Любовь шевалье

 
Глава 4
ПОВЕЛЕНИЕ МОНАРХА
Мы помним, как Франсуа де Монморанси встретился со своей первой женой Жанной де Пьенн и впервые увидел собственную дочь, прелестную Лоизу. Он провел со своей вновь обретенной семьей счастливый день в бедном доме на Монмартрской улице. Душа маршала была исполнена нежности. Он с умилением и восторгом взирал на дочь, повторяя про себя, что она — самое очаровательное существо в мире. Франсуа надеялся, что Жанна выздоровеет; ее разум помрачился, конечно, ненадолго. Любовь и ласка восстановят ее силы, и рассудок вернется к ней. Порой ему чудилось, что взгляд сумасшедшей женщины становится более осмысленным. Он то и дело напряженно всматривался в лицо Жанны и шептал:
— Она поправится — и что я скажу ей тогда о моем втором браке? Я же клялся, что буду ей верен до могилы, и обязан был сдержать слово, хоть и думал, что она обманула меня…
Поседевший маршал, трепеща, любовался Жанной, по-прежнему молодой и восхитительно красивой, почти не изменившейся с тех пор, как юный Франсуа назначал ей свидания в роще Маржанси.
Лоизе причиняла жестокую боль мысль о том, что ее дорогая матушка не может порадоваться вместе с ней. Но в то же время девушка была безмерно счастлива. Она тоже не сомневалась, что Жанна придет в себя; просто ей необходимы покой и забота близких. Сама же Лоиза наслаждалась неведомыми ей дотоле чувствами: у нее теперь было имя, были родные, был отец. Отца своего Лоиза считала удивительным человеком. В нем столько внутренней силы и величавого достоинства! Более того: он — один из самых знатных и влиятельных людей в стране. Так что, несмотря на болезнь Жанны, этот день стал для семьи маршала самым светлым за долгие-долгие годы…
Ведь Бог был милостив к отцу и дочери: Жанна не умерла, она — с ними. Внимательно следя за ее поведением, Франсуа и Лоиза вроде бы замечали изменения к лучшему. В очах Жанны опять появился блеск, щеки порозовели, на губах заиграла кроткая, ласковая улыбка.
Герцогу де Монморанси представился Пардальян-старший, с которым Франсуа не был знаком раньше. Мужчины крепко пожали друг другу руки, не скрывая искренней взаимной симпатии. Об участии ветерана в похищении Лоизы больше не вспоминали.
Ночь прошла мирно, хотя еще вечером вокруг дома возникло подозрительное оживление. На улице появился маршал де Данвиль в сопровождении сорока королевских гвардейцев. Этот отряд прибыл на смену страже, присланной герцогом Анжуйским для охраны здания, в котором укрылись Пардальяны. Со стражей уехал и офицер, разрешивший отцу и сыну остаться в доме под честное слово Жанны де Пьенн. Караулом теперь командовал лейтенант гвардии Карла IX.
Всю ночь Данвиль не спускал глаз с осажденного здания; рано утром солдаты засуетились. Человек двадцать зарядили свои аркебузы и нацелили их на дом.
Еще десять гвардейцев прикатили таран — огромную балку, подвешенную на веревках к мощным столбам. Они явно собирались вышибить дверь.
Пардальян-старший, следивший за действиями неприятеля с чердака, понял: отсрочка, полученная вчера от офицера, аннулирована. Ветеран тут же бросился к маршалу де Монморанси и сыну, и мужчины устроили военный совет.
Старый забияка откровенно ликовал; он даже не прятал озорной усмешки.
— Если они решили предательски напасть на нас, — сказал этот заслуженный воин, — то и мы вправе нарушить свое обещание. Мы сидели тут только потому, что мадам де Пьенн поручилась за нас. Но атака освобождает нас от всяких обязательств. Мы больше ничем не связаны и со спокойной совестью можем удирать!
— Верно, — кивнул Франсуа, — однако не раньше, чем они пойдут на приступ. Если одна сторона отказалась соблюдать договор, то и вторая не обязана придерживаться его условий.
— Они нападут, не сомневайтесь! А ты как думаешь, шевалье?
— Мне кажется, что господину маршалу и женщинам нужно срочно уходить отсюда, а мы останемся в доме и примем бой.
— Ишь, что выдумал, — буркнул ветеран, прекрасно понимая душевное состояние своего сына.
Он оттащил юношу в угол и прошептал:
— Значит, ищешь смерти?
— Вы угадали, батюшка!
— Что ж, погибнем оба… Но, может, ты все-таки выслушаешь старика-отца?
— Конечно, батюшка!
— Так вот… Я согласен отойти в мир иной, если уж тебе, разрази тебя гром, невмоготу жить без крошки Лоизы, а мне — без тебя. Но с чего ты взял, что вам не суждено быть вместе?
— К чему вы клоните, батюшка? — вскричал Жан, затрепетав от нахлынувшей надежды.
— Лишь к одному: ты сказал герцогу, что любишь его дочь?
— Но это же немыслимая дерзость!
— Не спорю. И тем не менее: ты просил ее руки?
— Вы отлично знаете, что это невозможно.
— А ты все-таки попробуй!
— О нет! Ни за что! Он откажет — и я не перенесу такого оскорбления!
— Ладно. В таком случае я сам переговорю с ним. Одно из двух: либо маршал даст согласие на брак, и Монморанси будут иметь честь породниться с тобой. Черт возьми! Твоя доблесть не уступает отваге любого представителя этой семьи. И имя наше никто никогда не опозорил… Либо — ты получаешь отказ. Вот тогда мы с тобой и двинемся в те края, откуда нет возврата. Ну, изволишь ли ты потерпеть, пока отец Лоизы не объявит мне своего решения?
— Да! — вздохнул юноша. Он хотел погибнуть один, не подвергая риску жизнь отца.
Ветеран приблизился к герцогу и промолвил:
— Монсеньор, мы с шевалье все обсудили — и наше мнение таково: вы сию же секунду уводите из этого дома женщин, а мы ждем тут штурма. Как только гвардейцы пойдут в атаку, мы с сыном отправимся вслед за вами.
— Я вас здесь не оставлю, — решительно произнес Франсуа де Монморанси. — И знайте, шевалье: если в случае нападения вы не захотите бежать отсюда вместе с нами, то вы подвергнете страшной опасности жизни двух беспомощных дам.
— Похоже, я вынужден сопровождать вас, — растерянно пробормотал белый как мел Жан.
— Пока же — будем сидеть и дожидаться атаки, — резюмировал ветеран.
Но долго томиться им не пришлось. Часов в пять к дому подлетел верховой, кутавшийся, несмотря на теплое утро, в просторный плащ, который закрывал его лицо до самых глаз. Всадника тут же увидел Пардальян-старший, бдительно следивший за улицей из оконца чердака. По знаку таинственной особы на крыльцо дома поднялись лейтенант королевской гвардии и чиновник суда в черном одеянии.
Последний достал из специальной сумки бумагу и громко огласил ее содержание:
— Именем короля! Господа Пардальяны, отец и сын, нашедшие убежище в сем строении, где им было разрешено остаться под честное слово высокородной мадам де Пьенн, считаются отныне изменниками и бунтовщиками, ручательство дамы теряет силу, ибо оная особа не ведала о злодеяниях, в совершении коих обвиняются вышеназванные Пардальяны. Повелеваем преступникам немедленно и без каких-либо условий отдать себя в руки правосудия. Приказываем офицерам королевской гвардии арестовать вышепоименованных мятежников и препроводить, связанных по рукам и ногам, в застенок. Я, Жюль-Анри Перегрен, прокурор Шатле, назначаю местом заключения отца и сына Пардальянов королевскую тюрьму Тампль, куда они должны быть доставлены и где им надлежит находиться до суда за предательство и оскорбление особ королевской крови, а также за поджог дома и вооруженное сопротивление властям.
Повелеваем страже пустить в ход оружие и, если не удастся схватить преступников живыми, убить их на месте, тела же повесить в назидание всем смутьянам.
Я, Жюль-Анри Перегрен, довожу до сведения господ Пардальянов королевский указ и в виде последнего снисхождения дарую им час на размышление.
Передаю сию бумагу с подписью и печатью дворянину Гийому Мерсье, барону дю Тейль. лейтенанту королевской гвардии — для исполнения.
Одетый в черное чиновник вручил документ офицеру и отступил назад, к застывшему верховому в широком плаще.
Время, полученное осужденными на размышление, пролетело мгновенно. На улице собралась толпа. За спинами гвардейцев теснились зеваки, оживленно обсуждая, схватят ли мятежников живыми или судейским достанутся лишь их изуродованные трупы. Большинство любопытных, надо сказать, надеялось, что бунтовщиков прикончат. В этом случае горожане получили бы двойное удовольствие: во-первых, полюбовались бы на драку, а во-вторых, насладились бы видом тел, болтающихся на виселице.