Рождественское чудо
Тони долго откладывал отпуск, так как знал, что ему придется отдыхать в одиночестве. У него были приятельницы, однако не настолько близкие, чтобы ему хотелось провести с кем-нибудь из них драгоценные дни отдыха. Вообще некоторое время назад он решил вести одинокую жизнь закоренелого холостяка, довольствуясь случайными связями.
Ему до сих пор не встретилась женщина, которая смогла бы целиком завладеть его сердцем, а он дал себе слово, что не согласится на меньшее. Последние шесть лет он встречался с одной женщиной. И хотя оба они с самого начала понимали, что не подходят друг другу, разрыв не стал от этого менее болезненным.
Он крепко зажмурился и потряс головой, стараясь прогнать усталость. Бог с ними, с Багамами. Ему доверили сложнейшую операцию, которая будет важным шагом в его карьере.
Он не имеет права на усталость. Сейчас его пациентом был его учитель и судья – доктор Гарольд Риссон.
Подошел лифт, открылись двери. Тони шагнул внутрь и нажал кнопку третьего этажа. Критическое отделение.
Он проработал вместе с Гарольдом Риссоном почти пять лет, и все это время отношения их были довольно натянутыми.
У Тони было мало общего с чопорным и консервативным заведующим отделением. К тому же Риссон, по общему мнению, испытывал к Тони стойкую неприязнь. Ходили слухи, что это было связано с тем, что Тони прочили на место Риссона после того, как тот уйдет на пенсию. И Риссон, похоже, принимал эти слухи близко к сердцу, поскольку несколько раз во всеуслышание заявлял, что в обозримом будущем не собирается на пенсию. Тони были так же неприятны эти слухи, поскольку он всегда старался держаться в стороне от служебных интриг и однажды прямо сказал старшему администратору, что не примет должность доктора Риссона, если только тот сам не предложит его кандидатуру. Однако этот поступок Тони не улучшил их отношений, и месяц назад Риссон предпринял попытку перевести Тони в небольшую и менее престижную больницу.
Риссон долго жаловался, что Тони нарушает дисциплину, но никто, включая главного врача больницы, не поддержал его предложения. К счастью, для Тони, не все его коллеги оказались столь консервативны, как Гарольд Риссон.
Конечно, Риссона можно понять, думал Тони. В свое время он считался новатором. Талантливый хирург, он был одним из первопроходцев в области трансплантатной хирургии. Но он принадлежал к старой школе, тогда хирурга почитали почти так же, как Бога. А Тони принадлежал к новой школе, приверженцы которой рассматривали медицину всего лишь как часть огромной области и использовали в лечении достижения и натуропатической, и холистической медицины. Тони относился к врачеванию как к искусству и всегда с радостью хватался за новые технологии, считая, что только так можно удержаться на гребне успеха Однако медицина – это та область, где к новаторству относятся осторожно, и Тони было трудно бороться с консервативным мышлением.
Он вышел из лифта и направился в критическое отделение. Проходя мимо комнаты ожидания, вспомнил о Ким. Кто бы мог подумать, что женщина, которой он отдал билет на самолет, окажется дочерью Риссона? Он усмехнулся, вспомнив, как она возмущалась порядками в аэропорту Уж очень она тогда была похожа на отца.
Тони удивился, узнав, что у Риссона есть дочь. Он ни разу не слышал, чтобы тот когда-нибудь упоминал о семье Но с другой стороны, у Риссона не было друзей среди коллег по работе. И вряд ли они были у него за пределами больницы.
Он всегда работал, и Тони подозревал, что Риссон до сих пор не оставил пост заведующего отделением по той простой причине, что в работе заключался смысл его жизни. Риссона считали одиноким, несчастливым человеке! И если бы Тони не видел его сердце своими собственными глазами; то готов был бы спорить, что у Риссона его нет вообще Идее же, подумал он, вспомнив усталые глаза Ким, дочь, похоже, любит его.
Тони подошел к стеклянной двери и заглянул в комнату ожидания. Ким спала, свернувшись на кушетке калачиком и укрывшись свитером Свет она, по-видимому, забыла выключить Тони задержался на минуту. Дочь Гарольда Риссона оказалась красивой женщиной, черты ее лица были нежными и одновременно сильными. Он покачал головой. Ему было жаль ее. Такое несчастье в канун праздника Провести День благодарения в критическом отделении больницы, зная, что отец находится на грани жизни и смерти.
Тони зашел в свободную палату, снял с кровати одеяло и вернулся в комнату для посетителей Осторожно, чтобы не разбудить, он укрыл ее одеялом, погасил свет а мысленно пожелал ей хорошего сна.
Глава 4
Большую часть Дня благодарения Ким провела в отделении для критических больных Каждый час ей разрешали зайти на десять минут к отцу. К пяти часам вечера она уже валилась с ног. Отец находился под действием сильных седативных средств и не осознавал ее присутствия Направляясь в палату, девушка приветственно махала медсестрам рукой, и те улыбались и кивали в ответ. Все уже знали, кто она такая и зачем здесь находится.
Ким вошла в палату отца, здесь царил полумрак. Отец лежал на кровати с закрытыми глазами Она села рядом и взяла его за руку. До этого Ким ни разу в жизни не держала его руки и при обычных обстоятельствах никогда не решилась бы на такой жест Но сейчас это был единственный способ контакта с ним, общепринятый и всем понятный знак расположения и привязанности Она посмотрела на его худую белую руку.
– Я здесь, папа Ей уже стало казаться, что он никогда не проснется. Ким посмотрела на монитор, по которому бежали зигзагообразные линии.
– О, папа, – вздохнула она. – Ты поправишься. Мне так жаль, что мы столько времени не разговаривали. Я… о многом сожалею.
Ким замолчала. Она могла бы поклясться, что ощутила, как его рука напряглась, словно пытаясь привлечь ее внимание.
Ким перевела взгляд на его лицо. Отец смотрел на нее.
– Папа? – прошептала Ким. Она знала, что отец не может ответить, к горлу у него была подведена трубка. И снова она ощутила слабое пожатие. Он попытался улыбнуться, но даже это небольшое действие утомило его, и он снова закрыл глаза.
– Ну; как он? – спросила сестра, заглядывая в дверь.
– Он пришел в себя, – взволнованно ответила Ким.
– Доктор Риссон, – громко позвала сестра, наклонясь над ним. Она взяла его руку и пощупала пульс. – Кажется, приходит в себя. Это хорошо. Доктор Хофман будет доволен.
Ким улыбнулась. Ей вдруг стало легко и спокойно. Отец не только пришел в себя, он был счастлив видеть ее. Она почувствовала это. Сестра указала на часы. Ким кивнула, десять минут истекли.
Выходя из палаты, они столкнулась с доктором Хофманом.
– Привет, Ким, – сказал он, ослепляя ее белозубой улыбкой. – Как там наш пациент?
Ким радостно заулыбалась в ответ:
– Он пришел в себя.
Тони кивнул:, – Хорошо. Вернитесь в палату. Я осмотрю его.
Он пропустил Ким вперед, и она прошла достаточно близко от него, чтобы ощутить запах лосьона после бритья. Доктор Хофман взял в руки лист кардиограммы и бегло просмотрел его.
– Хорошо, – повторил он, затем отложил кардиограмму, достал из кармана небольшой фонарик и, приподняв док тору Риссону веки, посветил в глаза. Потом убрал фонарик обратно и кивнул Ким, приглашая выйти в коридор. Как только они вышли из палаты, он сказал:
– Ваш отец приходит в себя, но сознание скорее всего вернется к нему полностью только завтра. Доктор Гаркави распорядился убрать трубки, отвечающие за дыхание, так что он сможет даже говорить. – Они подошли к лифту. – На вашем месте я бы сейчас пошел домой и отоспался. С ним все будет в порядке.
Они подошли к лифту, и он нажал кнопку вызова.
Ким нахмурилась. Домой. Это может стать проблемой.
Она понятия не имела, где живет ее отец и как он отнесется к тому, что она будет жить в его доме.
– Что-нибудь не так? – спросил Тони.
– Я… что-то забыла, где он живет.
Тони с любопытством взглянул на нее.