Три маленькие повести о любви

 
Андрей Кивинов
 
ИНТЕРВЬЮ
– Я люблю тебя…
Нисколько в этом не сомневаюсь. Антон не умеет притворяться. По крайней мере, передо мной.
Я тоже. Перед ним.
Я чмокаю его в небритую щеку, хватаю сумочку и выбегаю за дверь. Он кричит с порога:
– Позвони, я буду дома.
– Хорошо, – отвечаю я с площадки, – позвоню.
Я не знаю, когда вернусь, интервью может затянуться, все-таки персона VIP. Они все занятые, эти персоны, и вечно опаздывающие. Особенно те, кто с политическим уклоном. Но ничего не поделать, я заинтересована в разговоре, приходится подстраиваться. Редакторскому заданию в зубы не смотрят. В конце концов, это моя работа.
Наверное, я зря нацепила эти ажурные колготки. Они ужасно мешают разговору. Юрий Сергеевич вынужден постоянно отвлекаться, а потому все время сбивается с мысли. Вот и сейчас. Ссылается на слабеющую память и сумасшедший денек. Да какая там слабеющая память, вам еще и сорока нет, Юрий Сергеевич. И денек не может быть сумасшедшим, он только начался. Я не тороплю. Вставляю в мундштук "Парламент", прикуриваю. Поправляю юбку.
– Видите ли, Жанна, – Юрий Сергеевич нехотя отрывает взгляд от колготок и возвращается к разговору, – проблема, которую вы хотите затронуть, слишком серьезна, и ее нельзя осветить в течение часа.
– У меня время не ограничено… Я беру со стола изящную фарфоровую чашечку и делаю маленький глоточек. Затем облизываю кончиком языка краешек, чтобы не осталось следов помады.
– Да, у вас – конечно. Но дело даже не во времени. Здесь надо прочувствовать ситуацию, понять ее кожей. Даже я, человек, которого считают профессионалом, не взялся бы изложить свою точку зрения на бумаге. Поверь, тут еще очень много темных пятен. Люди будут смеяться, не говоря уже о судебных исках.
Я не обращаю внимания, что Юрий Сергеевич перешел на "ты".
– Мне нет нужды углубляться в подробности, – возражаю я, поправляя лямочку лифчика, нечаянно выглянувшую в декольте. – Моя задача только поднять проблему, расставить акценты. Читатель сам сделает выводы. Этим журналистика и отличается от строго документальной прозы. А вы ведь действительно профессионал, Юрий Сергеевич, и к тому же человек с именем. Зачем нам ковыряться в каких-то цифрах, сводках и отчетах? Все равно там отражена лишь надводная часть айсберга, все остальное, самое интересное, откладывается в голове. А меня привлекает именно эта подводная половинка. Я никогда не поверю, что вы планируете свои действия, опираясь только на отчеты:
– Ну и напрасно, Жанна. Отчеты вполне объективны. В целом. Конечно, ты права, есть и небольшая подводная часть, но…
– Ой, Юрий Сергеевич, я прекрасно вас понимаю. Вы несете ответственность за каждое свое слово.
– Вот именно, Жанночка, вот именно. Каждое мое слово стоит дорого. Я – публичная персона. Любая ссылка на меня должна быть тщательно продумана и взвешена. И не должна допускать никаких трактовок. Черное – это черное, белое – белое.
– Но ведь мы же договорились – все, что можно озвучить, вы сами подчеркнете. Я никогда не опубликую текст, не дав вам ознакомиться с ним. А все, что вы скажете мне конфиденциально, если и будет опубликовано, то без всяких ссылок на источник. Это же элементарно. Я тоже в некотором роде профессионал.
Юрий Сергеевич в глубоком раздумье уставился на мои колготки. Все-таки зря я натянула мини. В следующий раз оденусь строго.
– И тем не менее, Жанночка, здесь не та обстановка. Казенные стены, твой диктофон. А то, чем я мог бы поделиться с тобой…
– Никаких проблем. – Я положила мундштук и выключила "Панасоник". – Это ведь не более чем инструмент, чтобы ничего не упустить.
– Для тебя – да, инструмент. И все же… то, о чем я могу рассказать, касается весьма влиятельных лиц, и я вынужден подстраховаться.
Включился селектор – мелодия Моцарта в исполнении микрочипа.
– Извини, – Юрий Сергеевич снял трубку. – Да, Алла. Так. Передай ему, пожалуйста, что у меня люди и я пока занят. И не соединяй ни с кем… Ну, где-то через полчаса. Спасибо.
Юрий Сергеевич повернулся обратно ко мне:
– Может, еще кофейку?
– Нет, спасибо, Юрий Сергеевич.
– Минералочки?
– Хорошо. Если не сложно.
– Ну что ты, Жанночка.
Юрий Сергеевич крутанулся в кресле, бойко вскочил и сделал пару шагов к небольшому холодильнику. Выглядел он подтянуто и стильно, чувствовалось влияние женской руки. Не то что мой упрямец Антоша – сколько ни говори о культуре гардероба, все равно может пойти на работу в черном костюме, красном галстуке и зеленых ботинках. Антон, как и я, – журналист, а наша работа, как и театр, начинается с гардероба. Тем более когда общаешься с "дорогой" клиентурой.
Вот Юрия Сергеевича убеждать в необходимости правильно одеваться не надо, все на месте, все в меру. Галстучек нужного колора, куплен не в подвальном шопе и не в галантерейной лавке. Минимум в "Бабочке", Баксов триста, если не пятьсот.
– Пожалуйста.
Пузырьки побежали вверх вдоль высоких стенок стеклянного бокала. Юрий Сергеевич налил и себе.
– Дело в том, Жанночка, что речь идет о весьма серьезных вещах. Коррупция, расхищение бюджетных средств… Очень важные персоналии. Хотя я, честно говоря, не боюсь, нет. Просто, пойми меня правильно, я не совсем уверен, что мне следует доводить данные сведения до прессы. Посуди сама, массовый читатель, может, и не догадается об источнике, но лица заинтересованные… Зачем мне это надо?
– А как же гражданский долг, совесть? – Я поставила стакан и закинула ногу на ногу. – Мы кричим, что хотим добиться перемен, что-то изменить в собственной жизни. Но когда нам представляется такая возможность, почему-то сразу прячемся в кусты. Вы ведь не такой, я давно слежу за вами. Как политик, да и как человек, вы мне очень импонируете.
– Спасибо, Жанночка. – Юрий Сергеевич не стал возвращаться за рабочий стол, а сел в кресло рядом со мной. – Я не отказываюсь выполнять свой гражданский долг, я, собственно, его всегда выполняю. По мере сил.
Повеяло ароматом Франции – Юрий Сергеевич не жалел средств на парфюм высшего номера.
– Но каждый шаг настоящего политика должен быть выверен с точностью до миллиметра. Бесцельных либо опрометчивых шагов допускать никак нельзя.
– А вы продемонстрируйте свою точку зрения! – Я пристально посмотрела в глубоко посаженные глаза собеседника. Он не смог выдержать моего взгляда и уставился на бутылку минералки. – Разве это вам помешает? Наоборот! Вас будут уважать и любить еще больше.
Юрий Сергеевич по-отечески улыбнулся:
– Не все так просто, Жанночка, ты слишком молода и в силу этого смотришь на вещи с несколько другого уровня.
– Ну, не так уж и молода, – надула я щечки. – Скоро двадцать пять.
– О-о-о! – рассмеялся Юрий Сергеевич. – Когда доживешь до моих тридцати семи, поймешь, что двадцать пять – это просто детский возраст. Эх, где она, молодость?
По данным адресного бюро Юрию Сергеевичу в мае стукнуло тридцать девять, но я, разумеется, вежливо промолчала. Впрочем, и мне, если честно, уже не двадцать пять…
– Поэтому прежде чем сделать шаг, я задаю себе вопрос – а нужно ли мне это? Действительно ли необходимо, чтобы люди знали? Не будет ли от этого хуже? Я тебя прекрасно понимаю, Жанночка. Для тебя на первом месте сенсация" скандал. Это твой хлеб, твоя нива. Но ведь я перво-наперво деловой человек, мой хлеб – в точном расчете. Надо смотреть на вещи глубже.
Юрий Сергеевич в настоящую минуту смотрел не на вещи, а на мое декольте. Так глубоко, что от его взгляда раскалилась моя цепочка с кулончиком.
– То есть вы не заинтересованы в публикации на эту тему? Очень жаль. Тогда посоветуйте, к кому я могу обратиться за помощью. Так или иначе, но я не собираюсь бросать начатое.
– Нет, Жанночка, нет, я разве сказал, что не заинтересован? Очень заинтересован, но… Наверное, это все-таки лучше обсудить не здесь. Здесь даже у холодильника есть уши, не говоря про стены.