Сыщица начала века
Этот самый Филя – Филипп Филимонов, если не ошибаюсь! – год назад вез меня из Сергача. Тогда он служил на почтовых ямщиком. Я и знать не знала, как его зовут, конечно: ямщик да ямщик. Мне надобно было поспеть к началу процесса, на котором требовалось представить новые, собранные мною в Сергаче доказательства преступления. Но я выехала позже, чем рассчитывала, да еще погоды стояли совершенно наши, нижегородские: дело было в декабре, но внезапно грянула оттепель, и сани еле скребли полозьями в каше, которая в одночасье образовалась на большаке. Наконец мы дотащились до перегонной станции в Поречье – уже поздно ночью. И тут мне сказали:
– Лошадей вам нет. Ждите утра.
Легко сказать! В девять часов – начало процесса, а до города еще верст пятьдесят!
Я вышла из почтовой конторы в совершенном отчаянии, чуть не плача. Хоть караул кричи! И впрямь – кошмар, катастрофа! Тогда я еще только начинала работать: ко мне, женщине-следователю, еще не привыкли, относились в лучшем случае насмешливо-снисходительно, а вообще-то каждое лыко готовы были поставить в строку. И я прекрасно понимала: опоздаю на процесс, ослаблю позицию обвинения – меня не помилуют. Самое ужасное, что защиту на том процессе возглавлял знаменитый Плевако, нарочно прибывший из Петербурга. Обычно аргументация обвинения рассыпалась, как только он прикасался к улике. На процессах он шел, как медведь по чаще, но я надеялась, что привезенные мною доказательства не сможет поколебать даже этот великий человек. И вот случилось же такое!..
На дворе станции я увидела ямщика, который похаживал вокруг своих лошадей, похлопывал себя рукавицами по бокам, но явно ленился распрягать. Коняшки показались мне еще вполне бодрыми. Я так и кинулась к ямщику, умоляя довезти меня до следующей станции. Пообещала ему столь хорошие чаевые, что он похлопал рыжими ресницами – и согласился.
Мы тронулись в путь. Погода вновь изменилась: подморозило, лошадям стало куда легче бежать, сани так и понеслись. Мы очень лихо сделали еще один перегон, лошади на другой станции нашлись, к процессу я поспела, и даже господину Плевако ничего не удалось сделать с неопровержимыми доказательствами преступления!
Надо сказать, что после того случая мои позиции в следственном отделе значительно укрепились. Однако за все в жизни приходится платить… Не минуло и двух недель, как начальнику отдела пришла жалоба от содержателя почтовой станции: ямщик Филимонов свидетельствовал, что я угрозами принудила его сделать лишний перегон, сулила непременно засудить, если не повезет меня, гнать приказывала изо всей мочи, в результате чего одна из лошадей сломала ногу…
Поскольку я совершенно твердо знала, что на станцию тройка пришла невредимой, было понятно: ногу лошадь сломала на обратном пути, на обмерзшем большаке. Понятно, что вышеназванный ямщик Филимонов хотел таким образом сложить вину с больной головы на здоровую. Но понятно сие было исключительно мне. А содержатель станции, желавший непременно возмещения убытков, и вместе с ним ямщик Филимонов алкали моей крови и продолжали писать на меня жалобы. Благодаря их усилиям мое скромное имя сделалось известно не только в прокуратуре суда, но и в прокуратуре палаты, а также в канцелярии министерства юстиции и даже (!) в канцелярии государя императора!
Воистину – слух обо мне прошел по всей Руси великой. И надо же приключиться такому совпадению, чтобы именно злокозненный и мстительный Филипп Филимонов оказался новым кучером прокуратуры!
«Будем надеяться, – уныло размышляла я, трясясь в пролетке, которую, такое впечатление, сей новый возчик нарочно направлял во все подряд колдобины и выбоины… а впрочем, следует признать: дороги в нашем городе вымощены преотвратительно! – будем надеяться, что содержатель той почтовой станции не устроился к нам смотрителем гужевого двора, и я буду избавлена хотя бы от встречи с сим записным крючкотвором!»
В это мгновение нас особенно сильно тряхнуло, так, что зубы мои больно клацнули. Зубы Смольникова – тоже. Неужто он стерпит сие? Ведь мстительный Филя подвергает пытке не только меня, но и ни в чем не повинного товарища прокурора!
Я осторожно покосилась на своего соседа, убежденная, что увижу на его лице возмущенную гримасу и готовность приструнить обнаглевшего возчика, однако, к своему изумлению, углядела ехидную ухмылку, притаившуюся в уголках губ Смольникова. И тут меня осенило. А ведь все мои знакомые были осведомлены о травле меня содержателем почтовой станции! Кого-то эта история потешала, кто-то мне сочувствовал – особенно сыскные агенты, которые собирали доказательства обвинения в том, посрамившем великого Плевако, процессе. А вот Смольников в нем участия не принимал. Вспомнилось мне, он негодовал, что в Сергач тогда послали не его…
Господи боже! Да он ведь наслаждается сложившейся ситуацией! Он сразу сообразил, кто такой этот Филя Филимонов – новый возчик! И мгновенно измыслил маленькую пакость, которую можно подстроить коллеге – мало того, что женщине, да еще такой заносчивой строптивице, как я, которая никак не хочет признать его выдающихся достоинств и даже не скрывает недовольства методами его работы! Он даже не мог дотерпеть до того момента, когда мы с Филей встретимся естественным путем, и именно поэтому предложил заехать за мной! Как глупа я была, уверясь, что Смольников непременно хочет со мной примириться!
Невероятным усилием воли я погасила вспыхнувшее возмущение. Я не только женщина, но прежде всего – следователь. А вот Смольников держится отнюдь не по-мужски. Фу, какое бабство – эта мелкая мстительность!
И, конечно, он рассчитывает, что я сейчас устрою Филе сцену, которую господин Смольников потом, изрядно приукрасив, передаст коллегам: «Наша-де Лизавета Васильевна только с виду ржавая сухая селедка, а по нутру, знаете ли, сущая фурия фуриозо! Сколько страсти, господа! Сколько пыла! Кто бы мог подумать, что в этой старой деве скрыты такие бездны!..»
А вот не дождетесь, господа! Не дождетесь!
Я повернулась к Смольникову и, по-прежнему клацая зубами на выбоинах, спросила официальным тоном:
– Не будете ли вы, сударь, так любезны посвятить меня в подробности дела, над которым нам снова предстоит работать вместе?
Я нарочно выделила голосом слова «снова» и «вместе». Ухмылка в одно мгновение соскочила с лица Смольникова, словно ее стряхнуло на очередном ухабе. Ну что ж, надобно отдать должное господину товарищу прокурора: не зря он увлекается фехтованием. Моментально закрылся шпагой – принял самый что ни на есть деловой вид и официально ответствовал:
– В тамбуре одного из вагонов пригородного поезда обнаружен труп.
И тут же сделал батман, уже не сдерживая злорадства:
– Кровищи – море! Труп-то расчлененный, так что нам предстоит по кускам его собирать. С чем вас и поздравляю, сударыня!
Уж не знаю, чего он ждал – что я в обморок рухну или слезами зальюсь? Но не дождался ни того, ни другого. Я спокойно посмотрела в его блудливые черные глаза, кои некоторые глупые особы одного со мной пола считают неотразимыми, и со всей возможной твердостью ответила:
– Ну что ж, труп так труп!