Росас

Все кончено, мой дорогой друг, результатом переговоров с адмиралом де Макко будет мир. Однако я буду ждать до последнего момента, затем отведу к тебе Эрмосу, как это было условлено.
Мои дела в полном порядке, я с минуты на минуту ожидаю приезда моего горячо любимого отца.
Я увижусь с тобой послезавтра.
Наш старый учитель доставит тебе это письмо. Он решил не выходить более из консульства. Позаботься о нем.
— Вы заснули, сеньор дон Кандидо? — сказал он, запечатывая письмо.
— Нет, я размышлял, дорогой Мигель.
— А, вы размышляли!
— Да, я говорил себе, что если бы мать нашего главного сеньора губернатора не вышла замуж за своего достойного супруга, то, вероятно, не имела бы своего знаменитого сына, а сегодня мы не страдали бы из-за супружеской любви этой зловещей дамы.
— Клянусь вам, я никогда не думал об этом! — отвечал с величайшей серьезностью молодой человек, запечатав письмо и подавая его своему учителю.
— Это письмо без адреса?
— Все равно, оно к Луису, спрячьте его!
— Я отнесу его сейчас.
— Когда хотите, но вы должны взять мою карету, а онаеще не заложена.
— Я предпочитаю не ходить пешком, спасибо!
Дон Мигель хотел позвонить, но в дверь на улицу постучали, и почти тотчас же шедший в кабинет слуга тревожным голосом доложил о приходе подполковника Китиньо.
Дон Кандидо откинулся на спинку своего стула и закрыл глаза.
— Пусть он войдет, — сказал молодой человек и прибавил, обращаясь к своему старому учителю: успокойтесь, ничего страшного!
— Я мертв, дорогой Мигель! — ответил тот, не открывая глаз.
— Войдите, подполковник! — сказал, вставая, Мигель. Дон Кандидо, услыхав, что Китиньо вошел в кабинет, сразу машинально встал, растянул губы в конвульсивной улыбке и протянул обе руки подполковнику, севшему около того самого стола, за которым учитель и ученик провели всю ночь.
— Когда вы получили мою записку, подполковник?
— Около шести часов утра, сеньор дон Мигель!
— Разве вы больны, что так опоздали?
— Нет, сеньор, я был в отъезде.
— Вот я и говорил: дай Бог, если бы все были такими, как вы, когда речь идет о службе! Именно так я и говорил вчера президенту, потому что если мы желаем ходить размеренными шагами, как начальник полиции, то уж лучше признаемся в этом Ресторадору вместо того, чтобы его обманывать. Что касается меня, подполковник, то я забыл, что такое сон: я провел всю ночь с этим сеньором, запечатывая газеты, которые я рассылаю по всем направлениям. Ресторадор хочет, чтобы везде знали о доблести федералистов, и вот, несколько минут назад, этот сеньор, — прибавил он, поворачиваясь к дону Кандидо, который, узнав, что Китиньо пришел по приглашению дона Мигеля, начал приходить в себя, — обратил мое внимание на одну вещь, которую вы, должно быть, уже заметили, подполковник!
— Что такое, дон Мигель?
— Наша газета ни слова не говорит о вас и тех федералистах, которые каждую минуту рискуют своей жизнью ради нашего общего дела.
— В ней ничего не сообщается и о депешах.
— Кому вы их адресуете, подполковник?
— Теперь, когда Ресторадор в лагере, я адресую их в полицию. Я тоже обратил внимание на то, о чем вы говорили. Этот человек совершенно прав.
— О, сеньор подполковник! — воскликнул дон Кандидо. — Кто не удивится молчанию о человеке, который имеет такие прекрасные качества, как вы?
— Да, и чей род столь древен!
— Конечно, — отвечал дон Кандидо, — уже до вашего рождения вы снискали благосклонность общества, потому что сеньор Китиньо, ваш отец, принадлежит к одной из древнейших ветвей нашей благородной фамилии. Один из ваших знаменитых дядей, уважаемый сеньор подполковник, женился на одной из кузин моей матери, так что я всегда имел к вам симпатию доброго родственника, тем более что мы связаны еще тесными узами нашего общего федерального дела.
— Так вы мой родственник? — спросил Китиньо.
— Родственник очень близкий, — отвечал дон Кандидо, — одна и та же кровь течет в наших жилах, и мы обязаны относиться друг к другу с дружелюбием, покровительством и уважением для сохранения этой драгоценной крови.
— Хорошо! Если я могу быть вам чем-либо полезным…
— Итак, подполковник, — прервал его дон Мигель, чтобы помешать дону Кандидо распространяться дальше, — даже не публикуют ваших депеш?
— Нет, сеньор! Я только что отправил депешу о диком унитарии Халасе — они не опубликуют ее.
— Халас?
— Ну, да, старый Халас, мы его только что умертвили. Дон Кандидо закрыл глаза.
— Он слег, — продолжал Китиньо, — но мы его выбросили на улицу, где он и был убит перед своими дверями. В другой день мы таким же образом покончили с Тукуманом Ламадридом. В прошлый четверг мы умертвили Саньюдо и семерых других, но об этом ничего не сообщалось в газете. В том, что касается меня, мой кузен прав… Как его зовут?
— Кандидо! — отвечал дон Мигель, видя, что обладатель этого имени совсем не владеет собой.
—Я сказал, что мой кузен Кандидо прав, и что теперь, когда начнется большое дело, я более никому не скажу ни слова.
— Как! Разве это скоро начнется? — спросил дон Кандидо голосом, прерывавшимся от ужаса.
— Ну да! Теперь начнется хорошее дело, мы уже получили приказ.
— Вы сами получили его, сеньор подполковник?
— Да, сеньор дон Мигель. Я веду переписку непосредственно с Ресторадором. Я не хочу иметь ничего общего с доньей Марией-Хосефой.
— Она клеветала на вас.
— Теперь она прицепилась к Гаэтеену, к Бадиа и Тронкосо и все время думает о Барракасе и о том диком унитарии, который ускользнул, как будто он уже давно не находится с Лавалем.
— Эта дама и меня ненавидит!
— Нет, она ничего не говорила мне про вас, но вашу кузину она ненавидит.
— На днях я скажу вам, почему, подполковник.
— Сегодня она заперлась с Тронкосо и негритянкой где-то там, в окрестностях виллы.
— Вот вы, подполковник, занимаетесь настоящими делами федерации! А чем занята донья Мария-Хосефа…
— Che! Она шпионит за женщинами.
— Очевидно, негритянка — шпионка. Не хотите ли чего закусить, подполковник?
— Ничего, дон Мигель, я только что завтракал.
— Вы ничего не узнали?
— О чем?
— Вы еще не получили приказа?
— Какого.
— О дель-Ретиро.
— О дель-Ретиро?
— Ну да, большой дом.
— Дом консула?
— Да.
— Нет, у нас еще нет приказа, но мы уже знаем.
— Так? — спросил дон Мигель.
При этом вопросе он, сложив вместе пальцы правой руки, поднял их на высоту глаз Китиньо; дон Кандидо, с волосами чуть не ставшими дыбом, с глазами, готовыми выскочить из орбит, подумал, что сам Иуда воплотился в дона Мигеля.
— Я знаю! — отвечал Китиньо.
— Но приказа нет?
— Нет.
— Тем лучше, подполковник!
— Как тем лучше?
— Да, я знаю, что говорю, поэтому и спросил у вас об этом. Ваш кузен уверен, он знает все эти секреты.
— Что же такое?
— Еще не время!
— А!
— Их еще слишком мало, но как только доброе дело начнется, дом будет полон и около восьми или девяти… Вы меня понимаете?
— Да, дон Мигель! — вскричал Китиньо с свирепой радостью.
— Всех вместе, одной сетью.
Дон Кандидо думал, что он сходит с ума: он не мог поверить тому, что слышал.
— Верно! — промолвил Китиньо. — Так будет лучше, но у нас нет приказа, дон Мигель.
— Черт возьми! Без приказа… Гм… я понимаю это.
— И Санта-Калома?
— Я знаю.
— Он сильно смахивает на гринго!
— Это правда, подполковник.
— Они вместе могут что-нибудь напутать.
— Правда, так что если я получу приказ…
— Со всем моим отрядом, дон Мигель.
— Но если Санта-Калома получит его, вы меня известите?
— Конечно!
— Вот зачем это надо: мне необходимо быть с вами, чтобы увлеченные федеральным энтузиазмом не трогали бумаг консула.
— Ага!
— Ресторадор был бы очень раздражен теми осложнениями, которые могут произойти вследствие захвата консульских бумаг, вы понимаете?