Йоулер

Как будто озадаченный, дикий кот остановился, долго и пристально глядя на неё. Внезапно его рычание приняло выжидающий оттенок, и он облизнулся. Короткий хвост рассеянно дёргался от волнения. Кот стал кружить вокруг неё изящной, необычайно грациозной, как бы уступающей походкой, но она постоянно меняла позицию так, чтобы оставаться лицом к лицу с котом. Так они сделали три полных оборота. Их рычание становилось менее приглушённым, и скоро весь лес услышал их голоса.
Дикий кот снова остановился. Невероятно, но, казалось, он потерял к кошке интерес. Он зевнул и сделал вид, что собирается отправиться восвояси. Потом, не напрягая мускулов, чтобы не выдать готовящегося движения, он бросился на неё. Но она была готова к этому и прыгнула, встречая его. Они столкнулись, кусая друг друга, царапаясь и крича. Потом вдруг разошлись и заняли прежнюю позицию, прижимаясь к земле. Дикий кот, казалось, был сбит с толку неожиданной силой этой кошки. Ему едва удалось куснуть её, чуть выпущенные когти вообще не достали противницу. Его же кожа горела от царапин.
Есть инстинктивно выработанные, определённые правила, которым следуют в столкновениях, подобных этому: безжалостные кривые когти никогда не выпускаются полностью, они выставляются совсем чуть-чуть, только для того, чтобы проникнуть сквозь мех и оставить лёгкие царапины, говорящие о том, что будь противник серьёзен, эти когти его бы распотрошили. И хотя зубы держат противника по законам дикой схватки, им разрешается вонзаться в шкуру лишь для вида.
Оба зверя облизнулись и начали кружить, чтобы снова сплестись в фыркающий, шипящий ком. Они тотчас снова разошлись, и преследование продолжалось меж сосен. Здесь более короткие лапы кошки были преимуществом, и некоторое время казалось, что она преследует кота. Как будто поняв, что самец не сможет так поймать её, кошка вдруг изменила направление, сложно и разнообразно маневрируя: увёртываясь от него среди камней, прыгая на деревья, перебираясь там с ветки на ветку и снова прыгая на землю, она перелезала через полые колоды и заставляла своего поклонника носиться за ней в утомительной погоне.
Когда, наконец, он настиг её, это произошло потому, что она сама позволила догнать себя. Они внезапно прекратили бороться и побежали бок о бок, довольные обществом друг друга. Они остановились в небольшой рощице, устланной густым мхом. Она потёрлась об него головой и замурлыкала, и тяжёлое урчание раздалось в ответ из его груди.
Три дня они были вместе, но потом проявилось различие в их природе. Со всеми прежде встречавшимися ей котами она довольно быстро расставалась. Как это обычно бывает у домашних кошек, между самцом и самкой не бывает долгой привязанности, и у кота нет отцовского интереса к произведённому им потомству. Но дикие коты проявляют обычно огромное внимание к кошке. Самец остаётся отцом в своём семействе и помогает добывать еду и воспитывать котят. Очень часто он остаётся при них до тех пор, пока молодые не начинают самостоятельную жизнь. Часто случается, что одна и та же пара создаёт новое семейство.
Теперь же одичавшая кошка ясно дала понять, что присутствие дикого кота нежелательно для неё. Когда он подходил слишком близко, она вступала с ним в яростную схватку, до конца выпуская когти и ощериваясь. Он защищался, но никогда не пытался поранить её. Часто он стоял невдалеке и глядел на неё с недоумением.
Иногда он приносил ей разного рода подарки — жирную полевую мышь или сурка, но она прогоняла его и уходила, и он перестал приносить ей еду.
Этой ночью, когда вот-вот должны были родиться её котята, она осторожно направилась к большому поваленному дереву, где в конусообразном дупле она приготовила себе логово. Лаз в дупло был как раз такой, что она могла в него пролезть. Дальше дупло расширялось до размеров небольшой норы и было утеплено шуршащими сухими листьями и гнилой корой. Как всегда, она подошла к логову кружным путём, дойдя сначала до ручья в сотне ярдов от него. У кромки берега она постояла и насторожённо осмотрелась. Удовлетворившись тем, что ничего опасного поблизости нет, она грациозной, хотя и отяжелевшей походкой вышла на отмель, где вода как раз покрывала концы её лап, и прошла вдоль берега до того места, где футов двенадцать отделяло её от поваленного дерева. На более высоком берегу с другой стороны бухты колоссальная гранитная скала вырастала из земли. Кошка мельком взглянула на неё и вышла из воды. Двух прыжков ей хватило, чтобы добраться до входа в дупло, и она вползла туда с трудом.
В тот момент, когда она исчезла, что-то шевельнулось под скалой. Зверь, припавший к земле у её основания и скрытый высокой травой, теперь поднялся и спокойно смотрел на поваленное дерево. Глубокое, мягкое урчание — странно тоскливый звук родился в нем. Потом он повернулся и ушёл, с высоко поднятыми кисточками ушей и маленьким, тупым, будто срезанным, хвостом, торчащим изысканно и самодовольно.
Первым из гибридного помёта одичавшей кошки появился единственный котёнок-самец. Из пяти новорождённых — с наиболее ярко выраженными признаками отца. По меньшей мере на треть крупнее своих сестёр; у него был такой же мех, как у матери, но слегка отливал темно-жёлтым с красными подпалинами, как у отца, и, наконец, мохнатые щеки и уши с кисточками настоящего дикого кота. Одна особенность резко отличала его от четырех других котят. У кошечек были острые хвостики, которые в зрелом возрасте обещали стать длинными и гибкими, как у матери, а у котёнка был короткий срезанный хвост его дикого отца. Малыш первый нашёл и отчаянно вцепился в материнский сосок. Он сосал до тех пор, пока его мордочка не раздулась, как будто он держал в пасти теннисный мяч. Он так и заснул, не выпуская материнского соска.
В течение следующих трех дней кошка чистила и нежно облизывала своих котят и только дважды покинула логово. Первый раз, под вечер, на второй день после рождения котят, она высунулась из дупла и после тщательного осмотра окрестностей затрусила к реке, где долго и жадно пила. Но уже через две минуты она вернулась. Как только кошка скрылась в логове, дикий кот поднялся со своего наблюдательного поста за гранитной скалой и убежал.
К закату третьего дня кошка была так голодна, что дрожала от слабости. Освободившись от сосущих малышей, она подползла к выходу и высунулась с большой осторожностью. Хотя её чуткие уши не слышали никакого подозрительного постороннего шума, она увидела в нескольких футах от дерева тушку большого белого кролика. Тотчас насторожившись, она внимательно прислушалась и втянула воздух, ища запах опасности. Наконец, она покинула логово и обошла вокруг кролика. Он уже совсем затвердел и, несомненно, лежал здесь с утра. Кошка уловила на шкурке кролика запах своего дикого кота, она расслабилась, успокоилась. Теперь она доволокла кролика до лаза. Из-за того, что он затвердел, ей пришлось долго пропихивать его в лаз. Но вот она приступила к настоящему пиршеству. До тех пор пока она не утолила голод, она не обращала внимания на жалобное мяуканье котят и не давала им сосать.
Дикий кот, казалось, знал совершенно точно, сколько еды должно понадобиться матери его котят. В течение следующих четырех дней он не оставлял никаких приношений. На пятое утро, однако, когда от кролика остались лишь косточки и кусочки меха, кошка нашла тушку второго зверька, положенного на том же месте, что и первый. Опять она не слышала ни звука снаружи, но тушка была ещё тёплой. Она взобралась на ствол дерева, в котором было логово, и неподвижно сидела там несколько минут. В сотнях ярдов от неё у опушки леса мелькнул хвостик оленихи, и кошка отчётливо разглядела её. Далеко-далеко в поле молодой сурок поднял голову над светло-зеленой травой, и его она тоже разглядела. Но ничто не указывало ей на присутствие дикого кота.
К шестой неделе котята уже хорошо развились физически. Их бледно-голубые глаза, открывшиеся на девятый день, стали принимать свой взрослый цвет. У маленького кота они имели отчётливый серый оттенок, хотя довольно часто вдруг становились жёлто-оранжевыми, а иногда бледно-зелёными.