Мышь и три ее сына

Родила Мышь Тигра. Беспомощный, слепой, тыкался он мордочкой в ее живот, вжимая в стену, жалобно пищал, выпрашивая молока. Мышь, как полагается, вылизала его от макушки головы до кончика хвоста и стала думать, как прокормить сына.
В кухне было тихо. Она выглянула из норы и увидела на полу большие тазы, до краев наполненные молоком. В одних было ячье густое, жирное, тягучее, похожее на затянутое облаками солнце, в других — коровье, белое, как первый снег, в третьих — овечье, отдававшее соком медовой травы, в четвертых — верблюжье, подернувшееся морщинистой пленкой. Мышь торопливо заработала зубами, выгрызая в стене дыру побольше, чтобы сын мог через нее пролезть. Потом она вернулась в нору и, подпихивая его в бока, заставила выбраться наружу. Тигр, почувствовав запах молока, заковылял к тазам. Мышь запрыгнула на край таза с ячьим молоком и, обмакнув в него хвост, опустила его сыну. Тигр принялся с урчанием обсасывать матушкин хвост. Потом Мышь забралась на таз с верблюжьим молоком, затем — с коровьим. Наевшись, Тигр тут же уснул, и Мышь выбилась из сил, заталкивая его назад в нору. Она с ужасом думала о том, что сейчас войдут люди, увидят ее неуклюжего сына и заберут себе. Но Мышиный бог следил за людьми и дал мальчику войти в кухню только тогда, когда весь Тигр уже был в норе и только его тонкий черный хвост еще торчал из дыры в углу.
Мальчик вкатил в кухню огромный котел, который был чуть меньше его самого и гулко гремел о каменный пол. Поваренок, кряхтя и пыхтя, как медведь, волочащий в гору колоду с медом, водрузил котел на очаг, взял глиняную миску и ковш и зачерпнул из каждого таза понемногу молока. В миску мальчик положил корку ржаного хлеба, кусочек кирпичного зеленого чаю, немного коры, тальника и проросшей пшеницы. После он достал из-за пазухи большую круглую серебряную серьгу с колокольчиками, от которых по кухне прокатился тонкий переливчатый звон, и запел. Он пел о том, что у луноподобной жены князя родился сын, чей голос похож на серебряные колокольчики, но он пока еще беспомощнее щенка и слабее мыши, а потому его матушка отдала самую большую, самую лучшую серьгу, чтобы приготовили тарак. Мальчик выпьет тарака и станет сильнее южного ветра, несущего листья из леса, мужественней горного барана, сталкивающего снежного барса со скалы, быстрее орла, наполнившего крылья ветром, изворотливей ужа, хитрее врагов князя… Мальчик опустил серьгу в миску, и звон колокольчиков увяз в молоке. Затем он вылил из тазов молоко в котел, влил закваску и размешал все длинной деревянной лопатой. Мышь посмотрела на своего спящего сына и с удивлением обнаружила, что он заметно вырос.
На следующий день Тигр открыл глаза и увидел свою мать.
— Какая ты у меня маленькая, матушка, — сказал Тигр. — Тебе не прокормить меня.
— Что верно, то верно, сынок, — со вздохом согласилась Мышь.
— Ничего, я сам смогу добыть себе еды, недаром бог сделал меня таким сильным, — с этими словами Тигр вылез из норы.
Была глубокая ночь. Редкие, чуть тлеющие угли в очаге скудно освещали кухню. Тигр огляделся и увидел длинные тонкие ленты вяленого мяса, которые висели на нитях под самым потолком. Тигр присел, выпрыгнул вверх и ухватился зубами за одну из лент подлинней. Нити порвались, и мясо посыпалось на пол… Скоро от княжеских запасов ничего не осталось. Мышь выглянула из норы и укоризненно покачала головой.
— Люди очень рассердятся, когда увидят такое. Как бы не было беды, сынок. Скорее прячься в норе, — сказала она.
— Нет, матушка, твоя нора мне мала. Я уйду в лес, где никто не сможет обидеть меня, — Тигр выдрал из бока клочок шерсти и протянул матери. — Если вдруг случится беда и я тебе понадоблюсь, возьми вот это, заберись на гору и пусти по ветру. Он принесет мне дурную весть.
Ранним утром, когда мальчик с большой вязанкой дров за спиной открыл дверь кухни, он увидел огромных размеров тигра, лежащего на полу, вокруг него валялись пустые котлы и сковороды. Глаза тигра горели зеленым огнем, он нервно бил большим полосатым хвостом о каменный пол, готовясь к прыжку. Мальчик бросил вязанку и с воплями бросился прочь. Тигр вышел во двор, втянул носом сладкий весенний запах гор и побежал по дороге к чернеющему у подножия гор лесу.
Мальчик привел к кухне десяток слуг, вооруженных копьями и ружьями. Слуги остановились поодаль от дверей и стали кричать, пытаясь выманить зверя. Мальчик прятался за их спинами и повторял испуганно: «Он там, он там!» Наконец, двое слуг с ружьями наизготовку подошли к дверям кухни, осторожно заглянули в распахнутую дверь.
— Нет там никого!
И все тут же с облегчением вздохнули и стали подтрунивать над мальчиком:
— Это тебе спросонья показалось. Это была кошка, а не тигр. Вот скажем князю, чтобы заставил тебя по ночам кухню сторожить!
А мальчик все прятался за спинами слуг и повторял, испуганно глядя в черный проем:
— Он там! Он там!
Мышь снова была беременна. Она чувствовала, как растет в ее чреве плод. Она знала, что нужно идти к дацану и просить Мышиного бога дать ей еще одну душу. Было лето, и в кухне терпко и пряно, сладко и горько пахло горными травами. Большие и маленькие их пучки висели по стенам, у потолка, распаривались, благоухая, в чанах. Повар с мальчиком готовили с утра до ночи с перевалов сошел снег, и ко дворцу зачастили гости их навьюченные тюками с подарками лошади то и дело гремели копытами и ржали неподалеку от кухни. Крупные мухи роями вились над едой, сердя повара и мальчишку. К ночи они успокаивались, и тогда было слышно, как сверчки перетирают еще не высохшую сочную траву в серую пыль. Дорога к дацану теперь была еще опасней, чем весной: змеи повылезали из расщелин и грелись на камнях, поджидая добычу. Нужно было торопиться — с каждым днем ноша в чреве Мыши становилась все тяжелее.
Мышь выглянула из норы, увидела открытую дверь, в проеме которой с назойливым жужжанием вились мухи. Появился мальчик с тонкой дымящейся трубкой во рту, и рой рассыпался. Мальчик повзрослел, возмужал — теперь над его верхней губой пробивался пока еще едва заметный пушок. Он нес в руках двух обезглавленных кекликов. Куропатки запоздало били крыльями, пытаясь вырваться, и роняли на пол брусничные капли крови. Мышь увидела, как остатки жизни ушли из кекликов вместе с брусничными каплями крови. Мальчик бросил куропаток на камни, присел на корточки и стал торопливо ощипывать. Мышь устремилась к дверям. Она пробежала между лошадиных ног, с опаской глядя, как под копытами вминается в землю сочная трава, устремилась прочь со двора.
По дороге на низкорослой мохнатой лошади ехал старик. Он похлопывал ее по бокам тонкой бамбуковой палочкой, понукая, но лошадь была упряма и не торопилась. Старик увидел Мышь.
— Эй, Мышь! — окликнул ее старик. — Куда бежишь? Поди утащила из княжьего амбара пару зерен и теперь тащишь в свою нору? Погоди, отдышись, расскажи, что там во дворце? Говорят, жена князя стала черна лицом, сыплет на себя мелом и моется верблюжьим молоком, чтобы не засмеяли гости.
Мышь видела луноподобную жену князя, когда она приходила на кухню за отваром белены и полыни. Было белее снега лицо ее, потому что поселилась в нее злая тоска и ела изнутри, как червь — яблоко.
— А княжеский сынок, говорят, подрос, таскает учителей за бороды. Подрастет еще, будет воевать направо-налево, всю Поднебесную завоюет! — не унимался старик.
Мышь видела княжеского сына. Опрокинул он на кухне котел с тараком да чуть и не захлебнулся в нем.
— Что же ты не поговоришь со мной, Мышь?
Некогда было Мыши разговаривать со стариком — бежала она к своему Мышиному богу. Старик свернул с дороги и погнал упрямую лошадь по горной тропе. Лошадь ржала и шарахалась из стороны в сторону под бамбуковой палочкой, не желая идти вверх.
Крутились на ветру, поскрипывали, потрескивали барабаны с молитвенными бумажками. Пусто было в храме. Мышиный бог лежал на балке под крышей, подперев голову лапой, его страшный хвост покачивался из стороны в сторону, глаза были закрыты. Мышь пала ниц и стала молиться. Попросила она его о сына, который был бы прекрасней вечернего заката над ледниками, нежнее, чем палевые лепестки подснежников на горных склонах, ярче, чем свежая кровь на снегу, изящней форели в холодном ручье, красивее новой жены князя, от взгляда которой у мужчин перехватывало дыхание и холодный озноб пробегал по телу. «Будет», — лениво сказал бог, чуть приоткрыв один глаз. Мышь пообещала ему свежий борцок, черемши и сладких ягод, после чего поднялась и побежала.