Бабушкин внук и его братья

– Ну, а потом они стрелялись. И пуля попала прапрадедушке прямо в сердце… А сын его, отец моей бабушки, родился через месяц после дуэли… Они с матерью, Мартой Карловной, сперва очень бедно жили, но потом он стал студентом, выучился на инженера по строительству железных дорог, стал зарабатывать… И почти сто лет назад построил на свои деньги дом в нашем городе. Раньше-то они жили в Петербурге, а потом переехали сюда, когда здесь магистраль прокладывали… А этим летом дом сгорел, ничего не осталось. Только маленькая картина с видом дома. Да и у нее рамка обгорела наполовину…
Вячик не стал расспрашивать про пожар. Может, не решился, а может, слышал про него от ребят. Он сказал:
– Рамку ведь можно сделать другую. В точности такую же.
– Такую теперь не сделают, старинная работа…
– Ну, почему не сделают! Знаешь сад с фонтаном у центрального универмага? Там художники свои картины продают. А разные мастера – всякие свои изделия. Художественные. И там я видел одного, который деревянной резьбой торгует. Фигурки всякие, шкатулки, маски. И рамки тоже. Прямо как кружево.
Я бывал, конечно, в этом сквере у ЦУМа, но резчика не помнил. Но не будет же Вячик врать, зачем ему это?
– Я скажу бабушке… Но, наверно, такая рамка будет стоить не меньше телевизора.
– Можно спросить, поторговаться…
Я кивнул: можно, конечно.
Мы были уже дома. У первого подъезда.
– Ну вот, – неловко сказал Вальдштейн. – Я пришел.
– Ага… Я тоже пойду. Пока… – И зашагал вдоль газона. И почувствовал: Вальдштейн смотрит вслед. Я оглянулся. Он и правда смотрел, не ступая на крыльцо. Тогда я сказал:
– Вячик…
– Что?! – У него это как-то звонко получилось, на весь наш длинный двор.
– Ты не знаешь, эти мастера у ЦУМа каждый день торгуют или только по выходным?
– Каждый! Но в выходные их там, конечно, больше…
И тут я сказал прямо:
– Давай я завтра зайду за тобой, когда в школу…
– Давай! Я буду смотреть с балкона! Вон с того!
И мы стали вместе ходить в школу.
Мы привыкли друг к другу. Иногда казалось даже, что я знаю Вячика давно. Ему про меня, наверно, так же казалось. Потому что однажды он решился на откровенный вопрос:
– Тебе нравится Пшеницына?
«Рехнулся, да?.. Ничуточки не нравится!.. Тебе-то что?! А если да, какое твое дело!..» – запрыгало у меня в голове. Я вздохнул и сказал:
– Да… А что?
– Ничего. Рад за тебя, – сказал он. И тоже вздохнул.
Это было в субботу (и все еще стояло лето). А в воскресенье мы с бабушкой поехали в центр, к ЦУМу.
Там, в сквере с фонтаном, и правда были не только живописцы с их картинами. Разные мастера продавали множество изделий: коврики ручной работы, гипсовые фигурки, керамические вазы, кукол из цветного пластика, всякие сувениры из самоцветов и еще много чего. Толстый дядька держал даже большую модель фрегата.
Нашли мы и резчика по дереву. Это был мужчина с короткой клочковатой бородой, но не старый. Приветливый такой, живой. Он торговал деревянными масками, гномами и бабами-ягами. Бабушка объяснила ему, что к чему, показала обгорелую рамку.
Мастер ухватился за нее с интересом.
– Да-а, работа… Повторить такую – дело сложное. Времени потребуется немало.
– А денег? – откровенно спросила бабушка.
Резчик почесал в бороде обгорелым углом рамки.
– Я думаю, не меньше чем… – И назвал сумму. «Ого-го! Две зубные пломбы с хвостиком!» – прикинул я.
Но, с другой стороны, и работа какая…
– А в общем, видно будет, – решил мастер. – Вы, сударыня, сделайте любезность, через месяц навестите меня на этом месте. Или позвоните мне домой… Гоша, дай телефон.
Рядом с мастером сидел грузноватый круглоголовый парнишка. Он был похож на Игоря Тулеева из нашего класса, только покрупнее. И этот Гоша привычным движением вынул из кармана пестрой рубахи бумажный билетик с телефонным номером. Протянул не бабушке, а мне, потому что я оказался ближе.
Когда мы вернулись, мамы и отца не было, ушли к знакомым. В прихожей бабушка вдруг прижала палец к губам.
– Тихо… Ты слышишь?
– Нет, ничего не слышу.
– Вот именно, – значительно сказала бабушка.
Я понял: нет привычного тиканья!
Часы в бабушкиной комнате остановились. Гири были подтянуты, но маятник висел неподвижно.
Думаете, мы огорчились? Бабушка вся засветилась. А я прошептал:
– Квася, да?
– Неужели он здесь? Проказник…
Я поставил к часам табурет, добрался до механизма. Нажал, где нужно. Качнул маятник. В этот момент я почти верил, что мохнатый Квасилий сидит за часами и лукаво слушает тиканье.
Бабушка с удовольствием сказала:
– Ну вот, все входит в свои рамки.
Тогда я не выдержал. Потому что Квасилий это хорошо, но все-таки…
– Бабушка, давай заведем котенка!
– Стоит подумать, – неожиданно охотно сказала она.
– А ты не раздумаешь? Ты ведь не хотела никак…
– Да. Потому что боялась, что придется опять хоронить беднягу. Но теперь-то, я надеюсь, кот меня переживет…
– Опять ты про свое! Это у тебя любимая тема! Что за привычка все время говорить о помирании!
– А что здесь такого? Это вполне естественно.
– Ага, «естественно»! Если этого все время бояться, можно помереть раньше времени!
– Нет, у меня «раньше» уже не получится. Это во-первых. А во-вторых, я вовсе этого не боюсь.
– Уж будто бы…
– Конечно! Страшно и обидно умирать молодым, которые мало жили, мало видели, мало успели… А старикам-то чего бояться? Конечно, грустно расставаться, но зато впереди два вполне приемлемых варианта…
– Какие? – опасливо спросил я.
– Если верить моему любимому поэту Маршаку, после смерти
Не будет даже тишины,
Не будет темноты.
Значит, никаких проблем, на нет и суда нет… А если верить другим умным людям, в том числе и знаменитым ученым, душа бессмертна. Одни говорят – она уходит в иные миры, другие – что она вселяется в нового человека. Неизвестно, будет ли там лучше, чем здесь, но это уже другой вопрос. В конце концов, если впереди бесконечность, может в ней перепасть на нашу долю и что-то хорошее. По-моему, даже интересно, а?
Я сумрачно пожал плечами. В словах бабушки был, конечно, какой-то просвет. Но думать на такие похоронные темы я не любил. Не любил даже строчку про «любовь к родному пепелищу», потому что дальше была другая: «Любовь к отеческим гробам». Тут Александр Сергеевич, по-моему, намудрил. Как можно любить гробы? Он, конечно, имел в виду могилы, но все равно зябко от этого…
Чтобы не думать больше про такое, я пошел к Вячику, и мы на его велосипеде отправились кататься по ближним улицам. Один на педалях, другой на багажнике, по очереди.
Навестили Настю Пшеницыну в ее деревянном доме на берегу Стеклянки. Она вытащила из сарая свою складную «Каму» и поехала с нами.
Вечером, перед сном, я проходил мимо бабушкиной комнаты. Дверь была приоткрыта.
Бабушка сидела, прислонившись к кроватной спинке. Тем самым гребешком расчесывала распущенные волосы. Они у нее совсем не старушечьи: хотя и с сединой, но густые, длинные. Бабушка о чем-то тихо говорила. С собой?
Я отошел на цыпочках. Потому что на узорчатой спинке кровати устроилось мохнатое серое существо размером с плюшевого мишку. В красной безрукавке. Хотите – верьте, хотите – нет. Можете считать, что мне показалось…