Чемодан чепухи

И однажды девочка исчезла.
Насчет криков и плача в ее бедной семье мы говорить не будем, и как мать ночами ходила и звала дочку, это понятно – но в городе был объявлен повсеместный розыск.
Мы знаем, что когда человека считают чужим или не таким как все, то его дразнят, над ним смеются, его не принимают играть, его даже иногда колотят. А когда он пропадает, то все начинают его лихорадочно искать и звать и даже жалеют, как будто этот человек был им очень нужен и дорог!
А найдя, сурово наказывают причем. Обнаружат свое утерянное сокровище и ну ругать и шлепать!
Но девочка, простая душа, ни о чем не подозревая, пошла не по той дороге, куда были уже вскоре посланы люди на мотоциклах с фотографиями, а совершенно по другой. Девочка как раз отправилась в одну брошенную развалюшку на окраине – это был тот самый адрес, который все знали по секрету. Туда никто не ходил, там несколько раз находили убитых, все боялись страшного дома, а девочка однажды увидела во сне, что если подняться на тамошний чердак и разбежаться и прыгнуть прямо в слуховое окно, то полетишь очень далеко и приземлишься на лугу.
Туда она и пошла. В брошенном доме никого не оказалось. Было очень страшно забираться по приставной лестнице на чердак, в лоскутах пыли и темноте. Она выглянула в слуховое окошко, увидела под собой глубокий овраг, но не испугалась, а прыгнула. И полетела! Она летела довольно долго, как во сне, а потом мягко приземлилась на полянку и пошла вперед и вперед не оглядываясь.
Она была уверена, что ее ищут, поэтому-то и не оглядывалась. Дети так иногда прячутся – закроют лицо руками и считают, что их не видно. Наша девочка была еще мала, какой-то второй класс, и вот она думала, что если не оглядываться, то и не заметят.
Однако путь был долгий, и к месту назначения, к первому попавшемуся городу, девочка с фонарем во лбу прибыла поздно вечером. Она даже панамку стащила с головы, чтобы было видно куда ступать, поскольку на улицах встречались одни лужи и колдобины, какая-то разухабистая была мостовая; причем ни один фонарь не горел.
Девочку тут же в темноте схватили какие-то местные жители, которые явно сбежались на свет ее головного фонарика. Они, галдя и не выпуская девочку из рук, куда-то ее повели шумной толпой, причем по дороге так кричали «мэр, мэр», что девочка поняла, что ее волокут к этому мэру.
А он в темноте вышел из своего неосвещенного дома, что-то жуя. Выслушав все крики («фонарь-свет-девочка, поймали-привели, лампочка не выкручивается, пробовали не вышло, ничего не понятно, она не робот, руки выкручиваются, живая девочка, но с фонарем во лбу!»), мэр, как хозяйственный человек, прожевал все в своем рту и тут же, взяв маленького приблудыша подмышки, понес и поставил эту находку в каком-то месте у темного дома.
Собравшимся мэр объяснил, что теперь девочка взята на работу городским фонарем, будет освещать центральную площадь и вход в мэрию. Девочка не знала, что тут имелся небольшой секрет, в этом городе: дело в том, что все местные фонари были побиты своими же местными снайперами, их называли «охотниками за лампочками». В этом удивительном городе было так устроено, что как только где-нибудь загоралась первая робкая лампочка, в нее сразу же стреляли (удобная мишень, не правда ли?)
Причем соперники старались убить лампочку кто быстрее. Дело дошло до того, что снайперы, перекокав все снаружи, начали охотиться и за домашним освещением, и в результате такого соревнования побили не только люстры, бра, торшеры и настольные лампы, но и все окна. А там оказалось недалеко и до всеобщего отключения электроэнергии. Зачем зря тратить дорогую вещь, тем более что за это дело никто никогда и не платил, за ваше хваленое электричество. Продукты, кстати, можно легко хранить и в подвалах и даже под кроватью. Обходились же раньше без холодильников недавние предки. Освещались вообще лучиной, то есть горящей щепочкой. И все дела!
Телевизоры – от них один вред и влияние иностранщины. Все что надо, можно сообщить с центральной площади под перестук дырявых жестяных ведер.
Вместо электричества теперь везде и всюду может употребляться женщина как стиральная, посудомоечная, гладильная, пылесосная, овощерезная и мясорубная машина внутри дома, а также для заработков на стороне.
А мужчины в этом городе уже давно предназначили себя для стрельбы, для руководства, для охраны, переноски тяжестей, дать в лоб и подать даме пальто.
У женщин пошли в ход теперь чугунки, печки, углевые утюги и самовары, лучинки, скалки и такие замечательные и забытые аппараты, как прялка, ткацкий стан, веретено, коклюшки, вьюшки, заслонки, чугунки и ухваты. Для освещения использовалось небьющееся оборудование типа тех же жестяных ведер, так как оголтелые снайперы переколотили все керосиновые лампы и даже начали стрелять по свечкам и лучинам. А поставь коптилку – и светло, и попробуй туда попасть!
Коптилками называлось все то освещение, которое горело.
Однако городские охотники дошли до такой тонкости, что расстреливали фитилек (горящую нитку) в любой плошке (плошка вдребезги), в любом окне на любом этаже. Тогда жители рассудили, что так можно и башки лишиться, из-за этого света, и перешли на образ жизни петухов: ложились с закатом, вставали с зарею.
Охотники, как избранное племя, все-таки любили вечерком поболтать за кадушкой пивка при огоньке, но и у них были свои враги из соседних снайперских формирований, которые следили за любым возникшим огоньком, и приходилось опять-таки маскироваться – то есть, запаливши, к примеру, свечку, снайперы удалялись в глухой подвал со своим пивом во избежание расстрела свечки и всех присутствующих.
Но самые свободные из них плюнули на опасность и даже пошли ей навстречу – они поднялись из тьмы подвалов и изобрели костры, факелы и горящий фонарный столб: запаляли это бесполезно торчащее из почвы бревно и отходили. Сбегались все люди и смотрели на огонь, а над их головами посвистывали пули, но это тебе не стекло с фитильком, не лампочка! Большой огонь не убьешь даже десятью выстрелами.
Книги и учебники тоже хорошо горели, кострища удавались широкие, негасимые, но эти бумажные запасы быстро кончились даже в школах и библиотеках.
И при свете горящих столбов город гулял, бренчали гитары, люди танцевали дикие танцы, и все ждали, когда костер приугаснет, чтобы начать прыгать через него. Считалось, что грехи сгорают, когда летишь над пламенем. Поэтому все – в том числе и снайперы – сосредоточившись, прыгали через догорающие костры. У всех что-нибудь да и лежало камнем на совести.
Когда кончились столбы, начали жечь деревья, заборы и пустые бани. Недалеко было и до поджога отдельных домишек, где обитали какие-нибудь малоценные старые нищие.
Таким образом, когда наша девочка пришла в этот достаточно обугленный населенный пункт и стала работать городским фонарем, мэр строго предупредил население и особенно метких охотников за лампочками. Дескать, стрелять в лоб новому фонарю он не позволит, это иностранное производство, гуманитарка, прибыла из-за рубежа, и поэтому ради сохранности он ставит рядом с девочкой оцепление из всех местных снайперов с оружием наперевес, причем спиной к источнику света, а лицом к опасности.
А снайперов в городе было много, чуть ли не все мужское население и довольно большая часть женского, все вооружились, мы не хуже никого. А тут, встав на вахту, все проследили, чтобы никто не был забыт и никто не уклонялся от дежурства. Не пришел – стало быть, способен как раз и выстрелить как изменник общего дела! Так что оцепление было громадное. И все друг за другом наблюдали. Стояли кругами как поганые грибы.
А усталая девочка торчала и светила в центре этого почетного караула, и рядом с ней ради первого раза нес службу мэр, а также еще четверо каких-то крепышей и много людей в форме. Мэр даже сказал некоторую речь о пользе освещения и просвещения, а девочка стояла, сияя над массой народа, как какая-нибудь неземная богиня!
Но вот, кстати, стоило оратору вспомнить и произнести слово «просвещение» (близкое к слову «освещение»), как многие присутствующие засомневались, зазевали, так что толпа стала таять.