Безумное танго

Тамара вдруг испытала острое желание своротить идола с пьедестала, использовав в качестве рычага несколько фактов из его биографии. Ну, например, как он однажды ночью выгнал ее голой на мороз за то, что она робко попросила его сначала помыться, а потом требовать от нее минет. Господи, да она в ту пору и слова-то такого не знала и называла этот процесс просто: «Сосать эту гадость». Валерий воспринял ее просьбу как оскорбление: ему ведь предлагалось не ванну принять и даже не душ, а просто ополоснуться над тазиком, поливая себе из чайника. Можно подумать, это Тамара была виновата в том, что в Приморских Тетюшах все дома на заставе были с печным отоплением, а воду приходилось таскать из колодца! Можно подумать, это она была виновата, что Валерий в чем-то там проштрафился как раз накануне выпуска и получил распределение не в Нижний Новгород и даже не в родную область, а на Дальний Восток, в глушь глухоманную, куда Макар телят не гонял!
К счастью, он тогда одумался минут через пять, Тамара даже не успела толком промерзнуть. Хотя какое там «одумался», просто испугался, что кто-нибудь увидит его жену голой. Все его ревность проклятущая, неукротимая ревность – спасибо ей, конечно: в ту ночь именно она спасла Тамаре жизнь. В конце концов эта ревность и сгубила их обоих и еще шестерых человек: ведь Валерий выбирал объектами для своего безумствования только самых видных, привлекательных парней, по каким-то своим причинам решив, будто именно они положили глаз на его жену, ну а она, само собой, напропалую кокетничает с ними. Может быть, он был прав, подозревая этих парней. Наверное, не без греха была и Тамара… Ей никогда не хотелось анализировать все, что предшествовало тому кошмару, – она вообще предпочитала обходиться без воспоминаний, потому что забвение досталось ей слишком дорогой ценой. А поскольку открыть Олегу глаза на истинную сущность его героического папаши означало именно вспоминать, Тамара решила не делать этого.
Черт с ним со всем! Это ведь даже лучше, что между нею и Олегом нет такой уж особенной семейной любви. Она испытывала только брезгливость, наблюдая, как он взрослеет, как, извините за выражение, мужает, превращается из мальчика в юношу – причем в красивого юношу, судя по изумленно-радостным взглядам, которые бросают на него девчонки… да и взрослые женщины. Тамара никогда, даже в его раннем, беспомощном детстве, не ощущала сына костью от кости и плотью от плоти своей: он был частью прошлого, которое она по молодой дурости не отринула от себя и которое беспрестанно напоминало о себе. Чем взрослее, чем привлекательнее становился Олег, тем чаще наплывали воспоминания…
Еще спасибо, что по здоровью (у Олега было плохое зрение, минус пять, он носил очки, а в последнее время – контактные линзы) он не мог поступить в военное училище, не то – теперь Тамара не сомневалась в этом! – ее ждал бы еще и этот сюрприз! Увидеть Олега в форме, высокого, красивого, с этими его разными глазами: один темно-синий, почти черный, другой светлый, серо-голубой, и именно эти глаза заставляли женский пол ахать при виде парня! – увидеть Олега в форме для Тамары было таким испытанием, которое она вряд ли вынесла бы…
Ну а вторым, явным увлечением Олега оказалось вегетарианство. Тамара только в его раннем детстве следила за тем, что сын ест и как. Тогда она еще худо-бедно что-то готовила дома, ну а потом перестала. Работа поглощала все время, приходилось мотаться по командировкам, Олег оставался предоставленным самому себе и столовым. Денег было достаточно, чтобы он мог покупать на базаре лучшие продукты, сын научился готовить и иногда, когда Тамара была дома, даже баловал ее каким-нибудь изысканным блюдом вроде цветной капусты в сухариках или баклажанов в чесночном соусе. Почему-то это всегда были овощные блюда, но Тамара настолько мало обращала внимания на сына, что не делала из этого никаких выводов. Выводы сделал один телеоператор, рассказавший, что недавно видел Олега на Покровке в компании кришнаитов.
– Вообрази, стоят они – все бритые, в этих своих одеждах до полу, тощие, аж прозрачные, и базлают: харя, значит, Кришны, харя Рамы, а с ними единственный нормально одетый парень, но тоже про эти хари кричит. Я присмотрелся – мама дорогая, так ведь это твой Олег! – возбужденно кричал телеоператор, и Тамара едва сдержалась, чтобы не попросить его заткнуться, не орать так, что всем кругом слышно.
Она не в шутку струхнула. Кришнаиты – это плохо. Еще не хватало, чтобы парень связался с ними и окончательно спятил! В глубине души Тамаре было абсолютно все равно, спятит Олег или нет, но это означало лишние проблемы для нее, особенно теперь, при новом витке судьбы, когда ее имя опять связывают с виднейшими политиками Нижнего, особенно с Чужаниным. Глеб все чаще говорит, что больше не оставит ее, не повторит прежней глупости, что она будет одним из первых лиц в его команде, ну, не вице-мэром, конечно, но и не просто зав. пресс-службой – подымай выше! Тамаре сейчас совершенно не нужен еще один компромат на нее. Довольно той истории с финансированием ее телеканала, довольно, что «Губошлеп» вдруг начал выкапывать старые грешки бывших и новых чужанинских дружков. Если до этой мерзкой газетенки дойдет, что сын Тамары Шестаковой связался с кришнаитами, ее просто смешают с дерьмом, радостно при этом хихикая. Есть там люди, вернее, людишки, которые жаждут ее крови… А что скажет про кришнаитство Олега Чужанин? Он до того заигрывает с митрополитом, что можно подумать, будто решил принять православие! Хотя, по слухам, когда провожали габая нижегородской синагоги, решившего свалить на историческую родину, Чужанин там тоже был, мед-пиво пил. Но что дозволено Юпитеру, не дозволено сынку Тамары Шестаковой…
Она взяла да и позвонила золовке. Валентина ужаснулась еще больше, чем сама Тамара. Для нее кришнаиты были кем-то вроде содомитов, поскольку насквозь чужаки. Мгновенно был составлен план, согласно которому Олег экстерном сдал экзамены за девятый класс (Тамара сговорилась со знакомым доктором, про которого когда-то делала передачу, и он нашел у Олега резкую нехватку кальция в организме, пристращав, что вот-вот, буквально на днях, у него начнут выпадать зубы и волосы) и отъехал к тетушке: на деревенский воздух и свежую еду. Валентина таким поворотом событий была откровенно счастлива: детей у нее не было. Тамара отдала золовке сотовый телефон, чтобы как можно чаще получать сводки с фронта, однако она и сама не ожидала, что испытает такое облегчение и подъем сил, оставшись в одиночестве. И этот поздний звонок, голос Валентины, напомнивший об Олеге, о Валерии и, как следствие, обо всем, что с этими именами было связано, вызвали у Тамары такой приступ внезапной ненависти, что она с трудом заставила себя беседовать спокойно, делать вид, будто ей нужен и важен этот разговор, хотя на самом-то деле она с радостью швырнула бы трубку и отключила телефон.
– Ну и как твой племянничек? Достал уже?
– Ой, не говори! – вздохнула Валентина. – Ходит, как во сне, жрет одну траву. Щи мясные сварила – нос воротит, хрустит сырой капустой, будто кролик. Молока – глоточек, творога – щепотку, будто барышня на диете. Ну ладно, сам не ешь, так другим не мешай, а то ходит за мной по пятам и ворчит: мол, все мы здесь трупоядцы! Яиц в рот не берет – там, дескать, зародыш будущей курицы, а она, видите ли, мясо, поскольку живое существо. Я уж ему говорю: хорошо, давай я для тебя одну курочку отделю, петуха к ней подпускать не буду, пускай сама по себе несется, болтунами, из них-то никакие цыплята не разовьются, из неоплодотворенных. Так он знаешь, что мне сказал?
– Что? – вздохнула Тамара, как-то сразу, мгновенно устав от торопливого, энергичного Валентининого оканья, от ее многословия, а главное, потому, что ей-то все это на фиг было не нужно и не важно!
– А разве, говорит, курицы без петухов несутся? Вот так и сказал. Представляешь? Нет, это само собой, ежели курочку потоптать хорошенько, она будет нестись как из пушки… Тамара, ты чего?
Похоже, из ее горла вырвался сдавленный стон. «Сейчас мы его курочку так потопчем, что перья полетят!»