Скоморох

Молитвы не помогли. Дверь с противным скрипом медленно отворилась, и в палате заиграли отблески света. Вошедших было двое, оба мужчины. Один держал в руке яркую восковую свечу. Радим с ужасом разглядел, что Богдан распластался по полу почти в центре палаты. Пока что его загораживал от вошедших угол печки, но, пройди они вглубь на пяток шагов, им открылась бы интересная картина.
К счастью, мужи задержались, затворяя дверь.
— Надо ему все сказать, — говоривший был хрипловат.
— Не вздумай! — ответил более молодой голос.
— Но Эйлив — наш друг. Кроме того, весть рано или поздно все равно дойдет.
— Пусть лучше поздно. Нашему князю нужно время, чтобы определиться.
Богдан сообразил, что затаился не совсем удачно, и стал медленно ползти к стене.
— Что там? — услышав шорох, остерегся один из вошедших.
— Мыши, должно быть.
Богдан втиснулся под скамью и затих.
— Ты же знаешь, я предан князю не меньше тебя. Когда удача отвернулась от нас в греческом походе, моя рука спасла молодого государя. Ты хочешь его именем оправдать собственные интересы. Так поступать негоже.
— Мой интерес тут один. Ладога — это врата в Новгород, пусть привратник во всем слушает господина. Сам знаешь, Эйливу это не нравится. Кликнет варягов, тогда бед не оберешься.
— Ох, не вовремя ее смерть.
— Наоборот. Долее ждать — более увязнуть. С Ладогой давно надо решать.
Вошедшие от двери не удалялись, говорили негромко, но взволнованно. Их лиц Радим разглядеть не мог, но, судя по разговору, — это были бояре, приближенные самого князя Владимира. Скоморох увидел две пары сафьяновых сапог, украшенных золоченой вышивкой и самоцветами. На том, что помоложе, сапожки были ярко-белыми с золотым змеем, опутывающим своим хвостом голенище. Хриплый боярин был обут в сапоги темно-красного цвета с узором в виде диковинных цветов. Радиму подумалось, что две пары великолепных сапог — недурная добыча. Однако разбой он считал делом недостойным, а кроме того, излишне опасным.
— Не добр ты стал, Остромир. Ладно, буду молчать пару дней. Но перед отъездом обязательно поговорю с Эйливом. Это мое окончательное слово.
— Уговорились.
Молодой боярин отворил дверь, и оба собеседника вышли. Снова в палате повисла непроглядная тьма.
Раздался негромкий стук — это Богдан ударился лбом о лавку, когда поднимался на ноги.
— Что теперь? — прошептал он.
— Нашел что-нибудь?
— Да. Печка да беседа.
— Шутник, талый снеговик… — выругался Ра-дим. — Ценности нашел?
— Нет.
— Иди сюда. — Замок короба поддался ловким рукам Радима. Он откинул крышку и стал шарить внутри.
— Ничего не видать, — пожаловался Богдан. Радим извлек из-за кушака лучину и чиркнул огнивом. Маленький огонек заплясал во тьме.
— Во! Так лучше!
— Тс-с!
Скоморохи стали извлекать барахло, лежавшее в коробе. Несколько холщовых рубах, еще какое-то тряпье, глиняные горшки, какие-то деревянные доски… Ага, наконец попалось что-то ценное: кольчуга тонкой византийской работы. Тут же рядом находился и массивный конический шишак с позолоченным наносьем.
— Давай мешок! — скомандовал Радим.
Богдан подчинился, и вскоре кольчуга и шишак перекочевали в мешок. Радим стал рыться в коробе дальше.
— Еще есть что?
— Беда, пусто, — Радим был расстроен. Добыча не радовала богатством. Скоморох рассчитывал на большее.
— Что будем делать?
— Пойдем дальше, — кивок в сторону двери указал направление.
— Куда? Там же бояре!
— Уже ушли. Боишься?
— А то! Но все равно пойду. Веди.
На всякий случай лучину притушили, прежде чем заскрипеть дверью. Однако предосторожность была излишней. Радим чиркнул огнивом, подпаливая лучину вновь. Тени заиграли на бревенчатых стенах.
— Может, не пойдем дальше? — беспокойно спросил Богдан. — Тут тоже пусто.
Действительно, клеть, в которую они попали, была уставлена какими-то невразумительными бочками и чурбаками. Похоже, это был проходной помост, в который вела лестница с первого яруса. Из клети двери вели в отдельные палаты.
Удостоверившись, что ничего ценного и в этом месте не добыть, Радим принял решение идти дальше. Он приблизился к одной из дубовых дверей и прислонил к ней ухо.
— Богдан, а ты слышишь там что-нибудь?
— Нет.
Радим подождал еще несколько мгновений, потом начал медленно отворять дверь. Он был напряжен, в любой миг готов броситься в сторону. Были в жизни Радима случаи, когда ему приходилось сталкиваться с владельцем хором нос к носу — и уносить ноги. Все встречи окончились благополучно именно благодаря постоянной готовности скомороха к неожиданностям.
Дверь распахнулась полностью, но Радим не спешил переступать порог. Некоторое время он выжидал, вглядываясь в темноту. Может, здесь кто-то спит? Не хотелось бы забрести в палату, забитую отдыхающими ратниками. Расправа будет быстрой и жестокой. Судить по Русской Правде изувеченный труп не станут.
Радим счел задержку достаточной и переступил порог. Богдан подался за ним. Они осторожно прошли в глубь палаты, держась левой стены. Огонек лучины давал мало света, однако Радим сразу понял, что они попали в то место, о котором он мечтал.
Столы и лавки были покрыты дорогими паволоками, серебряная утварь в изобилии стояла на расписных коробах, на стенах висели диковинные шкуры и ковры. В глубине угадывались очертания огромного одра, украшенного вычурной резьбою и позолотой. Вдвоем, даже если очень напрячься, всего, что просилось в руки, не унести.
— Богато! — вырвалось у Богдана, и он потянулся рукой к чаше, стоявшей на одном из столов. — Ого! Вино!
То, что произошло дальше, Радим воспринял как гром среди ясного неба. Не успел Богдан поднести чашу к губам, как палата внезапно осветилась и скоморохи оказались окруженными дворовыми девками и детинами. Каждый холоп держал перед собой лучину. В клети стало светло, как днем.
Радим попытался прорваться к двери, но путь преградил коренастый бородач с секирой наперевес. Вид страж имел свирепый — вихры перехвачены железным кольцом-наголовником, на обеих руках широкие кожаные обручни, волосатая грудь выпирала из толстой тюленьей рубахи. Уткнувшись ему в живот, Радим отступил. Остальные противники были не столь грозны — несколько отроков и вдвое больше отроковиц, но бежать все равно было некуда: из палаты имелся только один выход.