Мастер силы

— Молодец, Палыч! — Катенька потёрлась о пиджак и вывела супруга из транса. — Дави его!
Леденцов заморгал. Шарик замер на красной цифре. На пятёрке.
— Чёрное! — скомандовал он и полуприкрыл глаза.
Выпало чёрное, но вовсе не то чёрное, которое хотелось увидеть Леденцову. Впрочем, он не особенно и старался. Главное — разобраться, что это за вспышка ртути. Тогда можно будет понять, как её потушить.
Следующие ставки Емельян Павлович делал механически. Теперь он не закрывал глаза — воображаемая рулетка крутилась прямо поверх реальной. И каждый раз, когда Леденцову удавалось синхронизировать их вращение, в виртуальности что-то беззвучно лопалось, и язык чёрного пламени слизывал, отклонял в сторону луч “фонарика”.
“Это неправильно, — думал Емельян Павлович. — Луч не может искривляться. И вообще, это не луч. Это клинок. Закалённый дамасский клинок света”.
Чёрная вспышка. Клинок не сгибается. Он начинает мелко вибрировать. Леденцов безотчётно сжимает кисть правой руки. Он чувствует в ней трепещущий эфес. Вибрация становится нестерпимой. Клинок не выдерживает. Чёрное пламя уносит сияющие обломки в бесцветное никуда.
“К чёрту. И рулетку, и шарик. К чёрту всех”.
Давешняя волна ненависти снова поднялась из глубин Души. Емельян Павлович должен показать этому выскочке, кто здесь главный. “Не искупать ли мне тебя в шампанском?” Леденцов быстрыми и точными движениями рисует на холсте реальности яркую картинку: рыженькая официантка выворачивает поднос с напитками на “отбойника”. Нет — в последний момент Емельян Павлович меняет направление атаки — пусть на стол, пусть он обернётся.
Мастер сглаза не оборачивается. Но он успевает. Под белый луч-клинок (он снова целый) “отбойник” подставляет столб чёрного сияния. Искры. Таких цветов не бывает! Воображаемое отскакивает от воображаемого. Ткань действительности сминается, но не рвётся.
Официантка делает несколько неуверенных шагов, но быстро приходит в себя.
“Мальчишка! Наглец! Я — Мастер силы!” Емельян Павлович швыряет в противника первый попавшийся образ. Уже в момент броска он понимает всю его нелепость, но — пусть! Пусть сейчас в руках вон того бандюгана с головой, как помятый бильярдный шар, вспыхнет костром зажигалка! Он заслуживает наказания. Наверняка он убивал людей, чтобы заработать свои грязные деньги.
Зря. Напрасно! Не нужно было думать ни о чём, кроме цели. Какая разница, откуда у лысого деньги? Удар получился ненацеленный, вялый, “отбойник” не просто парировал, но и смог ответить. Бритоголовый щёлкает зажигалкой, безуспешно пытаясь добыть огонь.
Мастер сглаза снова ухмыляется, и Леденцов готов отдать кусок своего тела или души, чтобы погасить эту нахальную ухмылку. Все, больше никаких размышлений. Это бой. Потом разберёмся, что да как. Мастер силы атакует бездумно, зато быстро, неузнаваемо коверкает реальность. Вернее, пытается коверкать. Это невозможно, но оружие “отбойника” быстрее, оно парирует каждый выпад.
Часть сознания в оцепенении фиксирует картины, рождаемые “топором” и разрушаемые “отбойником”. Она не может понять, откуда берутся эти фонтаны крови и вопли, слышные только двоим в этом зале. Она просто фиксирует и цепенеет, не имея возможности повлиять на движение белого клинка. Им теперь водит не только ненависть, но и страх. “Это я? — мелькает стремительная мысль. — Неужели это из меня?” Смерть и ужас. Боль и смерть. Смерть и смерть.
Нет времени на осознание. Белый клинок поднялся для очередного удара, реальность снова прогибается, готовясь впустить в себя сгусток боли. Это девочка. Она в крови. Кровь дымится на оружии Леденцова. Этого не может быть. Неимоверным усилием Емельян Павлович уводит свой клинок в сторону и на миллионную долю секунду выныривает в реальность. “Отбойник” глядит на него исподлобья. Миллионной доли достаточно, чтобы успеть разобрать мелкую дрожь на кончиках его губ.
“Это он! — Леденцову кажется, что он уже понял, нужно просто сформулировать. — Он меня подставляет! Нет, он вытягивает из меня всё, что есть внутри тёмного!”
Тёмное не доходит до реальности. Для окружающих мастера все так же стоят и смотрят друг на друга. Разве что трансляторы видят поле боя. В том числе и Саня. Этот наглец…
Не отвлекаться!
Емельян Павлович теряет слишком много времени. Он уже не атакует, только уворачивается. Вот “отбойник” раскрылся, сейчас бы ударить — Леденцов делает слепой выпад и еле успевает остановить своё же движение. Это то, что от него хочет мастер сглаза. Это снова чья-то боль и смерть…
Емельян Павлович гасит движение своего клинка и успевает блокировать удар противника в последний момент. Чёрное пламя проходит так близко, что он наконец может рассмотреть оружие.
Это не меч. Это тяжёлый шипастый щит со смертельно острой кромкой. Его поверхность — это всё-таки ртуть, но странная, тёмная, не дающая отблеска. Проскочив мимо, щит разворачивается немыслимым образом (где рука, которая может так изогнуться?) и опять несётся в атаку.
Страх становится сильнее ненависти, вернее, они сплетаются воедино. Уже неважно, чем и как поразить “отбойника”. Пусть это будет кровь, и грязь, и удушливый смрад. Главное — поразить. Вся злость, вся ярость боя вскипает в Емельяне Павловиче, поднимается густой волной — и опускается волной страха. Ужаса. Паники. Он с невообразимой отчётливостью представляет, как кромка щита врезается в его горло. И нельзя даже крикнуть, потому что следом идёт поток горячей ртути. Он захлёбывается. Он не успевает. “Спас…”
…За спиной Леденцова, в реальности, о которой он уже не помнит, раздаётся несколько коротких сухих хлопков.
 
9
— Ещё раз спрашиваю, — следователь бубнил уже безо всякой надежды, — где и когда вы познакомились с этим гражданином?
Леденцов даже не стал делать вид, что смотрит на протянутую фотографию. Он монотонно, в тон вопросу, сказал:
— Этого гражданина впервые я увидел сегодня ночью. В мёртвом состоянии. В состоянии трупа.
Следователь вздохнул и переложил голову с левой руки на правую. На шутки Емельяна Павловича он уже не реагировал.
— Вы же понима-а-аете… — загундел он, но был перебит протяжным:
— Я все понима-а-аю. Но ничем помочь не могу.
Следователь подпёр голову двумя руками. Некоторое время они молчали. Потом следователь встрепенулся, помотал головой и широко, с хрустом, зевнул.
— Курите? — спросил он нормальным голосом.
Леденцов посмотрел страдальчески.
— Ах, да. Вы же говорили, что не курите. Я тоже не курю.
— Я помню, — сказал Емельян Павлович.
— Кофе выпить, что ли? — следователь поднялся со стула и потянулся.
Суставы затрещали, как сковорода с попкорном. “Совсем молодой парень, — подумал Леденцов, — а уже весь в остеохондрозе. Вылечить, что ли?”
— Емельян Павлович, ну не бывает так, — следователь сел на стол и преданно заглянул в глаза, — совершенно незнакомый вам человек выскакивает, как чёртик из табакерки, из-за вашей спины, стреляет в другого совершенно незнакомого вам человека, пускает себе пулю в лоб…
— В висок.
— В висок. И вы ничего о нём не знаете?!
Леденцов закрыл глаза и растёр веки. После того, что случилось прошедшей ночью, ему бы напиться в сизый дым, а не на допросе торчать три часа подряд.
— Мы же вас ни в чём не обвиняем!
— Ещё чего не хватало.
— Но помогите же и вы нам! Вы же явно что-то скрываете! Давайте ещё раз посмотрим плёнку.
Емельян Павлович снова потёр веки. Запись с камер слежения “Жар-птицы” он помнил наизусть. Следователь же впился в монитор так, как будто за последние полчаса на плёнке могли вырасти новые факты. Досмотрел. Перемотал назад. Снова стал смотреть.
Ничего не изменилось: вот Леденцов перестаёт делать ставки, отворачивается от стола, смотрит на коренастого “отбойника”. Долго смотрит, минут пять. “А показалось, — в очередной раз подумал Емельян Павлович, — что полгода прошло”. Народ, который поначалу лезет поближе, инстинктивно отодвигается. Леденцов и его визави остаются один на один, словно дуэлянты. Сходство усиливают “секунданты” — мужчины, торчащие у “дуэлянтов” за спиной. Один, понятно, Саня. Второй, как выяснилось позже, управляющий казино.