двух фигур. Тогда Екатерина прислушалась…
— Уверяю вас, Ваше Величество, это обыкновенные горожане, — сказал Руджьери, пожимая плечами.
Астролог говорил громко, будто хотел, чтобы его голос донесся до людей на улице.
— Тихо! — грозно прошипела Екатерина. Руджьери сразу побелел от страха.
А прохожие — кем бы они ни были, — разумеется, даже не догадывались, что за ними наблюдают. Они остановились прямо возле башни, под самым окном, и Екатерина ясно расслышала мужской голос… Он был очень грустным и очень почтительным — однако королева содрогнулась.
— Я подожду вас здесь, Ваше Величество, — промолвил человек под бойницей. — С этого места просматривается и улица Траверсин, и улица де Ла Аш. Никто не сумеет тайком подобраться к калитке. Я буду охранять вас. Ваше Величество может ни о чем не беспокоиться.
— Но мне нечего опасаться, граф, — раздался второй голос; на этот раз говорила женщина.
— Деодат! — хрипло произнес Руджьери.
— Жанна д'Альбре! — прошептала Екатерина Медичи.
— Вот ее дом, мадам, — снова прозвучал голос графа де Марийяка. — Вы заметили? Окна освещены. Она, несомненно, получила вашу записку и с нетерпением ожидает вашего прихода.
— Ты трепещешь, мой несчастный мальчик!..
— Еще ни разу в жизни не испытывал я такого волнения, Ваше Величество, хотя на мою долю выпало немало радостей и бед! Но ведь в эти минуты решается моя судьба! Однако какой бы она ни оказалась, я безгранично признателен вам за то, что вы отнеслись ко мне с такой заботой и вниманием!
— Деодат. тебе же известно, что ты дорог мне, как сын!
— О да, моя королева! Увы! Эти слова должна была сказать мне совсем другая женщина… Вспомните, мадам, ведь моя мать узнала меня, когда увидела в доме возле Деревянного моста. Она прекрасно понимала, какую муку я терплю — и безжалостно терзала мои кровоточащие раны! Я не дождался ни единого намека на нежность и сострадание. Она так и осталась холодной, как лед, и бессердечной, как статуя.
Речь графа была проникнута глубокой скорбью. Екатерина, остававшаяся совершенно спокойной, услышала сдавленные рыдания.
— Не отчаивайся! — ласково промолвила Жанна д'Альбре. — Думаю, что скоро я принесу тебе радостную весть, мальчик мой.
Сказав это, королева Наваррская быстрым шагом направилась к особнячку Алисы де Люс и постучала в зеленую калитку.
Граф де Марийяк, сложив руки на груди, прислонился к стене башни и замер. Голова юноши оказалась прямо рядом с бойницей. Томительно тянулись ночные минуты, и три человека, которых судьба свела в одном месте, напряженно ждали. Ждал астролог Руджьери — отец! Ждала королева Екатерина Медичи — мать! И ждал Деодат, граф де Марийяк — их сын!
Осторожно, почти незаметно, Руджьери приблизился к окну. Он не мог позволить Екатерине высунуться из бойницы! В его мозгу только что мелькнула страшная догадка. Ему было известно, что королева постоянно носила с собой маленький флорентийский кинжал с острым лезвием, украшенным прекрасной гравировкой. Эта дорогая безделушка превращалась в руках Екатерины в опасное оружие. Руджьери сам обработал когда-то лезвие кинжала ядом, и любой укол этого ножичка грозил теперь неминуемой смертью. Сообразив это, астролог задрожал. Что если Екатерина решит достать кинжал и внезапно поразить им юношу прямо из окна?! Однако королева не двигалась.
Пробило одиннадцать, затем — полдвенадцатого. Наконец с последним ударом колокола, громко возвестившего в сонной тишине о том, что наступила полночь, королева Наваррская вновь появилась на улице. Изнывавший от мрачных предчувствий Марийяк устремил взволнованный взгляд на Жанну д'Альбре, не в силах кинуться ей навстречу.
Екатерина насторожилась, однако Жанна, приблизившись к юноше, проговорила:
— Пойдемте, дитя мое. Нам срочно необходимо многое обсудить.
И они скрылись во мраке. Лишь тогда, когда шаги королевы Жанны и Деодата затихли вдали, Екатерина Медичи повернулась к астрологу:
— Зажги факел, Рене.
Руджьери выполнил ее приказ. Он был бледен, но руки его не тряслись и лицо казалось спокойным. Екатерина пристально взглянула на него и, передернув плечами, холодно осведомилась:
— Ты решил, что я убью его?
— Да, — бестрепетно отозвался Руджьери.
— Но ведь я уже сказала тебе, что совсем не желаю его гибели: он может нам пригодиться. Ты же видел, я не дотронулась до кинжала. И, несмотря на его речи, он все еще не умер… Ты ведь слышал?.. Он знает, что я — его мать!
Астролог безмолвствовал.
— Раньше я сомневалась, — вздохнула Екатерина. — Но теперь убедилась окончательно: ему все известно, Рене!
Королева казалась невозмутимой, но астролог знал ее слишком хорошо. В словах своей царственной возлюбленной он почувствовал такую угрозу, что потупился, не решаясь поднять на Екатерину глаза. Неискушенный же человек подумал бы, что мужчина и женщина ведут дружеский разговор.
Екатерина умолкла; насупившись и поджав губы, она уставилась в окно. Королева глядела в ту сторону, где скрылся Марийяк. Наконец она заявила:
— Не бойся, дорогой Рене. Ты можешь не волноваться за свое бесценное дитя!
Астролог вздрогнул, и его лицо, всегда бледное, позеленело, как у трупа.
— Ну, пришел в себя? — поинтересовалась королева.
— Нет, мадам, — хрипло произнес Руджьери. — Мне известно: мой сын обречен, и нет силы, способной спасти его!
Изумленная Екатерина покосилась на астролога.
— Что ты имеешь в виду? — пробормотала она, опускаясь в кресло.
Руджьери вскинул голову. Бог наделил его своеобразной красотой, изысканной и даже величавой. Астролог отнюдь не был обманщиком и шарлатаном. В характере этого человека удивительным образом совмещались самые разные качества. Достаточно безвольный, Руджьери не раздумывая мог совершить самое чудовищное злодеяние, с легкостью воплощая в жизнь чужие кошмарные планы, которые никогда не зародились бы в его собственном мозгу. Сам по себе астролог вовсе не был гнусным негодяем, но Екатерина превратила его в жуткое орудие, с помощью которого добивалась своих страшных целей. Если бы судьба не столкнула Руджьери с королевой, он всю жизнь мирно занимался бы наукой и пользовался бы всеобщим уважением как большой ученый.
Родись они в эпоху античности. Екатерина, возможно, обрела бы славу Локусты  [2] или Фрины  [3], а Руджьери стяжал бы лавры Эмпедокла  [4].
Разум астролога часто витал в мире волшебных грез. Он обращался к звездам в поисках Высшего Знания и к тому же Высшему Знанию мечтал приобщиться, изучая химию и исследуя яды.
Составление гороскопов никогда не было для Руджьери главным; он стремился к большему. Предвидеть будущее — значит повелевать миром, считал астролог. Человек, которому уже сегодня известно то, что случится завтра, всесилен! Но его власть станет поистине безграничной, если он сумеет к тому же превращать по своему желанию разные металлы в чистое золото! Такой человек будет равен самому Творцу. Ведь Всевышний — этот тот, кто может приподнять завесу времени и кому ведомы все тайны мироздания.
Руджьери не сомневался, что его ждет успех. Он сутками сидел, погрузившись в вычисления, хотя порой в отчаянии и швырял бумаги на пол. Но затем астролог с новыми силами набрасывался на работу, с бешеным упорством стараясь постичь непостижимое. Не приходится удивляться, что его усталый мозг нередко изнуряли галлюцинации…
— Ваше Величество, — промолвил он, — вам интересно знать, почему мой сын погибнет и почему надежд на спасение нет? Я объясню вам. Увидев Деодата на постоялом дворе, куда я ходил по вашему приказанию, я сразу встревожился за вас. Кем был для меня этот юноша? Совершенно чужим человеком. Вы же… вы — моя госпожа, моя богиня… Однако позже в душе моей зародилось сострадание, а вместе с ним — и трепетная нежность, причинившая мне столько боли. Но я так и не осмелился подойти к вам и заявить: «Вы не сделаете ему ничего плохого!» Осознав, что вы вынесли нашему сыну смертный приговор, я лишь скорбно оплакал его. Вы имеете надо мной какую-то удивительную власть, Екатерина! Я долго пытался вырвать любовь к вам из своего сердца. За последний месяц я не раз обращался к звездам, но на мои вопросы небеса давали слишком туманные ответы. Все еще надеясь на лучшее, я решил защитить от вас нашего сына и предотвратить убийство. Признаюсь вам, мадам: если бы вы сейчас вытащили кинжал, я бы не позволил вам пустить его в ход. Я страстно мечтаю о том, чтобы мой сын остался в живых… Но мне известно: ему суждено умереть.