Потаенный Город

 
Дэвид Эддингс
ПОТАЕННЫЙ ГОРОД
Доктору Брюсу Грэю за энтузиазм и профессиональные советы – а также за то, что сохранил жизнь нашему любимому писателю (и его супруге).
И Нэнси Грэй, медицинской сестре, которая заботится обо всех других и забывает позаботиться о себе. Займись фигурой, Нэнси!
 
ПРОЛОГ
Профессор Итайн с дипломатического отделения Материонского университета сидел на трибуне, просматривая свои заметки. Был ранний вечер чудесного весеннего дня, и окна аудитории, где собрались преподаватели факультета политических наук, были распахнуты настежь, впуская в зал запахи цветов и трав и отдаленное птичье пение.
Профессор Эмеритус Гинтана с отделения международной торговли, стоя за кафедрой, монотонно и томительно долго вещал что-то о тарифных установлениях двадцать седьмого столетия. Гинтану, тощего, седовласого и слегка рассеянного академика, в университетских кругах обычно именовали «наш славный старикан». Итайн не вслушивался в его речь.
Это добром не кончится, мрачно заключил он, скомкав и отбросив очередной листок с заметками. Известие о теме его выступления разнеслось по всему университету, и в зал набились даже ученые с таких далеких от политики отделений, как прикладная математика и современная алхимия, – глаза их горели от предвкушения скандала. Первые ряды занимал целиком весь ученый состав отделения современной истории – в черных академических мантиях эти почтенные господа смахивали на стаю ворон. Они явились во всеоружии, готовые всеми силами разжечь скандал, на который так надеялось высокое собрание.
Итайн лениво размышлял, не устроить ли ему притворный обморок. Как, во имя бога – какого бы то ни было, – сумеет он продержаться следующий час, не выставив себя полным ослом? У него, конечно, есть все факты, но какой здравомыслящий человек поверит фактам? Дословное изложение того, что произошло во время недавних беспорядков, прозвучит здесь как бред сумасшедшего. Если он будет придерживаться правды, бездарностям с отделения современной истории даже не придется говорить ни слова. Он уничтожит свою репутацию собственными руками и безо всякой их помощи.
Итайн снова бросил беглый взгляд на заметки, которые готовил с таким усердием, затем угрюмо смял их и сунул в просторный рукав своей академической мантии. То, что должно было произойти сегодня вечером, скорее будет напоминать драку в таверне, нежели пристойный доклад. Господа с отделения современной истории явно намерены освистать его. Итайн расправил плечи. Что ж, если они так хотят драки, они ее получат.
Налетел ветер. Занавеси на высоких окнах заколыхались, зашуршали, заплясали, дрожа, золотистые язычки пламени в масляных светильниках. Был чудесный весенний вечер – повсюду, кроме этого зала.
Рассыпались вежливые хлопки, и почтенный профессор Гинтана, краснея и смущаясь от такого признания его существования, неловко раскланялся, сгреб обеими руками свои заметки и потрусил к своему месту. Декан факультета политических наук поднялся, чтобы объявить о главном событии сегодняшнего вечера.
– Коллеги, – начал он, – прежде чем профессор Итайн окажет нам честь выступить со своим докладом, я хотел бы воспользоваться случаем и представить вам наших почетных гостей. Уверен, что вы так же, как и я, будете рады увидеть здесь патриарха Эмбана, первого секретаря Церкви Чиреллоса, сэра Бевьера, рыцаря Сириникийского ордена из Арсиума, и сэра Улафа из Генидианского ордена Талесии.
Под вежливые аплодисменты Итайн поспешил навстречу своим эленийским друзьям.
– Благодарение Богу, что вы здесь! – с жаром проговорил он. – Тут собралось все отделение современной истории – не считая тех, кто, по всей видимости, греет смолу и таскает мешки с перьями.
– Неужели ты думал, Итайн, что твой брат бросит тебя на произвол судьбы? – усмехнулся Эмбан. – Он решил, что тебе здесь будет одиноко, и прислал нас составить тебе компанию.
Итайн вернулся на свое место в куда более приподнятом настроении. По крайней мере, Бевьер и Улаф помогут ему отразить физические нападки.
– А сейчас, коллеги и достопочтенные гости, – продолжал декан, – профессор Итайн с дипломатического отделения выступит с отзывом на недавно изданный отделением современной истории труд под заглавием: «Киргайское дело: Исследование кризиса». Профессор Итайн, прошу!
Итайн поднялся, целеустремленно подошел к кафедре и придал лицу наиболее оскорбительно-вежливое выражение.
– Декан Алтус, достопочтенные коллеги, супруги достопочтенных коллег, уважаемые гости… – Он сделал паузу. – Я кого-нибудь пропустил? – По залу пробежал нервный смешок. Слушатели пребывали в изрядном напряжении. – Я особенно рад увидеть здесь столь многих наших коллег с отделения современной истории, – продолжал Итайн, нанося первый укол. – Поскольку тема моего выступления весьма близка их сердцу, было бы куда лучше, чтобы они своими ушами услышали то, что я намерен им высказать, чем были бы вынуждены полагаться на недостоверные сведения из чужих уст. – Он одарил доброжелательной улыбкой своих набычившихся в первом ряду противников. – Вам хорошо слышно меня, господа? Или, может быть, я говорю слишком быстро – с вашей точки зрения?
– Это возмутительно! – протестующе воскликнул упитанный, обливающийся потом профессор, который восседал в первом ряду.
– Дальше будет еще хуже, Квинсал, – заверил его Итайн. – Если правда тебе не по вкусу, лучше уходи сейчас. – Он молча обвел взглядом слушателей. – Говорят, что поход за истиной есть наиблагороднейшее из занятий человека, однако в темных чащобах невежества рыскают драконы. Имя этим драконам – Политические предубеждения, Намеренное искажение, а также Обыкновенная тупость, упорствующая в своих заблуждениях. Наши отважные друзья с отделения современной истории в своем недавно опубликованном труде «Киргайское дело» храбро выступили на битву с этими драконами. С глубочайшим прискорбием вынужден сообщить вам, что драконы победили.
Ответом на эти слова были новые смешки и неприязненные взгляды из первого ряда.
– В этом учреждении никогда и ни для кого не было секретом, что отделение современной истории занимается не столько наукой, сколько политикой, – продолжал Итайн. – С самого своего основания оно пользовалось покровительством первого министра, и единственной причиной, оправдывающей существование данного отделения, была необходимость затушевывать его промахи и как можно тщательнее прятать его полную непригодность для своей должности. Я не сомневаюсь, что ни первый министр Субат, ни его соучастник министр внутренних дел Колата никогда не были заинтересованы в истине, но, господа, это же университет! Неужели мы не можем хотя бы сделать вид, что говорим правду?
– Чушь! – проревел кряжистый академик из первого ряда.
– Разумеется, – ответил Итайн, высоко поднимая копию «Киргайского дела» в желтой обложке. – Я и сам это заметил. Но если это чушь, профессор Пессалт, почему вы ее опубликовали?
На сей раз хохот был громче, и в нем потонула бессвязная попытка Пессалта дать достойный ответ.
– Итак, перейдем к этому великому труду, – продолжал Итайн, – Все мы внаем, что на самом деле пондия Субат – тупица, невежда и заговорщик, но единственное, что меня по-настоящему ввергает в недоумение в этом вашем «Киргайском деле», – это ваши постоянные попытки возвести стирика-отступника Заласту чуть ли не в ранг святого. Как, во имя Божье, может кто-то – даже такой ограниченный субъект, как первый министр, – почитать этого проходимца?
– Как ты смеешь так отзываться о величайшем человеке нашего столетия? – выкрикнул кто-то с первого ряда.
– Если Заласта – лучшее, что способно произвести на свет наше столетие, – беда нам и нашему столетию! Однако мы отвлеклись. Кризис, которые господа с отделения современной истории именуют «Киргайский делом», назревал в течение нескольких лет.