Лепестки на ветру

В этом помещении, доктор, мы прожили три года, четыре месяца и шестнадцать дней.
Я закончила свою длинную повесть. Доктор сидел неподвижно, и во взгляде его мешались потрясение, сочувствие и симпатия.
— Теперь вы понимаете, доктор, — сказала я напоследок, — что не нужно заставлять нас обращаться в полицию и рассказывать все это. Они посадят нашу мать и бабушку в тюрьму, но и мы тоже пострадаем! Не только от широкой огласки, но и от того, что нас разлучат. Нас разбросают по воспитательным домам, а мы хотим всегда быть вместе!
Крис уставился в пол и, не поднимая глаз, заговорил:
— Позаботьтесь о нашей сестре! Сделайте все, что нужно, чтобы она выздоровела, а мы с Кэти найдем способ отдать вам долг!
— Постой, Крис, — мягко и терпеливо сказал доктор. — Вас с Кэти тоже кормили мышьяком, и вам нужно пройти большинство тех же анализов, что я назначил Кэрри. Посмотри, вы оба худы, бледны, слабы. Вам необходимо усиленное питание, отдых и много свежего воздуха и солнечного света. Может быть, я смогу чем-то вам помочь.
— Вы чужой нам, сэр, — почтительно сказал Крис, — мы не ожидаем ничьей помощи и не нуждаемся ни в чьей жалости или благотворительности. Мы с Кэти не столь уж слабы и больны. Кэрри пострадала больше всех.
Полная негодования, я резко повернулась к Крису, свирепо глядя на него. Мы были бы полными дураками, отказываясь от помощи этого доброго человека, якобы не в силах поступиться гордостью, словно наша гордость до этого никогда не страдала! Так какая разница, немного больше или немного меньше!
— Да, — продолжал доктор так, как будто мы с Крисом оба согласились принять от него помощь. — Плата за амбулаторного больного гораздо ниже, чем за стационарного, не нужно оплачивать помещение и стол. Послушайте, это только предложение, которое вы вольны отвергнуть и продолжать ваше путешествие куда бы то ни было, а кстати, куда вы направлялись?
— В Сарасоту, Флорида, — тихо сказал Крис. — Мы с Кэти любили раскачиваться на канатах, привязанных к чердачным балкам, и она думала, что мы сможем стать воздушными гимнастами, немного потренировавшись.
Это прозвучало ужасно глупо. Я подумала, что доктор станет смеяться, но нет, наоборот, он стал еще печальнее.
— Честно говоря, Крис, мне отвратительна мысль, что вы с Кэти будете так глупо рисковать своей жизнью, и как врач я не могу разрешить вам ехать дальше. Моя профессиональная, да и просто личная этика запрещает мне отпускать вас без осмотра и лечения. Здравый же смысл подсказывает держаться на расстоянии и не слишком брать в голову то, что случилось с тремя детьми в их собственном изложении. Потому что эта леденящая кровь история может оказаться чистым враньем, чтобы вызвать мое сочувствие. — Он доброжелательно улыбнулся, чтобы смягчить свои слова. — Однако интуиция подсказывает мне, что ваша история правдива. Ваша дорогая одежда, ваши часы и драные тапки на ногах, ваша бледность и затравленный взгляд, все это подтверждает вашу историю.
Какой у него был голос: завораживающий, мягкий, мелодичный, с едва заметным южным акцентом.
— Давайте забудем о гордости и благотворительности, поживите в моем доме, здесь двенадцать пустых комнат. Должно быть, Бог привел Генриетту Бич в этот автобус, чтобы вы оказались у меня. Хенни чрезвычайно трудолюбива и содержит дом без единого пятнышка, но постоянно жалуется, что двенадцать комнат и четыре ванны на одну женщину многовато. Еще за домом у меня четыре акра сада. Я нанимаю двух садовников: сам я не могу уделить саду достаточно времени. — Он посмотрел прямо на Криса. — Вы могли бы оплатить свое пребывание здесь стрижкой газонов, починкой изгородей и подготовкой сада к зиме. Кэти могла бы помогать по дому.
Он бросил мне дразняще-вопросительный взгляд и подмигнул:
— Ты умеешь готовить?
Готовить? Он что, смеется? Мы больше трех лет были заперты на чердаке, и у нас не было даже тостера, чтобы поджарить хлеб, не было ни масла, ни даже маргарина!
— Нет! — огрызнулась я. — Я не умею готовить. Я танцовщица. И когда я стану знаменитой прима-балериной, я найму женщину, которая будет мне готовить, как вам. Я не хочу быть привязанной к кухне какого-то ни было мужчины, мыть ему тарелки, кормить его по часам и рожать ему детей! Это не для меня!
— Я понимаю, — невозмутимо кивнул он.
— Я не хочу показаться неблагодарной. Я не то имею в виду, — объяснила я. — Я буду делать все, что нужно, чтобы помочь миссис Бич. Ради нее я даже научусь готовить… и ради вас.
— Отлично, — сказал он. — Его глаза искрились смехом, он уперся пальцем в подбородок и улыбнулся. — Ты собираешься стать прима-балериной, Крис собирается стать знаменитым врачом, а достичь этого вы хотите, сбежав во Флориду, чтобы выступать в цирке. Разумеется, я принадлежу к другому, скучному поколению, но я не понимаю ваших резонов. Благоразумно ли это?
Сейчас, когда мы уже не были заперты на чердаке, в безжалостном свете реальности это отнюдь не казалось мне благоразумным. Сейчас это выглядело, как полная глупость, ребячество и совершенное безумие.
— Вы отдаете себе отчет в том, что вам пришлось бы конкурировать с профессионалами? С людьми, которые занимались этим с раннего детства, с потомками длинных династий цирковых артистов? Это очень непросто. Однако, я согласен, есть в ваших голубых глазах что-то такое, что заставляет меня считать вас весьма решительными молодыми людьми, которые в конце концов всегда достигают того, чего им очень сильно хочется. Но как быть со школой? Как быть с Кэрри? Что она будет делать, пока вы оба болтаетесь на трапециях? Вы можете не трудиться отвечать, —быстро произнес доктор, увидев, что мои губы приоткрылись. — Я не сомневаюсь, что вы придумаете что-нибудь, чтобы постараться убедить меня, но я все равно буду отговаривать вас. Сначала вы должны заняться своим здоровьем и здоровьем Кэрри. В любой момент каждый из вас может внезапно заболеть так же сильно, как Кэрри сейчас. В конце концов, вы все трое жили в одинаково чудовищных условиях.
«Четверо, а не трое», — стучало у меня в мозгу, но я не сказала ни слова о Кори.
— Если вы хотите сказать, что приютите нас, пока Кэрри не выздоровеет, — сказал Крис с подозрительным блеском в глазах, — то мы чрезвычайно благодарны вам. Мы будем очень стараться, а когда сможем уехать, выплатим вам все до последнего цента.