Кононов Варвар

Ким был польщен. Еще бы! Какому автору бы не польстило внимание инопланетного пришельца к его судьбе и творчеству! Этот факт сам по себе был вдохновляющим, а также говорил о том, что критики, столичные и питерские, ругавшие на все лады конаниану, были всего лишь жалкими снобами и шавками, тявкающими из подворотни. Что их статьи, рецензии и отзывы? Что оскорбительное молчание? Молчите или войте – дело ваше! А Конан унесется к звездам и удостоится признания в далеком странном мире, за тысячи парсеков от Земли…
Глаза Кима блаженно сощурились, душа его благоухала, а сердце источало мед. Была б еще рядом Дашенька… Много ли надо писателю в жизни? Хорошая жена, хорошие книги, хорошие читатели!
«Мне бы хотелось оставить тебе подарок, – сказал Трикси, – но, кроме микротранспундера, я ничего не имею. Ничего вещественного», – грустно уточнил он.
– Ты сам – подарок! А кроме того… – Ким согнул руку, глядя, как вздулись крепкие мышцы. – Кроме того, ты одарил меня силой и кое-чем другим – пожалуй, даже с излишней щедростью. Эта матрица Конана… боюсь, она данайский дар. Я ведь, Трикси, мирный человек, без патологических наклонностей, а вот теперь могу убить и изувечить. Особенно в гневе.
«Тут уж ничего не поделаешь. Старайся избегать конфликтных ситуаций и помни об идеалах гуманизма. Я полагаю, что со временем матрица исчезнет. Рассосется».
– Как же, тут избежишь! – пробурчал Ким, чувствуя, как падает настроение. – Одна из таких ситуаций у нас под самым носом! Можно сказать, прямо перед хоботом!
Закончив кормиться, Облом, направляемый Трикси, вышел на шоссе. Вел он себя беспокойно – покачивал огромной головой, фыркал, топорщил уши и переступал ногами, будто собирался пуститься в пляс. Киму смутно мнилось, что ментальная аура животного с каждой секундой меняется; улавливая ее отголоски, идущие от пришельца, он ощутил, как нарастает его собственная ярость, стремление топтать и разрушать, мстить за какую-то обиду, не очень ясную, но порождавшую гнев. Внезапно пробудился Конан, забормотал: «Прах и пепел… Всех под нож, под меч и под секиру… Бей и режь шакалов! От плеча до паха! Крр-ровь… Крр-ром любит крр-ровь…»
– Ты что творишь с Обломом? – спросил Ким, стараясь не поддаться бешенству.
«Мой контакт с его сознанием ограничен – с тем, что можно называть сознанием. Он воспринимает не столько мысли, сколько образы и эмоции, и я передал ему картину издевательств над твоей женщиной. Он помнит ее и любит. Сейчас он сильно раздражен. Скажи, что надо делать?»
– Высадить ворота, шугануть собак и стражей, а затем – к дому! Дальше – по обстоятельствам. Если выскочит Чернов, пусть хватает его и держит, но поаккуратнее. Ребер не ломать и шею не сворачивать.
«Ясно. Приготовься!»
Кононов вдруг подлетел вверх, потом шлепнулся на просторную слоновью спину и распластался где-то в районе крестца, лежа ничком и изо всех сил стараясь не свалиться на землю. Облом разбегался; огромные ноги таранят асфальт, хобот, свернутый кольцом, спрятан между бивнями, хвост вытянут струной, уши полощутся в воздухе, будто флаги боевого корабля. «Страшная штука – атакующий слон!» – подумал Ким, перемещаясь к привычному месту на шее. Справа от него бурой лентой неслась кирпичная стена, слева мелькали кусты да деревья, сосны да осины; потом возникло здание старой типографии, а вместе с ним – панический вопль Трикси: «Держись! Он поворачивает!»
Почти не уменьшив скорости бега, слон развернулся и ударил в ворота плечом. Послышался скрежет, будто взрезали огромной пилой чудовищную консервную банку; что-то заскрипело, завизжало и лопнуло с протяжным стоном. Створки ворот распахнулись, одна повисла на полуоторванной петле, другая с грохотом рухнула на крышу «Мерседеса», стоявшего у караульной. «Знакомая тачка, серая», – еще успел подумать Кононов, как туша под ним вздыбилась, Облом приподнялся на задних ногах и тут же всей тяжестью лег на передние, вминая створку вместе с крышей внутрь кабины.
Затем он повернулся к караульному помещению, задрал хобот и затрубил. Этот пронзительный яростный вопль был непохож на издаваемые прежде звуки – в нем слышался вызов и предвкушение грядущего сражения. Лягнув ногой поверженный «Мерседес», слон наклонил голову, сделал пару шагов, уперся в стреху лбом и клыками, резко дернул и сорвал с караульной крышу. Эти три титанических подвига, разбитые ворота, смятый в блин автомобиль и улетевшая метров на восемь кровля, заняли не больше двух минут, и Кононов, подпрыгивая и вертясь на колыхавшейся под ним спине слона, заметил лишь, как мечутся с воем псы и бессильно оседает наземь часовой – его, похоже, задела распахнувшаяся створка. В караульной громко завопили, в дверях показался человек и тут же с криком шарахнулся обратно; двое, толкаясь, выскочили в окно, за ними – еще пара, полуголые, ошалевшие от ужаса. «Без оружия», – отметил Ким, разглядев, что один охранник сжимает бритву с помазком, а другой вцепился в полотенце.
Все четверо ринулись в кусты, будто желая указать собакам путь к спасению – те клочьями серого меха бросились следом. Громко трубя, Облом навалился на стену караульной и надавил. Стена негодующе крякнула, пошла трещинами, посыпались кирпичи, со звоном вылетели стекла из оконных переплетов; слон отпрянул, а все строение вдруг стало оседать, дымиться бурой пылью и заваливаться внутрь. Фыркнув, Облом наподдал ногой, свалив бетонный столб в углу, вытянул хобот над руинами, подцепил кровать, подбросил ее в воздух. Ударившись о груду кирпичей, она рассыпалась обломками.
– Хватит, – сказал Ким, – тут мы уже победили. Теперь давай к фазенде!
Ярость Облома вроде бы поутихла – он послушно свернул на аллею, ведущую к особняку, и зашагал, мерно помахивая хоботом. Ким оглянулся; охранник, лежавший у ворот, уже поднялся и судорожно ощупывал ребра. Физиономия у него была опрокинутая – точь-в-точь, как кринка со скисшим молоком, которой врезали по донышку.
«Живой», – с облегчением подумал Кононов, поворачиваясь лицом к дому. Против ожидания, входная дверь и окна были еще закрыты, но за балконными перилами и застекленным фронтоном мелькали какие-то тени. Солнце светило в глаза, и разглядеть, что там творится, Ким не мог, но что-то определенно творилось – он видел смутный силуэт, который делался все резче и отчетливей. «Будто некая фигура движется из глубины к стеклянной переборке», – мелькнула мысль, и в то же мгновение открылась балконная дверь. В проеме, спиною к Кононову, стоял мужчина в халате – верней, не стоял, а пятился, как бы шаг за шагом отступая под напором необоримой силы. Мгновение, он уже на балконе, движется задом наперед, а сам согнулся, скорчился, словно пытаясь бороться с ураганным ветром, который вынес его из дверей. Шаг, другой, третий… Секунды растянулись в бесконечность, вмещая и эти беззвучные шаги, и громкое сопение слона, и треск кустов под его ногами.
Потом в дверях показалась Даша – шла, как сомнамбула, с бледным окаменевшим лицом, вытянув перед собой руки и выставив ладони. Кажется, даже с закрытыми глазами… Это так перепугало Кима, что он, поднявшись во весь рост и с трудом сохраняя равновесие, выкрикнул:
– Даша, Дашенька! Родная! Солнышко, я здесь! Я уже здесь, не бойся!
До лестницы особняка было с полсотни метров, до балкона под изогнутой крышей – немного больше. Возглас Кима, разорвавший тишину, словно поторопил секунды, заставил время двигаться: Дарья вздрогнула, шагнула на балкон, а человек в халате отступил еще на шаг, коснулся перил ягодицами, откинулся назад и вдруг с коротким воплем полетел на землю.
Если бы на землю…
Он упал на каменную лестницу и, вероятно, ударился затылком о ребро ступеньки. Ким видел, как голова упавшего будто взорвалась фонтаном крови и раздробленных костей, и в тот же миг его пронзило ощущение несчастья. Непоправимой страшной беды! Стоя на спине Облома, двигаясь к Даше и глядя, как оттаивает ее помертвевшее лицо, Ким слышал горестные вопли и рыдания Трикси: «Не успел! Великая Галактика, я не успел! Все напрасно, все! Я не успел!»