Скоморох
— Отчего ж нет? Язычники там лежат. Говорят, в Киеве великий князь ужо все курганы срыл.
— Слыхал… Ну, а об Остромире что говорят?
— Боярине новгородском? Много всякого, он тут частый гость. Они с нашим воеводой можно считать, что друзья, хоть и не ровесники. Ежели воеводе что надо от князя, он первым делом с Остромиром советуется. Нет в Новгороде более влиятельного человека, чем Остромир. Нет и более богатого. Говорят, на строительство Софии княже у Остромира куны в рез брал. До сих пор не вернул.
— И боярыня, молвят, Остромиру благоволит?
— Это ты о чем? — удивился Валуня. — Вот про нее и Яна Творимирыча слухи ходили. Но поклеп это. Добродетельней нашей боярыни не сыскать, она у нас самая праведная христианка. Ежели б не она, до сих пор бы идолы поганые на улицах стояли.
— Верно. Видал я ее в риге. Добрая боярыня. Будь другом, передай ей, что в порубе томится скоморох Ра-дим. Скажи, вороги коварные кривду на него возвели.
— До боярыни меня не пустят. Я ж отрок младшой, — сказал Валуня грустным голосом. — Но ты не горюй, утром я нашего сотника найду и о тебе напомню. А сейчас мне пора. Еще обход делать. Спокойной ночи!
— Спасибо, Валуня!
Загремели засовы, запирая поруб, снова заворчал Леший:
— Не поможет тебе этот молокосос. Меня Остромир знает. Он за нас вступится. А тебя сгубит. — Леший противно рассмеялся.
Радим ничего отвечать не стал. Он свернулся калачиком и прикорнул в своем углу. Думать о неприятностях у него больше не было сил.
— Убирайся из града подобру-поздорову… — скрипучий голос раздался у самого уха. Радим открыл глаза и замер в ужасе.
Полуулыбка-полуоскал играла на сморщенном лице старухи. Радим узнал ее сразу, как только увидел. Та самая, что давеча крутилась в людской. Выцветшее платье и длинные седые волосы трепетали на ветру. Откуда в порубе ветер? Судя по одеждам старухи, ветер был очень сильный, почти ураган, но скоморох ничего не ощущал. Радим с трудом приподнял голову. То, что он увидел, его отнюдь не обрадовало.
Леший и Великан, как и весь поруб, исчезли. Вокруг расстилалась тьма. На фоне мрака ярким пятном выделялась фигура старухи. Теперь она смеялась. Хохотала противным резким голосом, будто несмазанная дверная петля скрипела на ветру. Радим закрыл глаза, но старуха не исчезла. Ее противное бородавчатое лицо то приближалось, то удалялось, навязчиво маяча во тьме. Ведьма. С ними Радиму иногда приходилось сталкиваться, когда неудачный трюк вынуждал залечивать раны. Но никогда ведьмы не являлись к нему и тем более не обращались по собственному почину. Ничего хорошего такое не предвещало. Радим попробовал закричать…
— Гад, еще и спать мешает, — раздался недовольный голос Лешего.
Радим продрал глаза и с облегчением отметил, что старуха пропала и он снова лежит на гнилой соломе в холодном порубе. Сон. Это был ужасный сон.
Некоторое время Радим возился в углу, переваливаясь с боку на бок, потом снова сомкнул глаза. Кошмаров больше видеть не хотелось. Лучший способ избежать их — настроиться на что-то приятное, заполнить мысли добрыми образами. Обычно Радим начинал думать о золоте, кучах звонких динаров и огромных самоцветов, но в этот раз как-то само собой получилось, что ему захотелось тепла и ласки. Перед его внутренним взором появилась девушка в простеньком сарафанчике и белоснежном кокошнике. Она плавно парила ему навстречу, улыбаясь и широко раскрыв объятия. Воображение само нарисовало нежные округлости боярской дочки, виденной на сегодняшнем пиру. Радим затрепетал и ухватился за сей образ. Девушка запала ему в сердце, красотой и обаянием сразив наповал. Во сне она была полностью его, и он мог делать с ней все, что угодно… Радиму стало тепло и уютно.
Глава 8
Утро выдалось хмурым и студеным. Солнце скрылось за плотным слоем туч, небо отливало свинцом. Снег еще не шел, но погода явно начинала портиться. Радим проснулся от холода и от лязга цепей. Зябко поеживаясь, он приподнялся и вгляделся в темноту поруба. Свет падал из небольшого оконца прямо на Великана, который растягивал цепи. Мышцы молодца вздымались буграми, лицо покраснело, воздух тугой струей выходил из-под плотно сжатых губ. Леший, чтобы не закоченеть, тоже исполнял нечто вроде пляски вприсядку. Это выглядело столь забавно, что Радим рассмеялся.
Леший зашипел и грязно выругался. Великан показал увесистый кулак.
— Рано радуешься. Вот выйдем отсюда, намнем бока по самое не могу!
Настроения спорить у Радима не было. Он обдумывал дальнейшее. Вот выпустят его на свободу — и что делать? К решению загадки с отравлением он не приблизился ни на шаг. Остромир, конечно, вел себя вельми подозрительно, но против боярина не было ничего конкретного. Да, собственно, и проступка пока нет. Никто не отравлен, лишь боярыня боится, что с ней могут сотворить злое дело. Может, просто блажит? Верит дурным слухам, панику на пустом месте поднимает? Никому не нужна ее жизнь, никто не охотится на нее. Тогда и Богдан в безопасности. Причем всегда сыт и в тепле.
Мысли о тепле напомнили Радиму, что сам-то он стынет в колодках. Пора бы уж явиться избавителям. Негоже захворать тут.
Дверь внезапно открылась. Свет широким потоком хлынул в поруб. Его заслонила фигура воина с копьем в одной руке, ведром в другой. Радим узнал Валуню.
— Доброе утро, Радим! Я тебе харч принес.
— Вот спасибо! А я надеялся, ты путы снимать пришел.
Со стороны Лешего раздалось недовольное сопение:
— О наших харчах не забудь!
Валуня поставил ведро около Радима, подал ему вынутую из-за пояса липовую ложку, повернулся к другим узникам.
— Тут кто-то чем-то недоволен? — спросил сторож таким тоном, что Леший не решился повторить свое требование.
— Вот так и молчите.
Радим с аппетитом наворачивал горячую похлебку из кислой капусты. Это, конечно, не вчерашняя ушица из корюшки, но тоже достойная еда.
— Ешь-ешь. А я пока тебе новость расскажу, удержаться не могу. Что у нас ночью сотворилось — беда! Теперь забот у бояр полна мошна.
— Не томи. Что случилось? — спросил Радим в промежутке между ложками.
— Ян Творимирыч умер. Говорят, напировался так, что на ногах стоять не мог, пошел в свою палату, лег, заснул, да не проснулся. Воевода наш сам не свой. Места от горя не найдет. Пригласил друга на праздник, а полудлось на погибель. Остромир тоже глубоко опечален. — Молвят, Ян Творимирыч уйму кун ему должен остался. Теперь вроде с его сынов спрашивать надо, да те где? За море как ушли, так и не вернулись. А уж что князь наш, Владимир, делать станет, как о смерти Яна Творимиры-ча узнает, страшно подумать! Боярин ему как отец родной был. В Царьградском походе от смерти лютой молодого князя спас. Чует мое сердце, Пост Великий горьким будет.