Мятный шоколад
– Ну все, я пошла, Сан Саныч заждался, – устало улыбнулась Зинаида, подхватив пакет с подарками.
– Может, поужинаем вместе? – с надеждой заглядывая тетушке в глаза, спросила Аля. Уж очень ей хотелось оттянуть неприятный момент, когда она останется одна, наедине со своими страхами и проблемами.
– Нет-нет, я пойду, – отказалась Зинаида, обняла племянницу и направилась к двери. Алевтина уныло поплелась следом. Зинаида вышла на улицу, спустилась с крылечка и, махнув Алечке на прощанье рукой, пошла по тропинке к калитке. – Да, чуть не забыла, – неожиданно обернулась тетушка. – Сан Саныч сегодня к дантисту ходил, к сожалению, он уехал в санаторий поправлять здоровье, все временно откладывается, но ненадолго. Его жена сказала, что он вернется через пару дней… Кстати, Аля! Ты что, хочешь, чтобы тебе твой настоящий зуб обратно вставили?
– Почему? – растерялась Алевтина.
– Я, конечно, мало разбираюсь в стоматологии, – не обращая внимания на ее ответ, продолжила тетушка, – но точно знаю: выбитый зуб обратно вставить невозможно. Ты вот что сделай: в салфетку его заверни и в печке сожги, незачем его хранить, – посоветовала тетушка. – А то мышка заберет, и голова болеть будет, примета есть такая!
– Какая мышка? – пискнула Аля.
– Какая-какая, обыкновенная, – рассмеялась тетушка. – Я твой зуб с полочки в ванной в стаканчик с зубной щеткой переложила, чтобы не потерялся, – сообщила Зинаида, еще раз махнула Але рукой и скрылась за калиткой.
Аля тоже махнула, только не одной рукой, а сразу обеими, закатила глаза и с грохотом свалилась на пол…
Прохладный ночной сумрак растекся по крыльцу, заполз в дом и привел Алечку в чувство. Входная дверь по-прежнему была открыта. Руки затекли, Аля вяло растерла их, ощутив легкое покалывание. Привстала, резко захлопнула дверь ногой и опять улеглась на пол. На дощатом полу было жестко, холодно и пыльно, но подняться, закрыть дверь на щеколду и осмотреть дом не было никаких сил. Она перевернулась на бок, свернулась калачиком, положила под голову ладошки и закрыла глаза. Удивляло, что она все еще жива и может шевелиться и думать. Думать, правда, не хотелось. Шевелиться тоже. Хотелось уснуть и забыть обо всем, хотя бы на минуту, на час, навсегда… «Уснуть навсегда, – как отбойным молотком застучало у нее в висках, – уснуть навсегда, уснуть навсегда…»
– Тетечка! Тетечка, спаси меня, я не хочу, – завыла Алечка, подползла к двери, заперла ее и забилась в угол. – Тетечка, пожалуйста, забери меня отсюда, – слабо пищала Алевтина, вытаращив глаза в темноту.
В полумраке прихожей вещи вдруг ожили, шевельнулся старый теткин плащ на вешалке… А рядом с плащом…. Господи, что это? Аля резко вскочила на ноги, нащупала рычажок и включила свет. Так и есть: рядом с теткиным плащом висел темно-синий сатиновый халат, измазанный ядовитой желтой краской, который Аля взяла в квартире Зеленцова… Это уже был явный перебор, и все вдруг встало на свои места.
– Сволочь! – что есть силы закричала Аля, со злостью сжимая кулаки. Нет, она не сошла с ума! Кто-то очень хочет, чтобы она рехнулась: проникает в дом, подкидывает ей вещи из квартиры убитого продюсера… – Что тебе от меня надо?! Зачем ты это делаешь?! Это мой дом! Убирайся отсюда и не смей!.. Слышишь, не смей…
На крыльце послышался какой-то шорох. Аля резко повернулась и в ужасе уставилась на запертую дверь.
«Вот и все», – мелькнуло у нее в голове, и она стала готовиться к смерти…
– Алевтина! Чаво случилося? Эй, банадюки, у меня ружо двенадцатого калибру, а ну счас как пальну, так мало не покажется… – проскрипела бабка Прокопьевна с улицы и затарабанила в дверь кулаком. Аля с облегчением вздохнула и бросилась открывать.
– Жива? – придирчиво разглядывая Алевтину и заглядывая ей за спину, грозно спросила старуха.
– Ага, – криво улыбнулась Аля. – У меня все нормально, Прокопьевна.
– Тада чаво орала, как полоумная? У меня слуховой аппарат чуть не заклинило от ору твово!
– Роль репетировала и слегка увлеклась, – объяснила Аля и нервно хихикнула.
В руках Прокопьевна действительно держала двустволку, и из-за тяжести оружия ее слегка покачивало, как одуванчик на ветру. Если бы бабка и вправду пальнула, то ее однозначно унесло бы на соседнюю улицу.
– А чаво полуношничаешь? – поинтересовалась бабка.
– Бессонница, – объяснила Аля. – Ты меня прости, Прокопьевна, ради Христа, что разбудила.
– Да чаво уж там, при моих-то годах спать, только время даром терять, – подобрела старушка.
– Тогда, может, чайку попьем? – предложила Аля, с надеждой глядя на ружье. Двустволка ласкала глаз и успокаивала нервы. Ради этого можно было стерпеть бесконечные нудные рассказы Прокопьевны о детстве, юности, детях, внуках, правнуках, мужьях, болячках и царском режиме.
Прокопьевна, к счастью, согласилась погостевать и протиснулась вместе с ружьем в дом.
Глава 8
Единение с природой
Ухабистая проселочная дорога плавно пошла в гору, затем резко оборвалась вниз, и, как по волшебству, прямо перед глазами разлилось широкое озеро, окутанное утренним туманом.
Клим резко затормозил на середине холма, дернул до упора ручник, вышел из машины и глубоко вдохнул полной грудью влажный воздух раннего летнего утра, насквозь пропитанный густыми запахами скошенных полевых трав, прелых водорослей, молодого камыша и озерной воды…
Да, они не прогадали, что приехали именно сюда, – озеро было прекрасно, загадочно и величественно.
До базы оставалось рукой подать, но Клим медлил. Время близилось к четырем утра, и ему хотелось отсюда, с возвышенности, увидеть восход солнца и уловить тот момент, когда природа начнет пробуждаться ото сна и озеро заиграет по-иному в мягких утренних лучах рассвета.
– Приехали, что ли, уже? – громко зевая, прокряхтел с заднего сиденья Заболоцкий, высунув свою заспанную опухшую физиономию в окно – нахал уснул сразу же, как только они выехали из Москвы, и продрых без зазрения совести все семь часов пути.
– Блин, Заболоцкий, заткнись, – шепотом попросил Клим, задумчиво глядя вдаль. А там, у горизонта, небо на глазах светлело, из-за неровных верхушек заспанных елей медленно выплывало молочно-розовое теплое солнце, и в его пока еще размытых мягких лучах нежно таял пушистый туман.
– Понял, улыбаюсь… – мерзким шепотом откликнулся Заболоцкий. Еле слышно открылась дверца машины, по траве зашуршали шаги, что-то взвизгнуло, послышалось характерное журчание и выдох облегчения.
– Елки-палки, Заболоцкий, ну я же просил, – печально вздохнул Клим.
– Старался, Клим, но тише писать я не умею, – заржал Петр и сбил Климу весь романтический настрой.
База пряталась в лесном массиве на берегу озера. Дорога сначала шла вдоль берега по полю, затем через лес, но оказалась вполне сносной. Спустя десять минут они уже были на месте и с удивлением разглядывали высоченный забор и массивные металлические ворота со звонком и камерой слежения. Было такое ощущение, что они приехали не на рыболовную базу, а на блок-пост воинской части.
Так рано их явно не ждали. Ворота распахнулись лишь через пятнадцать минут, и хмурый, неулыбчивый бородатый мужик в защитной гимнастерке и галифе пропустил их машину на территорию.
Внутри было чисто, уютно и подозрительно тихо. Отдельная стоянка для машин, мощенные природным камнем дорожки, специально оборудованное место для пикника, барбекю, большой стол под тентом, лодочный причал, несколько мостков, удобных для ловли рыбы с берега. В общем, для рыбалки все было предусмотрено.
Места для проживания на базе были спроектированы по принципу таунхаусов: несколько деревянных домиков-блоков с отдельными входами, соединенных между собой боковыми стенами. И только один дом, большой, рубленый, похожий на сказочный терем, стоял в стороне, вдали от прочих построек.
Мужик представился Николаем, помог занести вещи в коттедж, деловито показал, где что находится. Домик компактно вмещал в себя прихожую, две спальни, гостиную с камином, небольшую кладовку, оборудованную специально для хранения рыболовных снастей, и ванную с туалетом. Интерьер особой изысканностью не отличался: все предельно просто, но уютно. Стены, обшитые вагонкой, тяжелый стол из мореного дуба, лавки вместо стульев, простенький велюровый диван, льняные занавески на окнах. Приятно пахло дровами, распаренными банными вениками и медом. На отдельном столе-тумбе стояли электрический самовар на подносе, большие керамические кружки с рыболовными мотивами, пузатая сахарница и пачка цейлонского чая; поблизости урчал небольшой холодильник. Пожалуй, единственное, что портило интерьер, – это медвежья шкура со зверским оскалом, которая висела на стене гостиной.