Дамское счастье

— Вот! — воскликнул Муре, закончив. — Так и оставьте… А в понедельник скажете мне, захватило это женщин или нет.
В ту самую минуту, когда он подошел к Бурдонклю и Робино, в зале появилась девушка; при виде выставки она замерла на месте. То была Дениза. Промешкав около часа на улице, вся во власти неодолимого приступа застенчивости, она наконец решилась войти. Но она была до такой степени смущена, что на понимала самых ясных указаний: служащие, которых она, запинаясь, спрашивала о г-же Орели, говорили ей, что надо подняться на второй этаж; Дениза благодарила, а затем поворачивала налево, если ей говорили повернуть направо; так она минут десять бродила по нижнему этажу, проходя отдел за отделом мимо насмешливо-любопытных или угрюмо-равнодушных продавцов. Ей хотелось бы бежать отсюда, но в то же время желание полюбоваться удерживало ее. Она чувствовала себя затерянной, совсем крошечной по сравнению с этой чудовищной машиной, еще находившейся в состоянии покоя; и ей чудилось, что движение, от которого уже начинали содрогаться стены, должно непременно увлечь и ее за собой. Мысленно она сравнивала лавку «Старый Эльбеф», темную и тесную, с этим огромным магазином, пронизанным золотистым светом, и он представлялся ей еще больше, словно целый город, с памятниками, площадями, улицами, — ей даже начинало казаться, что она так и не найдет г-жу Орели.
Она долго не осмеливалась войти в отдел шелков, высокий стеклянный купол которого и великолепные прилавки напоминали храм и приводили ее в трепет. Но когда Дениза наконец вошла, спасаясь от насмешек продавцов бельевого отдела, она сразу же точно споткнулась о выставку, устроенную Муре, и, несмотря на все ее замешательство, в ней проснулась женщина; щеки ее зарделись, она забыла обо всем на свете, всецело уйдя в созерцание пламенеющего пожара шелков.
— Смотри-ка, — шепнул Гютен на ухо Фавье, — та самая гусыня с площади Гайон.
Муре, делавший вид, что слушает Бурдонкля и Робино, был до глубины души польщен волнением этой бедной девушки, подобно тому как маркиза бывает взволнована грубым вожделением, промелькнувшим в глазах проезжего извозчика. Дениза вскинула глаза и еще больше смутилась, узнав молодого человека, которого она приняла за заведующего отделом. Ей почудилось, что он глядит на нее строго. Не зная, как выбраться отсюда, окончательно растерявшись, она снова обратилась к первому попавшемуся продавцу; им оказался стоявший рядом с ней Фавье.
— Где мне найти госпожу Орели? Скажите, пожалуйста!
Фавье, не отличавшийся любезностью, сухо бросил:
— На втором.
Дениза поблагодарила и, лишь бы поскорей избавиться от взглядов всех этих мужчин, снова повернулась было спиной к лестнице, но тут Гютен, только что обозвавший ее гусыней, невольно поддался врожденной галантности; он остановил ее и любезно сказал:
— Нет, вот сюда, мадемуазель… Пожалуйте…
Он сделал несколько шагов и проводил Денизу до лестницы, слева от зала. Тут он поклонился ей, улыбнувшись той самой улыбкой, какою улыбался всем женщинам.
— Наверху повернете налево… Отдел готового платья будет как раз перед вами.
Эта чарующая вежливость глубоко растрогала Денизу. То была словно братская помощь. Девушка подняла глаза, взглянула на Гютена, и все в нем умилило ее: красивое лицо, взгляд, улыбка, рассеявшая ее страх, голос, показавшийся ей успокоительно-ласковым. Сердце ее преисполнилось признательности, и, преодолевая смущение, она пролепетала:
— Вы очень любезны… Не беспокойтесь… Очень благодарна вам, сударь…
Но Гютен уже вернулся на место и с обычной грубоватостью тихонько заметил Фавье:
— Видал? Вот рохля-то!
Наверху девушка попала прямо в отдел готового платья. Это была обширная комната, уставленная по стенам высокими шкафами из резного дуба; зеркальные ее окна выходили на улицу Мишодьер. Пять-шесть женщин, одетых в шелковые платья и имевших весьма кокетливый вид благодаря завитым шиньонам и приподнятым сзади кринолинам, суетились здесь, перебрасываясь отрывистыми фразами. Одна из них, высокая и худая, с непомерно длинным лицом и поступью вырвавшейся на волю лошади, прислонилась к шкафу, словно изнемогая от усталости.
— Скажите, где госпожа Орели? — снова спросила Дениза.
Продавщица презрительно посмотрела на ее жалкую одежду и ничего не ответила; потом повернулась к одной из сослуживиц, маленькой женщине с болезненно-бледным лицом, и спросила тоном оскорбленной невинности:
— Мадемуазель Вадон, вы не знаете, где заведующая?
Продавщица, развешивавшая ротонды по размеру, не потрудилась даже обернуться.
— Нет, мадемуазель Прюнер, не знаю, — процедила она сквозь зубы.
Наступило молчание. Дениза не двигалась, но никто больше ею не интересовался. Подождав немного, она расхрабрилась и опять спросила:
— Как вы думаете, скоро вернется госпожа Орели?
Тогда помощница заведующей, которую Дениза еще не заметила, — тощая некрасивая вдова, с выдающейся вперед челюстью и жесткими волосами, — крикнула из недр шкафа, где она проверяла ярлыки:
— Если хотите говорить лично с госпожой Орели, так подождите. — И, обратившись к другой продавщице, прибавила: — Может быть, она в отделе приемки?
— Нет, госпожа Фредерик, не думаю, — отвечала та. — Она ничего не сказала; значит, где-нибудь поблизости.
Получив эти разъяснения, Дениза продолжала стоять. Здесь было несколько стульев для покупательниц, но ее не приглашали сесть, а сама она не осмелилась воспользоваться стулом, несмотря на то что у нее от волнения подкашивались ноги. Очевидно, эти барышни почуяли в ней приказчицу, желающую поступить на место; они искоса рассматривали ее и раздевали взглядом, недоброжелательно, с глухой враждебностью, как люди, сидящие за столом и не склонные потесниться, чтобы дать место постороннему. Замешательство Денизы все возрастало, она не спеша прошла через комнату и посмотрела в окно, чтобы набраться храбрости. Прямо напротив находился «Старый Эльбеф» со своим грязным фасадом и безжизненными витринами, и он показался ей столь жалким, столь убогим после той роскоши и оживления, среди которых она сейчас находилась, что вдобавок ко всему сердце у нее сжалось от чего-то похожего на угрызение совести.
— Видали, — шепнула высокая Прюнер на ухо маленькой Вадон, — нет, вы видали ее ботинки?
— А платье-то! — прошептала та.
Глядя на улицу, Дениза чувствовала, как у нее за спиной перемывают ей косточки. Но она не могла сердиться на этих женщин. Ни та, ни другая не показались ей красавицами, — ни высокая, с шиньоном рыжих волос, ниспадавших на лошадиную шею, ни маленькая с кожей, цветом напоминавшей простоквашу, отчего ее плоское и словно бескостное лицо казалось на редкость дряблым. Клара Прюнер была дочерью сапожника из Вивейских лесов; в свое время ее развратили лакеи графини Марейль, в замок которой она приходила чинить белье; позднее она поступила в один из магазинов Лангра, а теперь в Париже вымещала на мужчинах тумаки, которыми отец разукрашивал ей спину. Маргарита Вадон, родом из Гренобля, где ее семья торговала полотном, была отправлена в «Дамское счастье», чтобы скрыть грешок — невзначай прижитого ребенка; теперь она вела себя примерно и скоро должна была вернуться в провинцию, чтобы взять на себя руководство лавкой родителей и выйти замуж за поджидавшего ее двоюродного брата.
— Ну, с этой можно будет не очень-то считаться, — сказала Клара, понизив голос.
Но тут в комнату вошла дама лет сорока пяти, и они сразу умолкли. Это была г-жа Орели, очень-полная женщина, затянутая в черное шелковое платье; корсаж, туго облегавший массивные округлости плеч и груди, блестел на ней, как кираса. Ее черные волосы были гладко причесаны, большие глаза смотрели в одну точку; должность заведующей преисполняла ее сознанием собственного величия, и ее лицо со строгим ртом и полными, слегка отвисшими щеками, порой становилось напыщенным, как раскрашенная маска Цезаря.
— Мадемуазель Вадон, — произнесла она раздраженно, — что же вы не отослали вчера в мастерскую модель манто в талию?