В омуте блаженства

– Скажи, Ник. – Роберт споткнулся, и Коул удержал его. – Скажи, сынок, как твой отец?
– Прекрасно, мистер Ворд.
– Хорошо. Ему восемьдесят, ты знаешь?
– Знаю. – Коул посмотрел на Джессику через его голову, Джессика униженно отвела взгляд.
– А мне шестьдесят восемь. Скажи, Грег, выгляжу я на шестьдесят восемь?
– Вы выглядите на пятьдесят! Роберт хохотнул и стал заваливаться назад. Коул и Джессика подхватили его.
– Пошли, папа, домой.
– Еще рано, Джесс. Рано! – Он икнул и накренился. Коул и Джессика подхватили его с двух сторон в почти волоком довели до дома.
Все молчали. Роберт неожиданно потерял дар речи, Джессика не могла говорить от стыда и гнева. Коул шел с мрачным лицом.
Джессика открыла дверь в бунгало, и Коул проводил ее до спальни отца. Он помог положить Роберта на кровать, оставив Джессику, чтобы та раздела отца. Джессика проклинала Роберта за его неожиданный интерес к обществу. Почему он решил присоединиться к компании именно сегодня. Он годами не покидал бунгало. Теперь Коул узнает правду – ее отец алкоголик. Огорченная Джессика повесила мятый смокинг в шкаф, убрала туда же ботинки и закрыла дверцу.
Она удостоверилась, что отец накрыт, и вышла, закрыв за собой дверь. Джессика чувствовала себя несчастной. Весь вечер оказался сплошным крушением. Она уже не сможет взглянуть в лицо Изабелле. Майкл Каванетти заперт в собственном доме, а Коул видел ее отца, лишенного рассудка.
Что может быть хуже? Джессика хотела лечь в постель, расплакаться и уснуть.
Она сняла пальто, подошла к шкафу, чтобы повесить его, и вдруг, к своему удивлению, увидела Коула, стоящего в гостиной. Джессика помедлила, вешая пальто на плечики.
– Хочешь рюмочку на ночь? – спросил он, беря графин с вином.
– Я думала, ты ушел.
– Я ушел. От гостевого дома сюда семьдесят семь шагов. У тебя есть где-нибудь стакан?
– В столовой. – Она пошла вперед, думая, почему Коул не ушел из-за отвращения к поведению ее отца.
Коул нашел два бокала и вернулся в гостиную, Стоя между кушеткой и камином, Джессика смотрела на него в оцепенении от всех сегодняшних неприятностей. Она видела, как Коул вынул пробку из графина и наливает в бокалы вино цвета клюквы.
– Коул... – начала она, готовая защищать своего отца.
– Я бы хотел знать твое мнение, Джесс, – прервал он ее. – Скажи, что ты думаешь об этом вине?
– Что? – спросила Джессика, удивляясь, почему он ничего не говорит об отце.
– Я хочу знать твое мнение. Раскрути его и понюхай, как я показывал недавно.
Эта дегустация предваряла разговор об алкоголизме отца. Джессика опустила нос в бокал.
– Что ты чувствуешь?
Джессика принюхалась, затем снова втянула в себя воздух.
– Ну?
– Пахнет приятно, но я чувствую табак.
– Что еще?
– Ваниль. – Она понюхала последний раз. – И немного мяты.
Он отпил вина и посмотрел на нее через край бокала:
– Хорошо. Теперь сделай глоток.
Джессика отхлебнула и прополоскала вином рот, надеясь вспомнить все приемы, показанные Коулом. Она втянула воздух через нос и проверила ощущение языком.
– Какой вкус? – спросил Коул.
– Сладкий, спокойный. Мне понравилось. – Она задумчиво посмотрела на бокал. – Это как бархатный кларет.
Коул позволил себе рассмеяться и взглянул на потолок.
– Что я сказала забавного?
– Ты не заметила, что сказала, Джесс. Ты чертовски здорово назвала это вино!
– Да?
– У тебя прекрасный нос. Я заметил это еще в прошлый раз.
Джессика посмотрела на свой бокал, обрадованная неожиданной похвалой.
– Бархатный кларет, – задумался он, подняв бокал к свету. – Никогда об этом не думал, но бархатный кларет превосходно определяет мерлот.
– Мне всегда нравилось звучание словосочетания – бархатный кларет.
– Как в «Разбойнике», – добавил Коул. Джессика была приятно удивлена, что Коул знал содержание ее любимых поэм. Она когда-то декламировала ему и считала, что он не слушал ее тогда.
Коул посмотрел на Джессику. А она не могла отвести взгляда от лица Коула, Что-то странное было в его глазах, как будто он смотрел мимо и одновременно внутрь ее.
– Так ты помнишь эту глупую поэму, – сказала Джессика, стараясь избавиться от чар.
– Конечно. – Он прищурился. – Я многое помню, Джессика. Ты удивлена?
Джессика хотела переменить тему разговора.
– Значит, ты хочешь судом добиться опеки над отцом?
– Да, черт их побери! – Он подошел к графину с мерлотом:
– Еще немного?
– Пожалуй. – Она подставила свой бокал и выпила, чувствуя струи тепла, проникающие в грудь. Мерлот ей нравился больше каберне «совиньона», которое давал Козимо.
– Коул, что касается моего отца... Он уже давно в депрессии. Из-за моей матери, я полагаю. Но, в любом случае, он пьет слишком...
– Джесс. – Коул поднял бокал и прервал ее. – У меня тост.
Она удивилась, но тоже подняла бокал, благодарная, что Коул прервал ее неудачную попытку объяснения. Он чокнулся с ней.
– За дружбу, – произнес он.
Она покраснела и отвела свой бокал, но Коул предвидел ее реакцию и поэтому соединил их руки на манер брудершафта.
– Пей! – скомандовал он, поднося свой бокал к ее губам. – Она изумленно смотрела на него. – Пей, Джессика. – Коул приставил край бокала к ее губам и смотрел, как кроваво-красное вино лилось в ее рот. Джессика выпила и зачарованно наблюдала, как Коул допил вино из ее бокала.
На мгновение их руки оставались переплетенными, они не отрывали взгляда друг от друга, пока не поняли, как странно все это выглядит. После этого Коул наклонился и прикоснулся к ее губам. Рот у него был теплым и нежным, как будто он просил разрешения ее поцеловать, это был момент, о котором она мечтала все прошедшие годы. А что будет, если Коулу не понравится, как она целуется? Или, хуже того, что будет, если надежды Коула не оправдаются? Ослабев от нерешительности, Джессика отвела свой рот.
– Не надо больше дружбы, да? – прошептал Коул. – Друзья заслуживают большего.
– Что ты имеешь в виду? – выдохнула она.
– Твой отец – алкоголик, не правда ли? Она отступила, понимая, что ей больше не удастся избежать правды.
– Да.
– Но это недостаточное объяснение, – продолжал Коул. – Давно у него это?
– Многие годы...
– И ты все скрываешь?
– А что еще я могла? Никто не мог мне помочь.
– А почему ты не сказала мне, Джесс? Я же твой друг.
– Друг? Ты думаешь, что ты мой друг? – Она отошла от него.
– Да, черт возьми!
– Люди должны быть вместе многие годы, если они друзья.
– Что это может значить?
Джессика отвернулась от него, полная гнева и смущения, налетевших на нее, как ветер.
– Джесс, что это может значить?
– Ты... говоришь о дружбе, – выпалила она. – А что ты знаешь о времени, когда я... – Она прервала себя, потому что не могла сказать ему о годах, когда он был светочем для нее. – Когда я...
– Что ты?
– О, забудь это! – Она отвернулась. Вино заставило ее сказать больше, чем она хотела. Проклятый Николо Каванетти и этот мерлот 1977 года. Она сжала губы и уставилась в пол.
– Джесс, приоткроешься ли ты хоть немного? Ты временами похожа на сфинкса.
– Ты не можешь врываться в чужую жизнь и ждать, что люди тут же начнут играть в твою игру, Коул. Теперь ясно?
– Понятно.
– Ты хотел играть, давать пасы и выигрывать. Ты думал, что можешь победить и уехать в другой город, а все твои болельщики, затаив дыхание, будут ждать, чтобы поклониться тебе, когда ты вернешься.
Коул смотрел на нее молча. Затем прищурил глаза:
– Ты чем-то очень раздражена, Джесс?
– Да! А ты так погружен в себя и свои проблемы, что не можешь этого понять.
– Начинается игра в отгадки?
– Я думала, что тебе эта игра нравится. Я думала, тебе нравятся детективы!
– Я не очень прилежный читатель. Это больше волнует женщин. Они думают, что мужчины способны читать о невероятных извивах мысли.