Ее все любили

— Да. Служанка, видимо, меня неправильно поняла.
— Нет, правильно. Просто я подумала, что вы пришли из-за меня.
— Если мне будет необходимо вас увидеть, мадемуазель, у меня есть ваш адрес.
— В таком случае прошу вас следовать за мной.
Доктор Музеролль, оказавшийся низкорослым толстяком, принял полицейского весьма любезно:
— Если не ошибаюсь, мсье комиссар, я раньше не имел чести быть с вами знаком?
— Я из регионального управления криминальной полиции Бордо.
— Должен ли я понимать, что вы пришли ко мне не в качестве клиента, а…
— Нет, доктор, в качестве полицейского.
— Вот как… В таком случае, мадемуазель, будет лучше, если вы нас оставите.
Славная комедия, подумал Гремилли, которого начинала бесить эта подчеркнутая любезность, все больше смахивающая на издевку.
— Слушаю вас, мсье комиссар.
— Я пришел к вам, доктор, в связи с убийством мадам Арсизак.
— Бедняжка… Какой ужасный конец!
Врач вздохнул.
— Доктор, в ночь, когда произошло убийство, вы выходили из дома около одиннадцати часов?
— Надо подумать. Погодите… Да, я решил пропустить стаканчик у мадемуазель Танс… Спешу заметить, что она была не одна.
— У нее был мсье Арсизак.
— Ах, так вам это уже известно?
Комиссар готов был схватить этого человека за лацканы пиджака и встряхнуть как следует, чтобы отбить у него охоту кривляться, да еще с таким цинизмом.
— Мне действительно это уже известно. Вы не находите, что время для визита несколько необычно?
— Понимаете ли, мне приходится работать допоздна, и, перед тем как лечь в постель, я обычно позволяю себе небольшую прогулку по старому городу, который я просто обожаю. И вот в эту самую ночь случаю было угодно направить мои стопы на улицу Кляртэ, и, когда я проходил мимо дома мадемуазель Танс, я увидел у нее свет и постучал в ставни.
Гремилли чуть не взорвался от негодования. Узнав все от мадемуазель Танс, доктор нагло воспользовался его же историей. Таким образом, он увиливал от любого обвинения, и становилось бессмысленным даже ставить под сомнение его слова. Они все заодно, как воры на ярмарке.
— Арлетта мне открыла, и мне было приятно увидеть там и Арсизака. Он познакомился с Арлеттой у меня, и я, старый холостяк, чувствую себя с ними словно в семейном кругу, по крайней мере до тех пор, пока у них хватает сил меня терпеть.
— В котором часу вы ушли от них?
— Мне, видимо, будет трудно точно ответить на ваш вопрос. Во всяком случае, уже перевалило за час, так как, вспоминаю, я что-то заметил Арлетте насчет боя ее настенных часов, который мне показался каким-то чудным. Тогда как раз пробило один час.
— Тем самым вы подтверждаете алиби мсье Арсизака?
— А что, ему надо какое-то алиби?
— Послушайте, доктор, хватит ломать комедию. Вам прекрасно известно, что мсье Арсизак подозревается в убийстве своей жены!
— Неужели есть такие болваны, которые могут его в этом подозревать?
— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос.
— Пусть будет так, но, если бы меня об этом спросили, не думаю, чтобы мой ответ вам очень понравился.
— Хочу вам напомнить, что я — полицейский.
— Зачем напоминать, это и так видно.
Врач чувствовал свою неуязвимость. На сей раз Гремилли не выдержал:
— Мне кажется, мы плохо начали.
— Мне тоже так кажется.
— Тогда, может быть, попробуем по-другому?
— Я к вашим услугам.
— Не могли ли бы вы рассказать мне что-нибудь о мадам Арсизак?
— Элен? Восхитительная женщина…
— …которую обманывал муж.
— Возможно, жить рядом с восхитительной женщиной не всегда самое великое счастье.
— А вы сами бывали у нее?
— Редко.
— И на то были причины?
— Она на меня тоску нагоняла. Я допускаю, конечно, что святость — дело серьезное… В общем, что-то в этом роде я имел неосторожность ей однажды сказать. Она на меня с тех пор обиделась, и одно мое присутствие, вероятно, оскорбляло ее чувства.
— Знала ли она о своей беде?
— Скажем, догадывалась.
— Вам неизвестно, кто будет ее наследником?
— Думаю, ее муж, но поскольку она ничего за душой не имела… Она вышла из семьи мелких аркашонских коммерсантов. Работала в бакалейной лавке родителей. Однажды туда вошел Жан, и она… она вошла в его жизнь.
— Женитьба по любви?
— Эх… Я вам уже говорил, что она была очень красива… Жан — натура романтическая, для которой видеть, как такая прелестная девушка губит свою молодость среди консервов и картошки… Одним словом, вечная история пастушки и принца. Подозреваю, что он женился на ней в порыве благородства, ну и потом, конечно, вследствие естественного влечения, которое она не могла не вызывать.
— А она?
— Думаю, она любила своего мужа… и, право же, ей пошло это только на пользу. Она не то что не оскорбила своим присутствием высшее общество Перигё, но, напротив, стала одним из лучших его украшений.
— У меня сложилось впечатление, что она принимала участие во всех благотворительных мероприятиях.
— По крайней мере во многих. Ее благотворительность была даже агрессивной. Стоило ей только встретить кого-нибудь, она тут же принималась доводить его до измора своими сиротами, одинокими матерями и т.д.
— Мне кажется, все скорбят о ней.
— Все, кроме одного.
— Кого же?
— Того, кто ее задушил.
— У вас нет — пусть даже смутных — представлений о личности убийцы?
Врач спокойно ответил:
— Полицейским работаете вы.
— Давайте поговорим о мадемуазель Танс.
— Очень славная девушка. Жан — первое в ее жизни увлечение, хотя ей уже тридцать, но я не сомневаюсь, что оно и последнее.
— Потому что?..
— Потому что они поженятся сразу же, как только это станет возможным.
— Слушая ваши рассказы, доктор, о тех, кто вас окружает, я начинаю сомневаться, не напрасно ли я приехал в Перигё и не сам ли я выдумал всю эту историю с убийством.
— Действительно?
— Да, доктор, слушая вас, у меня появляется ощущение, что я грубо ворвался в мир, где живут лишь святые и ангелы.
— Не правда ли, мило?
— Это было бы так, если бы сразу при входе в ваш сказочный уголок я не наткнулся на задушенную женщину, а это уже не романтика… Так что уж не обессудьте, доктор, если мне придется пощипать крылышки ваших ангелов и посбивать ореолы с некоторых ваших святош.
Войдя в кабинет судебного следователя Бесси, Гремилли заявил:
— Сейчас перед нами одна простая дилемма: либо доктор Музеролль говорит правду и Арсизак не виновен либо он этой правды не говорит и Арсизак не кто иной, как убийца своей жены.
— Повторяю вам, мсье комиссар, доктор — почтеннейший человек, пользующийся всеобщим уважением.
— Как бы там ни было, мсье следователь, но хочу вам заметить, что он просто издевался надо мной от начала и до конца всей нашей встречи. Строил из себя святую наивность и рассказывал мне все, что ему взбредет в голову… Однако я нахожу его слишком умным — еще один мудрец! — чтобы врать относительно того, что легко проверяется.
— Алиби Арсизака?
— Как раз и нет! Даже если бы мне очень захотелось, я никогда не смогу уличить во лжи Арсизака, Арлетту Танс и доктора Музеролля. Вы бы только послушали его!
— Неужели он вас оскорбил?
— Разумеется, нет! Но его умение преподносить все, что действительно происходило, в искаженном виде меня просто поражает. Послушать его, так находишься не в Перигё, а в каком-то Эдеме, где все милы, нежны и искренни, где преступление вполне может сойти за развлечение славной компании!
— А вы не преувеличиваете?
— Едва ли! Впрочем, мне с самого начала следствия стало казаться, что я имею дело с одними лишь сказочниками. Я даже не имею четкого представления о самой жертве. Она очаровательна, изящна, сострадательна… Только из этого скорее можно слепить статую, а не живое существо. Мне необходимо знать, какой была эта женщина не тогда, когда она находилась в центре всеобщего внимания, а тогда, когда на нее не смотрели как на какое-то официальное лицо.