Лепестки на ветру

— Я тоже люблю тебя, Кэрри. Я всегда хотел, чтобы у меня была маленькая дочка, со светлыми локонами и большими голубыми глазами, совсем как ты.
Но он не смотрел на Кэрри, когда говорил это. Он смотрел на меня.
— Хочу остаться здесь на Рождество, — хныкала Кэрри. — Я никогда не видела Санта Клауса, ни разу…
Разумеется, она видела, много лет назад родители водили близнецов в большой магазин, и папа сфотографировал их на коленях у Санта Клауса, но, наверное, она об этом забыла.
Как удалось чужому человеку с такой легкостью войти в нашу жизнь и полюбить нас, в то время как наши ближайшие родные по крови хотели только лишь нашей смерти?
ВТОРАЯ УДАЧА
Кэрри решила. Мы остались. Но если бы не она, мы бы все равно остались. Как мы могли уехать?
Мы хотели отдать доктору Полу деньги, что он на нас истратил. Он отказался:
— Эти деньги пригодятся вам самим. Вам ведь они тяжело достались, правда? И еще я должен сказать вам, что я встречался со своим поверенным, и он подает ходатайство о вызове вашей матери в Клермонт. Вы, я знаю, вы думаете, что она не явится, но никогда нельзя знать точно. Если мне посчастливится добиться постоянной опеки, я каждому из вас буду выдавать карманные деньги на неделю. Невозможно чувствовать себя свободным и счастливым без гроша в кармане. Большинство моих коллег дают своим детям-подросткам пять долларов в неделю. А для девочки в возрасте Кэрри достаточно трех.
Он хотел купить нам новую одежду и все, что нужно для школы. И мы снова и снова поражались его щедрости.
За несколько дней до Рождества он повез нас на рождественскую ярмарку. Красные ковры, зеркальный потолок, толпы людей, рождественская поп-музыка, как в сказочной стране! Я была радостно возбуждена, так же Крис и Кэрри, и наш доктор. Своей огромной рукой он Держал маленькую ручку Кэрри, а мы с Крисом, тоже держась за руки, шли за ними. Я видела, как он смотрит На нас, какое удовольствие ему доставляют наши широко распахнутые глаза. А мы были зачарованы всем этим. Мы с благоговейным трепетом взирали на все это великолепие, слегка подавленные, мы хотели всего и боялись, что он заметит это и поспешит выполнить все наши желания.
Я пришла в себя в отделе, где продавали одежду для девочек моего возраста. Ослепленная и сбитая с толку обилием и разнообразием того, что там было, я смотрела на то, смотрела на это и никак не могла решить, чего же я хочу, ведь все здесь такое замечательное. Я ни разу в жизни ничего не покупала себе сама. Крис смеялся над моей нерешительностью.
— Вперед, — подгонял он меня, — наконец-то ты купишь нужный размер, выбирай что хочешь. (Я всегда жаловалась, что мама привозит мне веши не моего размера.) Очень экономно, с большой тщательностью я выбрала себе теплые вещи для школы, куда мы должны были пойти в январе, после Рождества. Мне было нужно и пальто, и настоящие туфли, и плащ, и шапка, и зонтик. И я чувствовала себя неловко оттого, что этот добросердечный и щедрый человек должен покупать мне так много вещей. В награду за экономность и боязнь купить слишком много Пол нетерпеливо сказал:
— Ради Бога, Кэти, не думай, что мы будем приходить в этот магазин каждую неделю. Я бы хотел, чтобы сегодня, ты купила все, что необходимо, чтобы продержаться до конца зимы. Крис, пока мы здесь заканчиваем, ты поднимайся в мужской отдел и начинай выбирать для себя все. что надо. А мы с Кэти тем временем и Кэрри оденем.
Я заметила, что все девушки в универмаге оглядывались на моего брата, пока он шел до мужского отдела.
Наконец-то мы становимся нормальными детьми! Но как только я попробовала расслабиться, ощутив себя в безопасности, холе и неге, страшный рев Кэрри вдребезги разбил мой хрустальный замок. Ее вопли переполошили покупателей, испугали продавцов; одна дама, толкавшая перед собой коляску с младенцем, со страху налетела на манекен, который с грохотом упал, а младенец в коляске присоединил свой крик к Кэрриному.
Крис бегом прибежал посмотреть, кто убивает его сестренку. А она стояла, широко расставив ноги и откинув голову назад, и по ее щекам текли слезы обманутых ожиданий.
— Боже милостивый, что здесь случилось? — спросил Крис у совершенно обескураженного доктора.
Мужчины, что они могут понять! Очевидно, Кэрри была глубоко оскорблена предложенными ее вниманию прелестными платьицами пастельных тонов. Малышовая одежда вот почему. Но все остальное было велико, а ничего красного или пурпурного не было вообще — абсолютно не ее стиль!
— Посмотрите в отделе для детей 2-4 лет, — предложила бессердечная крашеная блондинка с прической в виде стога сена, обольстительно улыбнувшись нашему доктору, отчего тот смутился.
Но Кэрри было восемь! Даже упоминание о «детях 2-4 лет» явилось страшным оскорблением. Сморщившись и покраснев, она вопила:
— Я не буду носить малышовую одежду в школу! — Она уткнулась лицом в мое бедро, обхватила мои ноги. — Кэти, не заставляй меня носить голубые и розовые платьица для младенцев! Все будут смеяться! Будут, я знаю! Я хочу красное — не хочу малышовое!
Доктор Пол попытался ее утешить.
— Милая, я обожаю, когда голубоглазые блондинки одеваются в пастельные цвета, почему ты не хочешь подождать немного, когда вырастешь, тогда и будешь носить яркое?
Этой подслащенной пилюли упрямица Кэрри уже совсем не могла вынести. Она метнула на него свирепый взгляд, сжала кулачки, приготовилась топать ногами и уже набрала в грудь воздуха, чтобы проявить свои вокальные данные во всем блеске, как вдруг полная женщина средних лет, у которой, вероятно, была внучка, похожая на Кэрри, спокойно предложила сшить ей платья у портного. Кэрри заколебалась, переводя взгляд с меня на доктора, с доктора на Криса, потом на продавщицу.
— Прекрасное решение, — с явным облегчением радостно сказал доктор. — Я куплю швейную машинку, и Кэти сошьет тебе и пурпурное, и красное, и ярко-синее, и ты будешь обшита.
— Не хочу быть обшита, хочу ярких цветов, — надулась Кэрри.
Меня не спрашивали, и я молчала, но я вообще-то танцовщица, а не портниха. Но это Кэрри понимала и сама.
— Кэти не умеет шить платья. Кэти ничего не умеет, кроме как танцевать.